1965 год. Португалия. Каскайс. Первенство Европы. Решающая гонка. Шансы на победу почти одинаковые у нескольких гонщиков. Если я пройду успешно в этот день, то и в общем зачете мне обеспечена медаль. Даже если завтра будет неудача. А если повезет и завтра, то медаль может быть и из благородного металла. Но пока все мысли о сегодняшней гонке.
Дистанция лежит в открытом Атлантическом океане, омывающем побережье Португалии. Перед последней лавировкой ветер резко поменял направление. В результате финишный отрезок дистанции превратился в участок одного галса. Курс — полный бейдевинд, то есть курс, дающий возможность как можно быстрее прийти туда, откуда дует ветер, — к финишу. А створ, расположенный за две мили, еле виднеется на горизонте.
Все время приходится откренивать лодку. Нет ни одной лавировки, ни одного поворота, когда можно расслабиться, дать мышцам возможность отдохнуть. На последнем знаке был третьим. И вот теперь идем фронтом, не мешая друг другу, — места в океане хватает — я, Демель, Раудашл, датчанин Винд. Каждый распростерся над водой. Скорость яхты зависит от того, насколько сильно она откренена. Уперся ногами. Сначала пытался по очереди расслаблять их, но сразу ощущал, как теряет судно ход. Прошло минут пятнадцать. Мышцы задеревенели. Свистит ветер, хлещет вода. Ох, еще бы немножко открепить! Прогнулся, как акробат, уже и руки в волне. Выношу за борт еще и ногу, оставаясь висеть на одной.
Солнце печет немилосердно. Опять эти проклятые сорок градусов! Спасают брызги. Вот когда возблагодарил небо, что холодное течение не дает возможности прогреться воде выше десяти градусов. Мы все время ворчали — и не искупаешься в океане. А теперь мысленно благословлял равновесие в природе: жаркое солнце, холодная вода...
Не чувствую поясницу. Нога окаменела. Все. Сил нет. А ветер свистит. Яхта мчится, чуть ли не черпая парусом океанскую соленую воду. С другого борта я сам окунаюсь в воду.
Чуть-чуть бы расслабиться! Ну самую чуточку! В конце концов, что случится, если и проиграю? Мысли улетучиваются из головы. Будто звенит пустота. И вдруг в этой пустоте, в этом полном безмыслии всплывает разговор с Ивановым на борту теплохода: “...соперник тоже человек... выдержит ли он...”
Еще больше прогибаюсь назад, еще дальше выношу за борт ногу. Пытаюсь разглядеть, где остальные. Но в пределах видимости ни одного паруса. Оглянуться на Винда, шедшего рядом, не могу. Знал, что он близко, на слух — по удару волн о его яхту. А теперь, кажется, и этого не слышно. Один. Только ветер. Только солнце и волны...
Финишировал первым с большим отрывом. Меня встретили овациями. И я еще раз понял: спорт един при всем своем многообразии. Всегда нужно уметь преодолеть себя. Только так приходят победы.
Одно время в Союзе моим соперником на “Финне” был Виктор Козлов. Он мне как-то, рассказывая о своем участии в крупной международной регате, говорил: “Попробовал открепить и сразу ушел. Жаль, тяжело было откренивать. Вот если бы смог так держать...” Я тогда подумал про себя: “Знать, что может принести победу, и не воспользоваться? Нет уж, если надо откренивать, так откренивать до конца”. Может быть, Козлову, в конце концов, и не хватало в спорте умения быть сильнее самого себя?
Преодолеть себя. Как трудно было осуществить это, когда решил уйти с “Финна”! Снова и снова вспоминал, чем был для меня “Финн”, что он мне дал. Тут уже не только о спорте были мысли. Вместе с “Финном” рос, становился мужчиной. Приобретал друзей, которые и поныне остались со мной.
И все-таки “Финн” — пройденный этап. Недаром его считают более-менее молодежным классом. А мне уже за тридцать. Да и перспектив для дальнейшего совершенствования не видел. Вернее, совершенствоваться можно было. Этому конца нет. Но уже в пределах понятого и постигнутого. Да и звание олимпийского чемпиона, завоеванное на “Финне”, будто бы подталкивало: ты добился того, к чему стремился. Что дальше?
Дальше был “Темнеет”. Новая яхта олимпийского класса. Уже не швертбот, но еще и не совсем килевая.
Кстати, несколько слов о том, что такое швертбот и что такое килевая. Швертбот — это легкая лодка, сквозь прорезь в днище которой опускается вниз шверт, своеобразный плавник. Он придает устойчивость яхте при боковом ветре, на повороте. При попутном ветре шверт поднимается, и судно будто скользит своим плоским днищем по воде. Лодки с килем тяжелее, крупнее. Зато устойчивее на воде.
Так вот, “Темпест”. О “Темпестах” и “Солингах” мы знали только понаслышке. Видели лишь на фотографиях. В силу все того же отличия парусного спорта от других видов. Если в гимнастике появились новые элементы, вы обязательно встретитесь с ними на соревнованиях. Яхтсмены же, как правило, меряются силами в пределах одного класса, так как и первенства континента, и мировые чемпионаты разыгрываются отдельно для каждого класса. Да и федерации тоже по классам. А крупных регат, в которых участвуют разные суда, не-так уж много, да и мы редко на них бываем.
Знали, что “Темпесты” и “Солинги” в некоторых странах уже не были новичками. Проводились на них крупные международные соревнования, вплоть до первенства мира. И все тот же неутомимый Пауль Эльвстрем успел в 1969 году стать чемпионом мира и на “Солинге”. Существовали уже сформировавшиеся экипажи, за плечами которых имелось достаточно стартов и экспериментов.
Итак, баланс не в нашу пользу. И все же почему не попробовать? Тимир Пинегин выбирает “Солинг” — шаг по пути “отяжеления” яхты по сравнению со “Звездником”, бывшим самым легким среди тяжелых. Я отдаю предпочтение “Темпесту”.
И даже после того как было окончательно решено, что “Финн” — это прошлое, сомнения нет-нет да и возникали снова. Ты всю жизнь выступал на одиночке. У тебя уже выработался определенный тип гонщика-одиночника. Да и на характер вообще это наложило отпечаток — все привык делать сам, никогда ни на кого не полагаюсь. Дома говорят, что я тяжелый, неуживчивый человек: “Привык на своем “Финне” сам с собой разговаривать”. Да и где взять матроса? Это ведь тоже непросто — найти человека, с которым вместе и в море, и на берегу, с которым думать одинаково и понимать друг друга без слов: в гонке некогда разговаривать.
Сомнения, подогреваемые недоумением близких, друзей, не оставляли даже ночью. Чтобы заглушить их, погружаюсь в работу. Пытаюсь для начала хотя бы теоретически узнать, что же такое “Темпест”. Экипаж — два человека. Длина судна — 6,68 метра. Ширина — 2, осадка — 1,14. Вот здесь-то и должен ты ужиться, нет, не просто ужиться — подружиться и сработаться с каким-то неизвестным пока тебе человеком. С ним вместе будешь управлять парусами площадью 22,92 квадратных метра. И спинакером. Да, англичанин Ян Проктор, конструируя яхту, постарался снабдить ее всем необходимым для скорости, маневренности, сделать ее отвечающей современным представлениям о парусной лодке.
Существует яхта с 1964 года. Таким образом, есть уже гонщики с пятилетним стажем. Проведено четыре чемпионата Европы и три — мира. К XX Олимпийским играм будут яхтсмены, за плечами которых восемь лет тренировок и выступлений. Но не у всех же. Будут и такие новички, как я. Вот и Раудашл тоже решил перейти на “Темнеет”. Ну что ж, Хуберт, продолжим борьбу в новом классе. На “Финне” ты был чемпионом мира, я — олимпийским. Что-то принесет нам “Темпест”?
Вопрос с матросом разрешился как-то сам по себе. Призвали на службу Володю Виткжова, и он очутился на флоте, в Севастополе. Я к тому времени тоже был морским офицером. Сыграло свою роль и то, что знал Володю с детства. Лялька (так звали его на Днепре) был из наших киевских, водниковских мальчишек, с которыми я тренировался на Днепре. Это он активнее других бросался мешать мне на стартах. Старательнее других пытался повторять то, чему я их учил. И он же раньше других стал мастером спорта. Невысокий, крепкий мальчишка опешил, когда я предложил ему стать матросом первого в нашей стране экипажа “Темпеста”. А потом с радостью бросился в неизведанное.
