Снова считаю в уме. У меня приходы — третий, пятый, два первых, два вторых. У Хуберта — двадцатый, два третьих, три четвертых. Нет, на самом деле все. В седьмую гонку можно не идти.

Неужели вот так и осуществляются самые дерзкие мечты? Неужели вот так и становятся олимпийскими чемпионами? На берегу меня бросились все поздравлять, а я как-то даже не ощущал радости. Подошел Хуберт: с тобой приятно было соревноваться. Было? Значит, уже все кончилось? Хотелось сказать Раудашлю что-нибудь доброе, но я не нашел ничего лучшего, как только жать ему руку и говорить спасибо за то, что еще зимой мы с ним так славно поработали на его судоверфи, где строился для меня новый “Финн”. Хуберт, видно, понял мое состояние. Он тоже жал мне руку: “Хорошую лодку я тебе построил?” Хотя какое отношение имела та лодка вот к этой Мексиканской регате.

После первой гонки, когда пришел третьим, думал: вот так бы и кончить. После второй, где был пятым, проснулась жажда борьбы. И вот она удовлетворена. А что чувствую я?

Завтра последняя гонка. Мне можно не идти. Отсыпаться, отдыхать. Снова переживать каждую прошедшую, вспоминая все детали. Купаться вместе с Дугласом — сбылись его предсказания. Охотиться с Замотайкиным под водой. Они здорово помогали мне — Дуглас и Валентин. И теперь мы могли бы вместе отпраздновать победу.

А как же наши остальные? Ведь они все будут продолжать борьбу. Нет, неловко отсиживаться на берегу. Да и, положа руку на сердце, здорово хочется еще раз> последний, взять старт на олимпийской регате. И уже никого не контролировать, ни за кем не следить, а идти туда, куда хочется и куда подсказывает чутье яхтсмена.

21 октября. Прогноз обещал изменение ветра — сильный заход со стороны моря. Все теснятся слева у подветренного знака. Уступаю им половину стартовой линии, занимаю место посередине. Ухожу левым галсом. И сразу же резко поворачиваю к берегу. Вся масса яхтсменов двинулась навстречу ветру в море. Метров через двести, почувствовав отход ветра, я повернул и сразу выиграл чу тех, что шли мне наперерез, свернув вслед за мной в берег. А это, собственно, были все, ушедшие сначала в море.

Теперь я был один. Впереди, в море, чернела туча. Мой “Финн” летел прямо к ней. А, чем черт не шутит, почему бы и не рискнуть! Еще метров пятьсот осталось за кормой. И тут ветер будто бы задул с другой стороны. Лодка выпрямилась на мгновение. Быстро сделал поворот и уже был на другом галсе, имея огромное преимущество перед всеми. Рядом со мной были только дельфины. Будто почетный эскорт, прыгали они вокруг яхты. То ныряли, то выскакивали высоко над волнами. И я все время боялся, как бы мое хрупкое суденышко не столкнулось с ними.

Огибал знак в компании одних дельфинов. Все остальные “Финны” были далеко у берега. И вот здесь впервые за эти семь изнурительных от постоянного напряжения дней я почувствовал вдруг полную свободу. Стало так легко, будто и впрямь иду по своему родному Днепру, только вместо чаек, сопровождавших там яхту, здесь дельфины. Разрыв все увеличивался. Соперники оставались все дальше. А дельфины прыгали и прыгали вокруг лодки, поблескивая на солнце своими совершенными по обводам телами. Так и финишировал.

К концу регаты из Мехико приехали в Акапулько наши журналисты. Теперь и они поздравляли меня с победой.

А потом все смешалось: церемония награждения в яхт-клубе. Все нарядные, смеются. Все ярко, празднично. Когда награждали Рольфа Паттисона, в небо взмыл на воздушных шарах английский флаг. Говорят, Паттисон заранее все подготовил, настолько был уверен в своей победе.

Мы стояли на пьедестале. Я, Раудашл, Альбарелли. Все старые знакомые, не раз встречавшиеся в гонках. На этот раз счастье улыбнулось мне. Но я не обольщался. Просто сегодня был мой праздник. И синее небо — синее для меня. И яркое солнце — яркое для меня. И ослепительные облака тоже для меня такие ослепительные. Но это лишь на один миг. На тот миг, когда я склонил голову и почувствовал на шее тяжесть олимпийской медали. А в следующий мысли уже лихорадочно работали: почему где-то проиграл, что-то упустил, чего-то недоделал? Жизнь продолжалась.

Теперь можно было бы поближе познакомиться с Акапулько. Поездить. Но ничего не хотелось. Только домой. Только в Киев.

Вернулись в Мехико. Там мне вручили значок заслуженного мастера спорта. И Роберт Рождественский прочел посвященные мне стихи.

Так закончилась моя Олимпиада.

А у других ребят из нашей команды?

Здорово ходил на прикидках Юрий Анисимов. И когда в первой гонке его вчерашние соперники оказались совершенно другими, растерялся. Понял, что они просто не показывали на тренировках всего, на что способны.

Жаловался, что парус оказался плосковат и мачта слишком плоская. В результате одиннадцатое место.

Самый старший среди нас, Константин Александров, выступал на самой большой яхте — “5,5-метровый”. Построенная специально для Олимпиады, она оказалась не очень удачной, неустойчивой на курсе. Вот и приходилось работать румпелем, как лопатой — двумя руками сразу. Да еще авария... Девятое место.

Для Тимира Пинегина Мексиканская олимпиада тоже оказалась неудачной. Его “Звездник” закончил регату шестнадцатым, не финишировав в двух гонках.

Успешно начал борьбу на “Летучем голландце” Лев Рвалов. Но чем слабее становился ветер, тем труднее было управлять яхтой тяжелому по весу экипажу. Да еще слабый ход на полных курсах. А соперникам только того и надо. Пятнадцатый.

У каждого из них были сильные конкуренты. На “Драконах” и “Звездниках” победили американские экипажи Г. Фридрихса и Л. Норта. На “пятерках” шведы братья Сунделин. А на “голландцах” — блестящий экипаж братьев Паттисон.

А мои соперники? Что у них можно позаимствовать? Чему поучиться? Раудашл блестяще лавируется. Брудер в тихий ветер заставляет парус не шелохнуться. Пожалуй, на полных курсах мало равных ему. Вот разве что австралиец Джеймс. Раньше с ним не встречался. У этого гонщика все продумано, начиная с одежды. Он очень силен физически и блестяще идет на полных курсах в сильный ветер. Именно тогда, когда и нужна сила. А вот у меня явно хромает техника управления на большой волне. Что ни говори, а океанская дистанция для нас непривычна. И все же впереди на “Финнах” оказались европейские гонщики. Джеймс — четвертый. Раудашля с Альбарелли разделяло лишь одно очко — 53 и 54. У меня — 11,7. Кажется, есть повод порадоваться. А на душе тревожно: что дальше?

А потом была еще одна Олимпиада. Но в промежутках между ними случилось так много всего, что подчас думал: полно, неужели прошло только четыре года?

Не успел вернуться домой из Мексики, как снова с головой окунулся в дела школы “финнистов”. Снова бегал из бассовета “Водника” в городской спортивный комитет, метался в поисках тренеров, начальника школы. Составлял сметы на паруса и яхты, разрабатывал перспективные планы. Оформлял заказы на верфях. А в свободное от организационных забот время пытался тренироваться.

Казалось, постепенно все налаживалось. Школа наконец-то утверждена. Первая в стране специализированная детская школа по парусу. Мои вчерашние напарники и ученики, друзья — как я и был уверен — стали в ней тренерами. И вдруг настал такой день, когда мне сказали: ну а ты-то, чего ты тут крутишься? Кто ты такой в этой школе? Поначалу растерялся. Как кто? Но задающие вопросы настаивали. И мне пришлось ответить: никто. Формально никто...

Руководство бассовета признавало только одно: даешь полный зачет по всем классам. Вместо того чтобы поддержать меня, старательно заливало воду в трещину, образовавшуюся между мной и тренерами. Я начинал злиться. Да неужели трудно понять, как необходима такая школа! Местом ее выбрали Лютеж — большое село на Киевском море. Вместе с парусным спортом к деревенским мальчишкам могло прийти так много! Я бился лбом в стену и в конце концов пришел к выводу: успех будет лишь в том случае, если сам оставлю спорт и всецело уйду в дела школы.