— Конечно, Всеволод Федорович. Тем более, что и Степан Осипович меня на этот предмет строжайше предупредил.

— Ну, вот и ладушки. Значит, это будет Ваш нумерок, Владимир Полиэвктович. А вот здесь — ваши апартаменты, господа. Чибисов поможет с багажом, и если никаких новых вводных до отбытия не поступит, через полчасика милости прошу ко мне на обед. Перекусим, чем Бог и генерал-губернатор здешнего чудесного края послали. Думаю, сегодня меня германцы не позовут, поскольку я в Иркутске немного простыл, а они инфлюэнцы боятся. Правда, как на счет вас, не знаю… Но, отобьемся, скорее всего. Может быть, вечером на ужин сходите к ним.

* * *

Однако, человек предполагает, а Господь располагает. В роли последнего в данном конкретном случае выступил принц Адальберт. Сам ли он так решил, или с чьей-то подачи, но пришлось молодежь отпускать обедать к немцам: приглашение августейшей персоны является приказом.

Вновь предоставленный сам себе, Петрович смог не только спокойно покушать — кроме разрекламированной Чибисовым с утра куры с бульоном, великолепными также оказались ачинские домашние пирожки, закупленные им у местных хозяек-торговок — но и без лишних помех поразмышлять. Кстати, темы «на покумекать» были заданы интересные: перед тем, как отправиться в вагон-ресторан, где германцы накрывали поляну, Хлодовский и Костенко передали ему два письма. Строго конфиденциальных. И оба от одного адресата. Даже по одному этому факту можно было понять, что Макаров уделяет отношениям с Рудневым особенное значение, несмотря на очевидную для всех свидетелей здоровенную, черную кошку, недавно пробежавшую между двумя адмиралами на иркутском вокзале.

Послание, врученное Петровичу молодым Костенко представляло собой ненадписанный, весьма пухлый, объемный пакет, тщательно запечатанный сургучными печатями штаба ТОФа. Второе письмо ему передал Хлодовский. Оно находилось в обычном почтовом конверте, явно торопливо и не особенно аккуратно заклеенном. Однако, на нем красовалась краткая сопроводиловка, исполненная размашистым, крупным почерком командующего: «Адмиралу В. Ф. Рудневу, лично. От С. О. Макарова». С него-то он и решил начать, полагая, что этот листок или два по своему значению в данный момент гораздо важнее, чем все «железячные» дела, которые, скорее всего, поджидают его в увесистой бандерольке за семью печатями из портфеля Костенко. И не ошибся.

"Милостивый государь, Всеволод Федорович, Друг мой! Надеюсь, могу Вас так величать, поскольку не сомневаюсь в том, что серьезной обиды за резкость мою в Иркутске, на меня не держите. В чем, однако, считаю долгом своим объясниться. Дабы не имелось меж нами впредь недомолвок или любого непонимания, а Вы на будущее смогли бы с чистым сердцем извинять некоторую горячность, мне порою присущую.

Не скрою, известная история с ледоколами нашими новыми была для меня весьма неприятной. Однако, здраво рассудив, должен признать, что по ситуации Вы поступили в высшей степени логично и никоим образом не предосудительно. Ибо я был тогда всецело занят подготовкой военных мероприятий на Востоке, проект Дмитрия Ивановича, в целом, вполне для текущих задач удовлетворителен, самое же решение Государя Императора о постройке одновременно четырех таковых судов, полностью закрывает нынешнюю потребность для боевого флота и судоходства России на десятилетия вперед. И Кронштадт со столицею, и Владивосток, будут круглогодичной навигацией обеспечены, даже Мурман. Возможно, решена будет и важнейшая задача сквозного прохода кораблей и судов вдоль всего нашего ледовитого побережья. Это — главное, а вовсе не мои горячие мечты о Полюсе. За что мой Вам поклон.

Сейчас для меня очевидна и оправданна поспешность с их строительством, как с точки зрения необходимости загрузки верфей крупными заказами при текущей неготовности последних к закладке линейных судов и крейсеров близкого им типа, которые не уступят новым судам Англии и Америки. Не говоря уже о неготовности таковых проектов, при отсутствии единого мнения у начальства морского и государственного на их счет. Некоторые мои идеи в этом смысле будут Вам ясны из чертежей и пояснительной записки, их передаст Вам Костенко. При этом, понятно, это идеи, наметки, но не окончательные решения. Буду с нетерпением ждать Вашего мнения, критики и предложений сразу по прибытии Вашем в Петербург.

Теперь — самое главное. Не сомневаюсь, Вы понимаете, друг мой, что получив от Вас ТУ информацию, я не имею права, ни человеческого, ни государственного, ни военного, ставить под сомнение доверительность наших личных отношений. Не исключаю, что в силу определенных недостатков характера, могу быть по ситуации резким. Пожалуйста, не взыщите строго, бремя ответственности никого не делает мягким и покладистым. Однако, я почувствовал, что Вы разгадали тогда несколько театральную резкость мою в вопросе о германцах. Тут нам также надобно объясниться, тем паче, ситуация не так проста, как может показаться. Поскольку она прямо связана задачами, что стоят перед Вами и мною в ближайшее время.

Согласитесь, но для нашего общего дела в период когда ни для Вас, ни для меня, нет еще полной ясности в том, что нас ожидает в столице, удобнее и правильнее было бы представить видимость наших отношений, как некоторую натянутость, даже отчужденность. Не сочтите меня коварным восточным деспотом или европейским интриганом, но пользительно-с нам будет узнать, что наушники говорят Вам про меня, а мне про Вас, почитая нас в ссоре или даже во вражде. Посему внешне сохранить видимость натянутости отношений наших, почту наилучшей тактикой. Если Вы согласны с этой идеей, просто не давайте мне о себе знать в первые сутки Вашего появления в Петербурге. Я доведу до Вас, как, через кого и где можно будет нам иметь тайную коммуникацию в нужный момент.

Далее. Обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой. Я понимаю, что идея Ваша на счет образования Морского Генерального штаба правильна и своевременна. И в решительный момент я всецело Вас поддержу. Однако, очень прошу Вас каперанга Хлодовского в этих планах не учитывать. Его, как блистательного тактика, я похищаю у Вас для оперативного штаба Действующего флота. Думаю, всем нам это пойдет только на пользу. Для заглавных же ролей нашего будущего МГШ можно предложить ряд кандидатов, чье стратегическое и внешнеполитическое «зрение» имеет весьма широкий кругозор. Например: Безобразов, Григорович, Беклемишев и Гирс. При этом они не «кабинетные академики», а таковых Вам будут непременно сватать.

Что касается каперанга Гревеница. Прошу Вас подумать над моей идеей назначить его командиром Балтийского учебно-артиллерийского отряда. Понимаю, на барона у Вас также имеются свои виды, но мне представляется, что на этом посту принесет он нам, флоту, пользы много больше, а главное — скорее.

С надеждой на Ваше согласие с моими идеями и просьбой, в ожидании скорейшей нашей встречи,

С неизменным почтением и уважением, остаюсь искренне Ваш, Степан Макаров."

«Вот так вот. Как говорится, хотеть не вредно… Тактику на первое время СОМ предложил прекрасную, выигрышную, сам бы я до этого не додумался. Но чему удивляться? Когда он управлялся с Кронштадтом, жизнь многому научила, — Петрович аккуратно сложив пополам письмо Макарова, спрятал во внутренний карман тужурки, — Но грабитель же!.. Конечно, кадры решают все, а сам Степан Осипович — наш главный кадр. Поэтому деваться некуда, и шляхтича с бароном ему придется уступить. Только мы-то с кем тогда останемся, а? Что там чирикал Вадик про графа Гейдена?..»

Глава 4

Глава 4. Стальная лав стори

Литерный экспресс «Порт-Артур — Москва», 23–24 апреля 1905-го года

"Броненосцы. Линкоры… Ну, да. Ну, да… — Петрович улыбнулся, внимательно рассматривая аккуратно, с использованием цветных карандашей выполненные эскизы, находившиеся в переданном ему Костенко пакете, — Но это и вправду — что-то с чем-то…