— Это если все пойдет по плохому варианту, — поморщилась Мария. — Я понимаю, что так может быть…

— Да ни хрена ты не понимаешь! — снова заревел Самослав. — Так случится, только если нам очень повезет. А ты не думала, что будет, если он поссорится со своими братьями? С его характером это раз плюнуть! Ты знаешь, что я беру его на штабные игры весь последний год? Он уже сейчас не уступает ни одному из легатов! Он проваливает снабжение, но идет вперед! Он разбивает легион на тагмы, и они кормятся грабежом! Они бросают имущество, бросают обоз, а потом собираются вместе там, где их не ждут! И он побеждает, потому что ему плевать на трудности! Он дурит опытных воинов как детей! Он же мыслит совсем не так, как они! Они воюют, а он живет войной! Ему ни хрена больше не нужно, кроме крови и дыма пожаров! Его даже добыча особенно не прельщает! Он ее просто раздаст воинам! Поняла теперь?

— Владимир не даст согласия на этот брак, — отчеканила Мария. — Даже если ты ему прикажешь. А отступные Гразульфу, если понадобится, я заплачу сама.

— Что ты затеяла? — спросил Самослав, глядя на жену со все возрастающим интересом. Он уже горло сорвал, а она и ухом не повела.

— Устраиваю судьбу своего единственного сына, — спокойно ответила она. — В Лангобардии короли слишком часто умирают странной смертью, муж мой. А я не хочу такой участи наследнику самого римского императора. Я повторно обращаюсь к вам с нижайшей просьбой, ваша царственность: отложите этот брак на три года.

— Только если буду знать все подробности, — ответил Самослав.

— Не хватает кое-каких деталей, — сказала Мария. — Мне нужно еще несколько месяцев. Тогда я представлю подробный план.

— Ну-ну, — удивленно посмотрел на нее Самослав. — У тебя времени до середины зимы, Мария… И Кий ни при каких обстоятельствах не займет трон в Павии. Я тебе только что сказал, почему.

— Да плевать я хотела на этого звереныша, — честно призналась Мария. — Пусть у его матери об этом голова болит. Позвольте удалиться, ваша царственность, — с самым невинным видом произнесла она и присела в почтительном поклоне. Жемчужины в подвеске диадемы качнулись в такт. — У меня скоро начинается субботняя партия в преферанс. Нехорошо заставлять вашу матушку ждать. Она сердиться будет.

Бунт собственной жены застал Самослава врасплох. В том, что Владимир от фриульской принцессы откажется, теперь уже не оставалось никаких сомнений. Он еще слушался свою мать. А что же делать?

— Что же делать? — бурчал император сам себе под нос. — А, с другой стороны, а что мы теряем? Да ничего мы не теряем. В нашем соглашении не указано, кто из моих потомков наследует железную корону. А это значит, что времени у меня вагон и маленькая тележка. Очень на это надеюсь… Если стариковская память не подводит, Ариперт еще лет двадцать проживет. Дольше даже, чем я ТОТ. М-да… Тоже мне, старик… Сорокет ведь всего стукнул. Примерно…

Новый статус и пурпурный плащ из нового в его жизнь внес примерно ничего. Ну, совсем ничего. Да и в стране мало что поменялось, кроме надписей на монетах. Родовичу из дремучего леса все равно, кому подати платить, лишь бы поменьше. А вот с боярами теперь головной боли прибавилось. Хоть и принадлежала Италия и Рим восточным императорам, да только отличалась их знать друг от друга не меньше, чем от аристократии Словении. Патриций в Италии — это знать родовая, потомственная. А сенатор — это не член совещательного органа, а сословие. Потому как Сената уже нет, а сенаторы остались. И дети их останутся патрициями и сенаторами. Вот как! А на Востоке звание патрикия жаловалось персонально и не наследовалось. И все бы ничего, но и там, и там существовало право на землю, защищенное всеми возможными законами. Начнешь отнимать имения — патриции-латифундисты договорятся с кем угодно, хоть с лангобардами, хоть с арабами, чтобы сохранить их. И никакой император ничего сделать не сможет. Ведь в ТОЙ реальности патрикий Мануил отбил у арабов Александрию, но горожане сами открыли ворота арабам, измученные поборами и грабежами наемников. Не удержать власть без консенсуса элит. Потому-то терпит он и бабские закидоны, и постоянные заходы собственных бояр, которые зачитывают ему избранное из Дигестов Юстиниана. Там, где про землю… Ловушка, однако.

Римская империя — объективная необходимость. Она нужна не сама по себе, а как проводник свободной торговли в Средиземном море, и между Западом и Востоком, с Персией и Индией. Как только после нашествия арабов пала торговля, ТОТ мир погрузился в Темные века. А ведь тут их пока нет, и есть шанс, что они и не случатся. Здесь Римская империя, хоть и сильно измененная, все равно существует и является центром мира.

В новой конфигурации власти влияние Людмилы выросло просто неимоверно. Ведь опорой страны были словенские веси, которые, хотя и крестились понемногу, испугавшись эпидемии оспы, но приносить жертвы старым богам не забывали. Они исправно отмечали Масленицу, а на Солнцеворот гнали парней и девок на поля, чтобы те любовью своей почтили Мать сыру Землю. Нескоро, очень нескоро откажутся люди от этого, столетия пройдут.

— И по деньгам я что-то прокололся, — поморщился князь. — Мои собственные жены скоро богаче меня станут. Людка притирания какие-то для лица продает и зеркала делает. Да еще мануфактура эта пуговичная… Кто же знал, что они такие деньги поднимать будут! А Машка? Отступное она заплатит из своих! Да Гразульф за позор тысяч десять солидов запросит, не меньше. И она это знает, зараза! Весь день кувырком! Даже кофе не попил! А ведь завтра в Дакию поеду. Там что-то Семь племен наглеть начинают. Непуганая молодежь подросла. А Измаил не построен еще. И еще долго построен не будет. Крепость серьезная.

Самослав позвонил в колокольчик, и в его покои заглянул евнух-секретарь, который уставился на него взглядом только что накормленной дворняги. Для него, раба императоров, пурпур власти являлся священным.

— Кофе и газету, — скомандовал Самослав и получил требуемое в течение пяти минут. Все уже знали его вкус.

— Так! — он развернул газету и с удивлением посмотрел на выпавший оттуда вкладыш. — «Боярышня»! — с тупым недоумением прочитал он вслух. — «Особливое приложение для девок и баб». Для девок и баб? Нет, и вроде с точки зрения текущей семантики звучит правильно, но как-то ухо режет. Опять надо новые слова в оборот вводить.

Он погрузился в чтение, начав, к собственному стыду, именно с женской странички. Он прихлебывал кофе, щурясь от удовольствия, а потом открыл шкафчик, достал оттуда початую бутылку бренди и плеснул его в чашку недрогнувшей рукой. Преосвященный Григорий плохому не научит.

— Что тут у нас? — бурчал он. — Та-а-к… Одила Лотаровна не начинает свое утро без чашечки ароматного кофе «Рассвет Сокотры»… Да??? Ну ничего себе! Может, все-таки сослать эту дуру куда-нибудь в деревню? — вздохнул император с видом мученика. — Нельзя! Лют обидится, невестка ведь его. И тиражи сразу упадут.

— На Клавдии Максимовне было надето… И эта туда же! — горестно вздохнул он. — Надо было ее отцу не десятую долю давать, а двадцатую. Может, хоть не так открыто жировали бы… Платье в цвете? У нас что, уже ксилографию придумать успели? А как я это пропустил? И кто режет оттиски? А…. понял! Монетный двор халтуру себе нашел…

— Сиятельная княжна Ирмалинда Радульфовна почтила своим присутствием… Берислав, сынок! Не сдавайся! Я верю в тебя! Вот ведь угораздило тебя, бедолага…

— Сиятельная княжна Ванда озарила своей красотой… — читал он дальше. — Ну хоть тут моему сыну повезло… Девка-огонь, конечно… Прямо как Людка в молодости… Благословила??? Исцелился параличный??? Один прозрел??? Твою мать! — Самослав заорал так, что секретарь появился быстрее, чем утих императорский рык. — Горана сюда! И Ванду!

Старый боярин успел первым, и с недоумением смотрел на государя, который мерил шагами свои покои, не в силах остановиться. Горан перебирал собственные прегрешения, но не нашел ничего такого, что могло бы привести императора в такой гнев. Он смирился с неизбежным и просто стал ждать.