– Сладких тебе снов, дорогая! – Уже нормальным голосом. – И никуда ты не денешься от меня! Я паспорт спрятала!
Вскакиваю и отпрыгиваю подальше, чтобы случайно не огрести подушкой по заднице – с Наташки станется, она быстрая на расправу.
– Найду. Только завтра. Спокойной ночи, Стась. Я пошла. – Откровенно зевая, Натуська шустро ныряет за дверь моей комнаты…
И только теперь меня накрывает ужас. Паника.
Неужели я это сделала? Целовала сразу обоих – и Семена, и Мэтта? Дразнила их, улыбалась, растворялась в объятиях?
Это же были просто фантазии, детские, хоть и смелые…
Но я же смогла!
Теперь нужно в душ. Смыть с кожи запахи, которые до сих пор волнуют и будоражат… Столько плескалась в бассейне, дразня парней, – не помогло. Они словно въелись намертво…
– Зачем ты здесь? – Хриплый рык – прямо в лицо. Отшатнулась в ужасе, споткнулась о порог ванной комнаты…
Семен схватил меня за полотенце, не позволяя упасть. Дернул на себя.
– Что ты делаешь? – Между нами осталась только его футболка.
Зачем-то внимательно наблюдаю, как тонкая белоснежная ткань моментально пропитывается влагой – с моего тела, до конца еще не высохшего после душа.
– Повторяю вопрос: зачем? Какого хера ты сюда приперлась?
Нерешительно поднимаю взгляд – и тут же опускаю.
Это невозможно: видеть, как он пожирает глазами всю меня. Но даже так, не видя его лица, чувствую, как он обжигает мои губы, шею, грудь… Чтобы спрятаться, прижимаюсь к нему плотнее: не хочу, чтобы видел меня голую. Не хочу! Не буду! Завтра же, сегодня же ночью отсюда улечу!
– Потеряла голос? – Он, между прочим, и сам говорит с трудом. Я вижу, как звуки собираются под кадыком, перекатываются, собираются в кучу – а потом Семен их выплевывает. На меня. Словно хочет отравить одними только словами.
– Встречный вопрос: ты зачем сюда приперся?
Первый испуг и смущение, как всегда, исчезают.
С ним всегда так, с этим грёбаным Семеном: сначала боюсь и стесняюсь, а потом хочу растерзать в клочья! Не для того я столько лет готовилась к этой встрече! Не затем, чтобы снова слиться!
– У тебя что, мало цыпочек по спальням раскидано? Все ждут, готовенькие! Страдают от нетерпения! Иди отсюда, Сэм! Тебя сюда не приглашали!
Во всяком случае, не с этой злой, разъяренной рожей.
Я мечтала, что он приползет сюда. Однажды.
С цветами.
И будет умолять, чтобы я просто открыла дверь. И впустила его, чтобы просто поцеловать…
А не вот это вот все!
И да. Тогда я тоже иногда думала, что не впущу. Цветы заберу, а его выставлю!
– Это – мой дом. – Он растягивает губы в злорадной ухмылке. Красивые, твердо очерченные… Так бы и провела пальцами – чтобы убедиться, они существуют, они такие же классные по ощущениям, как и при поцелуе… – А вот тебе здесь – не место.
Выгонит? Прямо сейчас? Раздетую?
С него станется. И не такое вытворял…
Но у Семена слова как-то очень расходятся с делом: он зачем-то гладит меня по плечам. Невесомо, едва заметно прикасается… И от этого остатки влаги на коже испаряются. Мне кажется, я даже слышу шипение: так это горячо.
Рывком вдавливает меня в свое тело. Выбивает дыхание. Заставляет закинуть голову – и смотреть, не отрываясь, в жгучие, непроницаемые глаза. Там – черти.
Больше ничего не разобрать.
– Я должна уехать?
Готова схватить пожитки и убежать. Оденусь как-нибудь по дороге.
– Да. – Он почему-то отрицательно качает головой. И еще крепче сжимает ладони на моем теле: гладит плечи, шею, щекочет между лопатками, сдавливает поясницу…
– Хренушки.
Разве можно куда-то уйти после этого? Можно только плавиться и требовать…
Это слишком хорошо. Даже для меня.
Для той, кто планировал только отомстить и уйти с гордо поднятой головой!
– Что ты сейчас сказала, детка? Повтори?
Сильные пальцы вжимаются в мои ягодицы, подхватывают… Я с тихим визгом уже обнимаю бедрами его пояс, просто вишу на нем! Деваться некуда – приходится обхватить руками мужскую шею.
– Хренушки.
– Смотрю, ты совсем распустилась! Забыла, как я тебя наказывал за плохие слова?
– Я уже большая. Говорю, как захочется. – Вру. Даже себя обманываю: я могу сейчас только шептать. Половина слов теряется в этом хриплом шепоте.
Семен же… Он все понимает: ловит звуки губами. Так, наверное, лучше доходит!
– Большая, говоришь? – Щекочет мой рот своим, дразнит… – Докажи.
Глава 3
Докажи, твою мать…
Ее кожа покрыта крупными мурашками. Понять бы: от страха или возбуждения?
Стасю… Мою мелкую, тощую, нелепую Стасю, мою Занозу – ее просто трясет. Она дрожит всем телом.
Сладкая. Своим ароматом сводит с ума.
– Что доказать? – Она подтягивается на руках, крепче обнимая меня за шею. Шепчет мне прямо в ухо, щекоча кожу горячим дыханием.
– Если задаешь такие вопросы – ничего не знаешь. Маленькая еще.
Да! Да, да, да! Сотню раз – да! Стаська – мелкая! И всегда такой будет!
Для Мэтта и для меня – она останется мелкой несуразной девчушкой, а не вот этой дурманящей заразой!
– Хм… – Она проводит носом по моей щеке. Прикрыв глаза, глубоко тянет в себя воздух. Дрожит еще сильнее. – Вот, значит, как, да?
Сухими губами проводит по моим. Дразнит. Щекочет… И дышит мне в рот…
Зажмурившись, прекращаю дышать.
Нельзя. Нельзя поддаваться!
Она опять занимается этим: провоцирует меня! Заставляет признать, что она – девушка, а не малявка. И что я ее, черт подери, хочу! До изнеможения!
Влажный язычок облизывает мои губы. Раздвигает их. Пробирается внутрь, щекоча…
– Мммм… Ничего так… Мятный коктейль, как обычно, да?
Хитрая кошачья улыбка озаряет ее лицо – и делает снова той мелкой, вредной, невыносимой девчонкой.
– Что ты задумала, Стася? И зачем ты здесь? Почему приставала ко мне и Мэтту? Я разве не говорил тебе: даже не думай об этом?! Говорил?
Меня трясет. От злости. От вожделения.
От ненависти – к нам обоим. Задушить бы эту вредину! Не до конца, но придушить… Чтобы боялась и больше никогда ко мне не подходила!
– А мне плевать, братишечка, что ты там говорил… – Каждое нервное окончание на моем теле горит. Царапает. И цепляется – за нее.
Стася ерзает, трется, шевелится, дразнит…
И целует первая. Маленький юркий язычок по-хозяйски орудует в моем, щекочет и волнует, заставляет себе отвечать: посасывать, облизывать, втягивать в себя глубже… Сдерживать стон желания… Запрещать себе рычать.
Прижимаю Стасю к стене. Обхватив бедра, насаживаю на себя прочнее и глубже – чтобы не свалилась, когда вертится и ерзает… Теперь мои руки свободны, и могут гулять по ней, ничем не стесненные…
Нельзя. Нельзя это делать!
Даже думать нельзя! Запрещал себе столько лет, и сейчас ничего не изменилось!
Малышка отрывается, чтобы сделать вдох. И выдох. Запрокидывает шею, мурча от удовольствия. Совсем голая в моих руках. Совсем! Если не считать полотенца, болтающегося на моих бедрах…
На изогнутой шее – нежная венка. Еле заметная под загаром. Бьется… Ее нельзя не облизать, не попробовать, не всосать в себя тонкую кожу…
Слаще меда.
Ничего вкуснее не пробовал.
Ее вкус обжигает рецепторы. Взрывает изнутри. Отравляет…
Яд.
Невероятно сладкий. Убийственный.
Теперь жить без него невозможно!
Стася крутится и подставляется. Каждым свои движением выпрашивает: еще! Еще!
Или это она шепчет?
Или мне чудится?
Чертовщина какая-то! Она вечно творится рядом с этой девчонкой!
Тонкие пальчики обводят ворот футболки, царапают, разгоняют в крови новый пожар. Стася большими пальцами трогает мои вены, поднимается вверх, к кадыку, нежно его гладит… Охренеть! Задохнуться можно от фейерверка ощущений…
Повторяя мои движения – тоже трогает мою кожу язычком… Слизывает капельки пота… Жмурится… Не вижу этого, но точно знаю: жмурится! Я знаю все о ней! Наизусть! Каждая мелкая гримаска намертво въелась в память!
