Нужно признать, почти постоянное присутствие Вороны заметно сдвинуло череду смен в сторону первой половины ХХ века. На что, кстати, никто из троих не жаловался. Товарищ начоперот по-прежнему считал Веру-Нику гражданкой «вялой сознательности и очевидной сварливости», но при ближайшем рассмотрении, ведьмой, она, конечно, не считалась.

Кем же являлась отдаленная наследница сплава Самофракийской богини, отечественного коммунистического чугуна и отзвуков дореволюционной творческой интеллигенщины? А не все ли равно? Игорь понимал, что у Вороны и Вано куда больше общего — сложны они происхождением и откровенно мистичны. Однослойный, скучный хозинспектор, рядом с ними вообще не к месту. Но ведь он здесь, и связь его с Вороной куда как плотнее и живее. Ирония сложившихся обстоятельств? Или закономерность? Свежий засмертный, он ведь много с собой из жизни привносит.

Никакой любви (в смысле чувств, а не процесса) с Вороной не намечалось. Даже близко. Девушка с чугуном в жилах знала о Вике, о том, что помнит и тоскует керст. Да и самой ей было о ком нежно вспоминать, хотя лиц и имен тех двоих (или троих?) мужчин, что являлись судьбой и привязанностью ее родительниц-моделей, вспомнить полубогиня не могла, что, конечно, отягощало ее настроение. В общем, любви с Вороной не имелось, а вот притяжение, сильнейшее, необъяснимое для живых, очень даже чувствовалось. «Это у вас на почве взаимоуважения — разъяснял Вано, — тебе главное было вовремя по морде схлопотать, а ей приличному человеку по физии заехать. Порыв чувств, счастливый момент и готово, сладилось!»

Видимо, действительно дружба. С частым и жадным животно-чугунным сексом, немногословными разговорами и иными признаками взаимной симпатии. На первый взгляд смешно и противоестественно. А если подумать — в засмертии лучше и не случается. В смысле, может и случается, но пока о том неизвестно.

…— Та, в беленькой шапочке, первая придет, — комментировал начоперот предстоящий заплыв. — Большой потенциал у данной спортсменки.

— Потенциал большой или бюст? — усмехнулась Ворона, красиво пуская дым ноздрями.

— Как будто одно другому мешает! — возмутился Вано. — Есть у нее в движениях уверенность и гармония. А уверенность и хладнокровие в спорт-состязании на первом месте.

— Физическую готовность учитывай, — возразил Игорь. — Я бы поставил на ту, что с полотенцем на загривке — у нее сложение профессиональной пловчихи.

Вера-Ника мимолетно улыбнулась — она считала себя чересчур сухощавой и имела на то основания. Худобу можно и «профессиональностью» объяснить, хотя воронью самооценку это вряд ли поднимет. Но чугунная красавица знает, что он сказал про плавчиху искренне, и что опять хочет. Игоря действительно тянуло смять пальцами ровную черту волос на затылке подруги, куснуть в шею. Потом уйти вдвоем за забор ближайшего двора, и там, игнорирую звонкие марши и крики болельщиков…

— Э, совесть поимейте! — заворчал Вано. — Физкультурное мероприятие проходит, новая чистая жизнь здесь налаживается, пионеров полно, а вы опять туда же. Давайте болеть, раз уж поспорили…

На дебаркадере пальнули из нагана, пловчихи не очень синхронно, но с энтузиазмом сиганули в воду… Первой пришла отнюдь не та фигуристая, и даже не спортивно сложенная, а маленькая шустрая девчонка в полосатой шапочке. Под аплодисменты берегов и трибун ее вытащили из воды, малышка засмущалась…

— Спорт непредсказуем, хотя и молодец девчонка, — сказал слегка расстроенный начоперот. — Слушайте, вы бы проваливали отсюда. Это самое… дисгармонируете с спортивным настроем общества.

— Да, мы, пожалуй, пойдем. Зайдем ко мне, если никого дома нет, чаю выпьем, — Игорь взглянул на подругу — та уже вставала с вытоптанной травы.

— Валите-валите! С вами рядом посидишь, сам начинаешь дуреть. Разврата в вас закачено аж до краев, как в пятилитровой банке сгущенки.

Ехидная Ворона хотела сказать абсолютно ненужное, Игорь сжал узкую ладонь, остановил.

На углу переулка он сжал узкий подбородок, поцеловал в дымные бледные губы. Девушка на миг прижалась, по телу керста мигом прошел жар раскаленного чугуна. На них смотрели со смутным удивлением, кто-то неодобрительно засмеялся. Верно: очевидное мещанство и пошлая физиология отношений. Взгляды прохожих проходили сквозь, спеша к воде и ярким трибунам… Прав Вано — абсолютно неуместны здесь засмертные блудодеи.

Поднимались переулком от берега, Ворона, лаская тонкими пальцами кисть друга-любовника, спросила:

— И все же почему? Почему его не подразнить? Даже святому немного троллинга на пользу.

— Думал, вы в интернете только порно интересуетесь, — засмеялся хозинспектор.

— На порно-форумах тоже недурно троллят, — заметила Ворона. — Глупейшее изобретение этот интернет, но затягивает. Возвращаясь к Ванечке. Так отчего не подстегнуть парня?

— Вы бы сказали «хочешь присоединиться?» и он бы мигом развопился как подорванный. Шутки шутками, но он сейчас иронию скверно воспринимает. Опять ночи ждет и сладостных страданий.

— Именно. Пусть ночь остается лирике, а днем ему нужен секс. Иначе затянет Танцовщица в бестелесность. Пусть и невольно, но затянет.

Действительно ли танцовщица та призрачная пассия Вано, достоверно оставалось неизвестно. В любом случае от живой личности сохранилось в ней столь немногое, что только впечатлительный начоперот и способен рассмотреть. Умерла девушка тяжко и неудачно, в этом ей можно искренне посочувстовать. Но вернуть ее к людям, пусть и засмертным… Маловероятно. Нет, эскимо свое дело сделало — интерес к лакомству был проявлен — Вано уверял, что даже палочку от мороженного на вкус попробовала, известно ведь что большая часть прелести эскимо в той дощечке и заключается. Но решительного перелома свидание с мороженым не принесло, хотя и порядком вдохновило упорного комсомольца.

— Жизнь — это плоть, — сказала Ворона, думающая, естественно, о том же. — Я никогда не была по-настоящему живой и могу себе позволить определенную циничность. Знаю, о чем говорю.

Она держала голову так, что челка полностью закрыла матовые, без зрачков, глаза и казалась абсолютно живой. Хрупкой. Утонченной. Дьявольски привлекательной и распутной. Желание росло, становилось непреодолимым.

— Отъебите меня! — потребовала полубогиня, ожесточенно пытаясь отбросить с лица слишком правильную челку.

Игорь на миг прижал ее к себе, дал ощутить желание. Она хрипловато засмеялась:

— К тебе или ко мне, красавчик?

Шуточка была малость вульгарна, но керст знал, что в возбуждении Ворона дуреет так же, как и он сам, и понимал, почему так получается.

Бабьегородский был пуст. В распахнутом окне одиноко скрипел граммофон, во дворах никого не было — все ушли на реку. Полумертвые свернули в подворотню — пара игнорирующих физкульт-праздники дворовых котов немало удивилась вторжению. На двери пружины еще не было — не те года. Прохлада узкого подъезда, запах сырости из подвала…

— Хороший у вас был дом. Спокойный, — с придыханием прошептала Ворона.

Игорь хотел сказать, что через сорок лет убьет здесь своего первого живого, но тут же забыл. Сосались по-французски, грубовато лапая друг друга. Потом керст подтолкнул подружку в подвал.

— Блох наберемся, — хихикнула полубогиня, легко стуча по ступенькам каблучками ботильонов.

Облокотившись о стену, Игорь дал ей опуститься на корточки и расстегнуть свои брюки. Ворона алчно полировала его возбуждение, пока он не изнемог и не оттолкнул ставшее скользким лицо. Через мгновение обнимал девушку сзади, ласкал с такой силой, будто она была насквозь чугунной. Плыли по сырому полу солнечные пятна, пробившиеся сквозь низкое подвальное оконце. Еще через мгновение керст сгреб подругу за волосы, нагнул, нетерпеливо нажимая на поясницу. Так и драл, натягивал за волосы и бедра. О, вот теперь и остатки чугунной прохлады расплавились, давала, вертя узкой попкой, мурлыча все громче и громче, пока не сорвалась на визг экстаза. Снаружи заголосили перепуганные коты…