Я до сих пор поддерживаю отношения с командиром моей батареи. Он заканчивал ЛАУ (Ленинградское артиллерийское училище) и был женат на ленинградке. Когда он уезжал в отпуск в Союз, он захватывал мои письма, возвращаясь, привозил небольшую посылочку. Так же поступал и я.
Комбат уже давно на дембеле, живет под Краснодаром, у него свой домик, садик, огород, где он копается целыми днями. Он и его жена прекрасные, отзывчивые люди. В прошлом году моя мама ездила к ним отдохнуть на несколько дней и осталась очень довольна. Счастлив ли комбат на гражданке? Думаю, да. Ушел ли из армии он сам или его выкинули, как стреляную гильзу? Не знаю. Мне кажется, что с его опытом и знаниями он мог бы воспитать еще не одно поколение солдат, ведь ему только-только пятьдесят.
Отдельно хочется рассказать о начальнике штаба полка. Простой русский мужик, в самом хорошем смысле этого слова, он был образцом офицера, эталоном, на который нужно равняться. Не помню, в какой книге и про какого военачальника как высшая похвала говорились слова: «он был прост в общении с солдатами». Таким был и наш майор. Именно прост, прошу не путать с панибратством, этого он не допускал никогда.
Приведу пример. Я шел со своим приятелем по части, мимо проскакивал «Уазик» начштаба. Вдруг он резко затормозил. Из машины выскочил майор и подбежал к нам. «Ребята, как жаль, что вы не видите себя со стороны. Вы же настоящие красавцы, вы настоящие солдаты, с вас картину писать можно. Вы гордость нации, вы наше будущее. Молодцы». Выпалив все это одним духом, начштаба вскочил в машину и уехал. Мы остались стоять. Польщенные, мы критическим взглядом оглядели друг друга. Нам стало понятно, что хотел сказать офицер. Здесь, в России, я с горечью смотрю на старослужащих. Они считают, что чем ближе срок демобилизации, тем больше они могут распускаться. Висящие на ж…. ремни, плохо выбритые лица, грязная, неряшливая форма. Нет, начштаба увидел в нас иное. Перед ним стояли два «деда» с бронзовыми от загара лицами, с накачанными телами, с уверенным взглядом солдат великой армии. Мы разбивались в лепешку, но в любой ситуации гимнастерки и брюки были чистыми, подогнанными по фигуре, а если возникала необходимость, аккуратно заштопанными. Бляхи на ремнях сверкали на солнце, а в сапогах можно было увидеть свое отражение. На какие только ухищрения мы не шли, но каждое утро на гимнастерке был пришит белоснежный подворотничок. Именно аккуратность и чистота были отличительной чертой «дедушек» того времени. Для опустившегося солдата из всего разнообразия «могучего и великого» у нас было выбрано одно слово ‒ «чмо!»
Конечно, не этот пример делал героя из начальника штаба, хотя двумя-тремя брошенными вскользь фразами, как в этом случае, суметь поднять в человеке чувство самоуважения и достоинство ‒ дорогого стоит.
На Кушку шла колонна машин за продовольствием. Возглавлял колонну начштаба на БТР, замыкал БРДМ. Не знаю как, но БРДМ отстал, совсем немного, но этого хватило, чтобы душманы успели подложить мину. Взрывом были убиты командир и водитель. В живых оставался пулеметчик. Придя в себя, он увидел, что бандиты окружают машину. Задраив люк, солдат открыл огонь. Он расстрелял все патроны до последнего и стал готовиться к смерти. По счастью, тогда у афганцев еще не было тяжелого вооружения, по крайней мере, у этой группы, поэтому, не мудрствуя лукаво они, решили сжечь БРДМ. В это время в головной машине обратили внимание на отсутствие связи с замыкающим. Развернув БТР, майор бросился назад. Он сильно рисковал, оставляя колонну без пулеметного прикрытия, но выручать попавших в беду тоже надо. Он успел вовремя. Душманы, подтащив к БРДМ сухие ветки саксаула, поливали их бензином. Запел свою песню пулемет, ему вторили автоматы. Через минуту все было кончено.
Эту историю мне рассказал мой приятель, связист, который находился с начштабом в одной машине. А еще он рассказывал, как они через люк доставали ребят. "Это было легко" ‒ говорил он, прикуривая одну сигарету от другой и смотря невидящими глазами куда-то вдаль. "Они же там были по половинкам".
Через несколько месяцев пришли наградные листы, полк был построен на передней линейке. Зачитали приказ. «За успешные действия в боевой обстановке наградить орденом «Красного Знамени» командира полка (?!) подполковника…» «Служу Советскому Союзу». «Орденом Красной Звезды начальника штаба полка майора…» Начштаба вышел вперед, остановился перед строем солдат и вдруг низко поклонился нам. Это был не кивок головой, это был полноценный русский поясной поклон. В наступившей тишине загремел его голос: "Солдаты, спасибо вам за то, что ваша кровь и ваш пот отлились в мой орден. Спасибо вам". И только после этого привычное: "Служу Советскому Союзу".
Забыл упомянуть еще одно немаловажное звено армейской иерархии ‒ прапорщики. Но здесь, собственно, рассказывать и нечего. Слишком быстро менялись они у нас. И я их прекрасно понимаю. Мы, солдаты, люди подневольные, куда пошлют, туда и едем. Так же и офицеры. С прапорщиками дело обстояло по-другому. Как я уже говорил, полк в основном был укомплектован подразделениями, базирующимися за границей ‒ в Польше, Германии и т. д., то есть из стран с сытой и богатой жизнью (по сравнению с Союзом, разумеется). Солдаты, которым по вкусу пришлись армейские будни, подавали заявления в школу прапорщиков и через полгода возвращались в свои части, имея на плечах две звездочки. Хорошая зарплата, непыльная работа, доступ к материальным ценностям делали должность старшины батареи весьма привлекательной. Трех- или пятилетний контракт, который они заключали, давал весьма весомое подспорье в дальнейшей жизни. Кто мог предположить, что жизнь подложит им подлянку в виде войны в Афганистане. Они начинали болеть. Не успеют назначить одного, как его увозят в госпиталь в Союз, откуда он уже не возвращался.
Наконец кому-то наверху данная ситуация надоела, и прапорщики на батарею приезжать перестали. Ключи от каптерки были переданы одному из сержантов, и проблем больше не возникало.
О боевых рейдах
В мирное время в армии команда «тревога!», как правило, вещь предсказуемая и заранее известная. Проводится она в целях тренировки в начале «учебно-строевого» периода (есть еще «парково-хозяйственный»), т. е. несколько раз в год. О «тревоге» заранее сообщают младшим офицерам и сержантам, а те в свою очередь предупреждают солдат. Кому хочется, чтобы его взвод или отделение было отстающим? Так что фраза, обращенная к дневальному, «разбуди меня минут за десять до тревоги», не является нонсенсом.
Проходит данное мероприятие по щадящей программе. Без десяти 6 утра (в 6 часов ‒ подъем по распорядку) раздается сирена и крик дневального: «батарея, тревога!» В течение 45 секунд мы обязаны одеться и построиться в коридоре. На этом обычно веселье заканчивается. Офицеры проверяют экипировку, делают замечания и отпускают нас умываться. <…>
Все это было применительно к Польше. В Афганистане ситуация сложилась иная.
Первый месяц мы обустраивали быт, ходили в караул, несли боевое охранение. Не забыты были и такие элементы солдатского обучения, как строевой тренаж и политзанятия. На последних мы с удивлением узнавали, что «советские войска стоят на границе с Афганистаном, готовые в любой момент дать отпор агрессору». Но основной упор делался на боевую и физическую подготовку.
Уже первые бои показали, что среднестатистический советский солдат уступает в открытом столкновении душману. Да и как могло быть иначе? Разве может сравниться в силе 18-20-летний пацан с 30-40-летним мужиком, всю жизнь занимавшимся тяжелым физическим трудом? Были введены занятия по рукопашному и штыковому бою. Они не прижились по ряду причин. Первая и основная: не было настоящих инструкторов. Кто-то что-то где-то видел и должен был научить нас. Как правило, занятия по штыковому бою сводились к классическим образцам времен Гражданской войны «длинным ‒ коли! Коротким ‒ коли!»
Нашим козырем были техника и вооружение. Именно поэтому их освоению отводилась львиная доля времени. Умение быстро разобрать и собрать автомат стало не веселой игрой, а шансом сохранить себе жизнь. Кстати, об автоматах. В течение службы несколько раз нам пытались заменить АКМ на АК-74, но, в конце концов, мы вернулись к АКМ. АК-74 (автомат Калашникова 1974 года выпуска) себя не оправдал. Он слишком привередничал в боевых условиях. Не выносил песка, требовал постоянного ухода. Слишком маленький калибр (5,45 мм в отличие от 7,62 мм в АКМ) и «венец» инженерной мысли, пуля со смещенным центром тяжести, делали его не только малопригодным, но и опасным. С ним хорошо стоять на посту ‒ он легкий. Удобно стрелять в тире ‒ слабая отдача делает АК-74 более «метким», но для подавления огневых точек противника автомат не годился. Пуля не пробивала укрытие, а отскакивала и начинала рикошетить по такой замысловатой траектории, что приходилось прятаться самому.
