– А ты знаешь, тут когда-то была железная дорога, вот прямо здесь, представляешь? Сейчас это место для прогулки влюблённых парочек, и… – дальше Рома не слушал. Она сказала «влюблённых парочек». Значит ли это, что она тоже была в него влюблена? И что она не проводит с ним время, как с другом? Сердце Ромы стремительно забилось в груди, а к щекам подступил жар.

Пока они шли по дороге, сверху сквозь сплетённые ветви деревьев повалил снег. Девушка воскликнула, глядя на него:

– Ой, снежинки падают!

Юля высунула язык и стала ловить ртом белые пушистые хлопья.

– Ну ты прямо как лягушка, мух ловишь! – решил пошутить Рома, но тут же стушевался. – Прости, я не очень умею говорить и всё такое…

Юля расхохоталась.

– Ты такой милый! Всё в порядке.

Девушка притянула к себе смущённого молодого человека и взглянула ему прямо в глаза. Пусть Рома и не мог чётко увидеть её лица, но он понимал, что сейчас произойдёт. Вдруг стало очень тепло. Время будто остановилось. Даже ветер перестал шуметь. Воцарилась абсолютная тишина. Юля приблизилась настолько, что Рома мог почувствовать её обжигающее дыхание у своего лица…

…но почему-то не почувствовал его. И пар не шёл из её рта, когда она дышала на холоде.

Со всех сторон, разрезая затишье, стали прорываться тревожные шорохи. Рома вскинул голову и стал озираться вокруг себя. Он успел заметить, как светлые овальные силуэты приближаются к ним сквозь чёрные кроны, прежде чем Юля схватила его за щёки длинными когтями и повернула к себе. Черты её лица исказились. Они больше не были человеческими. Юля прошипела:

– Поцелуй меня!

«Целуй! Целуй! Целуй её! Целуй!» – шёпотом раздалось со всех сторон. Рома попытался вырваться и оттолкнуть от себя тварь, но безуспешно. Шорохи всё приближались. Лёгкое тепло обернулось жаром. Роме стало нечем дышать.

До этого момента он никогда не видел её без перчаток. Даже в кафе каждую их встречу она не снимала с себя ни куртку, ни шапку. И как он мог не заметить отсутствие пара от её дыхания?!

«Какой же дурак, дурак! Настоящий дурак! Самый большой в мире идиот! Да никогда в жизни теперь я не…!»

Более не жалея сил, Рома резко оттолкнул от себя то, что прикидывалось девушкой, и, едва устояв на ногах, бросился назад. Существо оставило глубокий порез от когтей на его лице.

Рома бежал так, как не бежал никогда в своей жизни. В его груди уже не было воздуха, а он продолжал бежать. Но просвета среди чёрных деревьев всё не было. Словно обратный путь растворился сразу, как только парень пришёл в это проклятое место.

Внезапно что-то схватило Рому за ноги и потянуло назад. Парень упал, сильно ударившись лицом о землю. Из его носа тёплой струйкой хлынула кровь.

«Не убежишь! Не убежишь!» – звенело в его ушах.

Несколько рук разом перевернуло Рому на спину. Над собой он увидел серое небо в красных узлах и прежнее милое лицо Юли. Она улыбалась.

«Целуй! Целуй! Целуй его! Целуй!» – шёпот превратился в адский гомон и крики.

Она склонилась над перепуганным парнем и заговорила низким глухим голосом:

– Ты же этого так хотел! А я очень голоден, знаешь ли! Давно ничего не ел!

И только сейчас Рома вспомнил, что Юля никогда не заказывала в кафе ни еду, ни напитки. Он думал, что девушка скромничает, умилялся ею, а она оправдывалась тем, что совсем не хочет есть. Врала, значит.

Юля прислонила свои губы к губам Ромы и под одобрительный гул десятка нечеловеческих голосов стала медленно высасывать из него жизнь. Рома почувствовал, как остатки сил покидают его окончательно. В его крови закончился кислород, в глазах потемнело. Последнее, что он запомнил, так это холод Юлиных губ и жар, пронзавший иглами его кожу и внутренности.

К концу трапезы от него осталась лишь высушенная оболочка. Существо отстранилось от объедков, вытерло неестественно широкий рот и с визгом устремилось в темноту.

Близился рассвет. Всё, что осталось от Ромы за ночь успело изрядно запорошить снегом.

Между стволов деревьев стояло несколько белых существ. Они молча глядели на реку. Самое крупное из них наконец заговорило скрипучим голосом:

– Славно, славно. С почином тебя. Только что же так долго? Ты же был таким красивым. В твоём обличии уж я бы сделал это и за сутки.

Второе существо поддержало:

– И разве не мог ты привести ещё парочку таких же за раз?

Тварь, к которой обращались две другие, дёрнулась и заверещала:

– Совсем вы обленились, батюшки! Сами бы и шли! Раз вы такие умные!

Первые лучи солнца коснулись домов на другом берегу. Существа задрожали. Крупный прогудел: «Пора уходить». Одно за другим они начали скрываться в заваленной снегом штольне, ведущей в городское подземелье. Такие проходы стояли то тут, то там по всему высокому берегу.

Перед тем как войти внутрь, Крупный окликнул «Юлю»:

– А ну иди и убери за собой. Что ж ты как свинья!

Тварь вздохнула и побежала обратно к дороге. Подобрав останки и мокрые от снега вещи, она заметила лыжника вдалеке. Он размеренно двигался в сторону лесного массива.

– Вот вам и завтрак! Там мужик на лыжах! Он едет сюда!

Крупный замахал когтистой лапой.

– Никаких лыжников, никаких спортсменов. После них бока болят.

Спустя мгновение существ на дороге уже не было. Затаились в подземной глубине до следующей охоты.

Пожилой мужчина беззаботно катил по лыжне и наслаждался светлым морозным утром. Он заехал в лесной массив и остановился. Как же хорошо дышится здесь, как свеж и чист воздух позднего декабрьского рассвета! В тишине приветливо пели едва пробудившиеся пташки. Еле слышно потрескивали старые клёны, будто бы посапывали сквозь сладкий безмятежный сон. Пусть городская жизнь кипела день за днём где-то там, за пределами урочища, тут царил и будет царить покой до самой весны. Лыжник оглядел деревья и сугробы, окинул взглядом небесную высь и, мыча под нос весёлый мотив, поехал себе дальше.

Бой новогодних курантов миновал пятнадцать минут назад. Вся страна была погружена в единую, бесконечную эйфорию праздника, дарившего надежды на лучшее будущее каждому, кто в них нуждался. Люди, охваченные счастьем, обрывали телефонные сети, поздравляя друг друга, ели прошлогодние салаты и голосили легендарные хиты «Голубого огонька». Чары мандаринной кислинки, шуршащей цветной мишуры и горелых бумажек, наспех запитых шампанским, кружили народ до дикого похмелья, о котором тот в пылу веселья предпочитал вспомнить только лишь к позднему утру.

Александр Геннадьевич сидел за пышным столом в окружении своих родных, и ему ужасно – ужасно! – ну просто невыносимо хотелось выпить. Но ему было нельзя. Глядя на то, как тесть опрокидывает очередную рюмку за успехи предстоящего года, он вытирал капли пота со лба и нервно покусывал губу. Мужчина наелся так, что ему даже сидеть было тяжело, но никакая еда (даже легендарный язык с хреном, приготовленный его супругой Таней, не говоря уже о жареной картошке с курочкой от её матери) так и не смогла убить в нём желание присоединиться ко всеобщим семейным возлияниям. Сейчас он сдерживал себя из последних сил. В конце концов, не может он, что-ли, не нарушать данное его жене обещание?! Мужик он или нет?!

В алкогольной зависимости Александр Геннадьевич находился около десяти лет. Всё это началось его с перехода на должность старшего следователя. Работа была адски напряжённой, с большой психологической нагрузкой, к которой мужчина оказался готов не в полной мере, а отказаться от неё на тот момент он уже не мог, как ни ругалась с ним из-за этого Таня.

Когда Александр Геннадьевич выпивал, то не становился ни буйным, ни грустным – он просто ложился смотреть телевизор, и преспокойненько засыпал под него, не доставляя супруге никаких неудобств, кроме оглушительного храпа, от которого та спасалась берушами, с чем мирилась долгие годы, не видя в этом проблемы.