Ведь они принадлежали не Смерти, а сами себе! Поэтому Жизнь не могла прямо потребовать и получить их. И Жизнь упала в печаль.

В печали Жизнь мучилась. Когда ей стало плохо, она позвала свою маму.

И мама пришла.

Смерть всегда приходила к тем, кто звал её, дабы утешить их, потому что сердце её было полно к ним любви.

«Нет, уходи прочь, я звала не тебя!» – закричала Жизнь.

Смерть ушла прочь.

Жизнь повеселела, окрепла, разрумянилась. Снова побежала в атаку. Вновь стала себя украшать.

А потом вдруг у нее округлился живот…

И у нее округлились глаза, увидев Божье чудо.

Жизнь стала матерью.

Но она как будто перестала быть Жизнью.

Жизнь перестала украшаться. Не смотрела в зеркало. Не меняла платья. Ела что придется. Могла ничего не есть. Никуда не бежала. Она вела себя как Смерть.

Она любила.

Кормила кого-то. Вынимала из себя сердце и кормила кого-то сердцем.

Дитя потребовало: «Мне! Красоту!»

«Возьми», – отдала, всю.

Дитя сказало: «Мир – мой!».

Жизнь согласилась.

Потом дитя выросло.

И она снова стала Жизнью. Продолжила себя украшать. Выгнала повзрослевшее дитя вон.

Попыталась отнять у дитя красоту, но не получилось, только кусок себе отщипнула.

Дитя претендовало владеть миром. Оно было сильно, хитро, умно и недоверчиво. Оно пошло на нее войной. Жизнь удивилась и …заболела.

Тяжко заболела.

Тяжело.

Перестала есть, не могла. Жить больше не могла. Была не в силах. Стала плакать.

К ней пришла Смерть. Смерть не приходила просто так. Лишь когда кто-то в ней нуждался.

Она обняла и поцеловала умирающую Жизнь, и помазала её ранки волшебным порошком. И они превратились в ранки маленькие-маленькие… А потом Смерть дунула на них, как в детстве на коленочку, и Жизни стало легко, светло-светло и хорошо, как никогда при… при… жизни?

«Мама, я тебя люблю», – сказала Жизнь.

«Я знаю», – ответила Смерть. – «А ты помнишь, как меня на самом деле зовут?»

– «Тебя зовут Вечность».

Жизнь долго лежала в ласковых объятиях своей мамы.

Она приходила в себя. Отдыхала. Набиралась сил и энергии, полноты и безграничного, плещущего Счастья.

Она медленно дышала, обретала постоянный покой. Черты её лица отпустили красоту, упустили красоту. Но обрели ясность. Чистоту. Она вновь стала маленькой, Божьим чудом.

Научилась плакать. Требовательно кричать. Вот она закричала матери: «Хочу есть, немедленно, прямо сейчас!»

А у её матери ничего с собой нет, ни еды, ни вещей. Она вытаскивает сердце из разреза на платье, и кормит своё дитя сердцем.

И говорит: «Если ты хочешь быть бессмертием, то должна стать похожей на меня.

Ибо бессмертие – это все-таки я, а не ты».

– «Хочу красоту!!!»

Эта история привлекла меня загадочной нелогичностью.

Крестьянская девушка ультиматумом женит на себе князя (выбор у него невелик: умереть или жениться) и становится причиной государственного раздора. Потом князь возвращает себе княжество, но умирает монахом (и она монахиней); стало быть, перед смертью они развелись и даже детей у них не было. Конец жизни добровольно провели порознь. Зато после смерти их тела мистическим образом оказались в одном гробу. И за всё это они стали святыми покровителями любви и брака.

Нельзя ли было, уважаемый фольклор, выбрать в качестве образца кого-нибудь поромантичнее, да хоть бы и святого Валентина? Ведь валентинки всё равно пишут, невзирая на запреты западных праздников и охаивание Дня всех влюблённых, а петрофевронийки почему-то не пишут. Ошибся, наверно, фольклор?

Но в историях такого глобального уровня не бывает случайностей и ошибок. Была ли любовь? Я использовала метод активного воображения (вход в состояние транса и безоценочное наблюдение), чтобы увидеть, как оно было на самом деле.

Было ли это действительно на самом деле (вряд ли, поскольку историки утверждают, что даже князя с таким именем на Руси не было в ту эпоху), или это история других похожих людей, или это вовсе не люди, а символы и архетипы коллективного бессознательного, или это мои собственные проекции моего бессознательного – да не важно.

Важно, что история есть, и в ней есть и логика и любовь, все паззлы сошлись.

ПЁТР И ФЕВРОНИЯ.

Картинка первая. Феврония ждёт великих гостей – княжеских визитёров. Очень волнуется. Она про князя знает только хорошее, она его уже любит (заочно), он для неё почти кумир.

Князь входит, она видит его пустые высокомерные глаза, чувствует его превосходство, его отчуждённость от земного. Простые люди вроде неё для него значат не более, чем одушевлённые зверушки. Режет эта его энергия Февронию, как ножом по сердцу.

Понимает Феврония: если не излечится Пётр от гордыни, то грозит ему смерть, потому что нет ему ниоткуда поддержки и дух его бедствует. Чувствует она так. А если излечится он от гордыни, то сердце его сможет немножко любви от мира, от людей принимать. И целительная эта любовь заразу лихую прогнать с тела может. А если и не справится любовь вселенская с заразою, так хотя бы счастлив князь какое-то время перед смертию побудет.

Очень она хочет принести ему счастья. Но нет у неё ничего, травки только, а они глубоко не идут. Выпьет Пётр травок, да и причинит себе смертельную рану.

Что же у неё есть-то? Да только она сама. Собой, значит, пожертвовать надо.

Тошно Февронии, страшно. Что задумала она: пожертвует собой, поможет ему через себя от гордости излечиться, даст возможность ему таким же, как она, стать… даст возможность.

Может, он ещё и откажется. И тогда ей не придётся покидать родные места, терпеть обиды и поругания, жить не своей жизнью. Он подумает, что берёт её в рай, из грязи в князи, но это для неё будет катастрофа всей её жизни. Может, он и откажется… и она будет свободна; но она не может не предложить, она не вправе, она должна предложить это из любви…

Она предлагает ему на ней жениться.

«А потому что травки не действуют, князь. А потому что ты пока с миром бороться не кончишь, ничего глобально с тобой не изменится. И улучшение твоё временным будет. Я девушка тёмная, я слепая, я не знаю: может, другие какие-то способы есть… может, тебе надо бросить жуткое это твоё княжеское правление и смертоубийственные занятия, и уйти жить отшельником. Но ты же князь, ты нужен народу, от врагов Русь защищаешь, нельзя, значит, тебе уходить.

А раз нельзя тебе плохое бросать, то возьми меня с собой, князь, там вместе как-нибудь разберёмся. Тебя будут бить за меня и ругать, а я буду помогать тебе видеть любовь и смиряться, так сердце твоё и очистится».

Картинка вторая. Пир у князя.

«Вот мои други, собраты мои, вместе со мной кровью мечи обагрявшие. Вот жёны их знатные. Все они меня дурачком считают убогеньким. Мол, лихая заразная хворь помутила ум князя, что дал он себя девке простой опоить-одурманить, пустил её в палаты свои. Фиктивным брак признать требуют. Митрополита, сволочи, подсылают, митрополит уж и прошение Патриарху составил: брак аннулировать по причине княжеского слабоумия.