Вставать с кровати не хотелось. Дюк впервые спал на такой мягкой подушке, казавшейся, скорее, небесным облаком, чем земной принадлежностью для сна. Он лежал, не шевелясь, и боялся спугнуть это волшебное ощущение спокойствия и тишины. «Всё кончилось, герой. Правда, кончилось. Ты дома. Отец бы тобой гордился», – мелькало в голове, пока он рассматривал позолоченную ручку на двери.

Пятиконечная звезда с белым камнем внутри. Дюк не разбирался в них, но за такую позолоту уже могли отбить все почки в районе, где он жил. Ведь жители второго не разбирались в настоящих ценностях, а, словно вороны, слетались на всё, что блестит. Безграмотность в таких вещах – хороший способ продать стекло по цене бриллианта. Но сейчас дела второго купола казались такими далёкими. Он думал об этом, когда звезда пришла в движение и щёлкнула. Дверь распахнулась, и в комнату тихо проскользнула девушка. Дюк перевёл взгляд на неё, слегка улыбнувшись. «Неужели не сон?» – закончил свои размышления он.

– Пойдём завтракать. – Аня прижалась к двери, переступая босыми ногами – так, как это делают дети на холодном по утрам кафеле, хотя паркет из белого дерева был тёплым.

Дюк только вздохнул. Вздохнул так по-взрослому, породному для девушки. Казалось – обычное дело, но по коже её пробежали мурашки. Ей тоже не верилось, что это не сон.

– Я без тебя не пойду, – пролепетала девушка, заметив, что Дюк даже не пошевелился, словно прикованный к кровати. Аня сомневалась, что он спал этой ночью. Скорее, как и она, просто лежал, размышляя о том, что будет дальше.

– Николь не кусается.

Тихий хриплый мужской голос был как услада для её ушей, и она вздрогнула. Но сказать причину своего визита вслух Аня не могла. Как бы это звучало?

«С тобой я чувствую себя в безопасности?». Ну да, Николь же не кусается, – подумала Аня. – «Хочу побыть с тобой?» Ага, может, сразу в любви признаться? Точно нет».

– Нет так нет. Я тоже не пойду на завтрак.

Дюк прикрыл глаза. Так тяжело, как иногда от её капризов прикрывал их Эрик. Она знала – уставал Эрик именно от неё. Вот она. Аня нащупала первую границу.

Дюк неохотно сел на кровати и уставился на Аню. Она уже переоделась в голубое летнее платье, подчёркивающее её глаза цвета ясного небосвода, и Дюк понял, что, скорее всего, тоже предпочёл бы идти на завтрак в новой одежде. Он хотел было спросит: «Может, ты выйдешь, пока я переодеваюсь?» Но промолчал, ухмыльнулся и снял футболку, оголив свой торс. Аня громко вдохнула от неожиданности, а выдыхать не стала. Румянец моментально залил её лицо, и девушка часто-часто заморгала.

– Ты там дышишь?

Да, она задышала. Не сразу, конечно, но задышала. Аня рассматривала шрам на его груди и боялась представить, что это была за боль, оставляющая такой уродливый и бесформенный след. Его покромсали, словно не человека, а гнилой кусок мяса, непригодный даже для того, чтобы его бросили псам.

Ей стало неловко, и она поспешила выйти в коридор. От обиды за такую издёвку с его стороны Аня надула щёки и, скользнув по стене, как мешок с картошкой, упала напротив двери, прикрывая холодными руками горящие щёки. Послушно ждала его, а в голове, хуже потревоженных пчёл, роились вопросы и догадки. «Кто ты такой, Дюк Нордан? Ты, правда, друг? Я могу тебя обнять? Или же мне лучше держаться от тебя подальше?»

Вот он вышел из комнаты – и мир остановился на долю секунды. Из-под чёрной летней майки выглядывал шрам, который так тревожил девушку, а сам парень как ни в чём не бывало осматривал свои джинсы. Он сам не особо верил в то, каким сейчас был. Весь такой опрятный, милый, но всё ещё не местный. И всё ещё непонятный для неё…

Перед тем как отпустить Дюка и Аню в свободное плавание, Николь всё же хотела рассказать им, что происходит под куполом. Она тоже не спала эту ночь. Желание оставить ребят в доме, спрятать, защитить, не отпускало в мир грёз. И сейчас Николь предприняла последнюю попытку уговорить их остаться. После завтрака она целенаправленно пригласила ребят в офис управленческого совета. Хотела показать из окна верхних этажей, как работники замывают все те слова, которые так громко выкрикивал народ напротив здания. «Мне страшно! – кричали люди. – Я не хочу умирать». Ни Аня, ни Дюк не понимали, что происходит, и оба сомневались, что хотели бы в это влезать.

– Дело в том, что многие оказались не готовы к такой правде. Настолько была хороша пропаганда вашей агрессивности, что люди всё ещё требуют вашего ареста…

– Смерти, – поправил Арес.

Женщина только недовольно хмыкнула. Если бы они сейчас сидели за семейным ужином, она без промедлений ударила бы его по ноге под столом – так, чтобы не заметили ребята. Хотя Николь и задумывалась сперва о том, чтобы запугать их такими вещами, но отказалась от этой мысли.

– Поэтому я бы хотела, чтобы вы остались со мной. Тут. Тут будет безопасно.

Аня с Дюком молча переглянулись. По недовольному выражению лица Ани Дюк понял, что она «тут» точно не останется.

– Ну… они же просят арестовать, а не убивать. – Дюк с недоумением глянул на Николь. – Да и всё равно никто не знает, что я мутант.

– Дюк, просто… – Николь даже не знала, как подступиться. Ей казалось, что всё, что она сейчас будет говорить, примут за оправдание.

– Просто мутанты тоже имеют обиды и право голоса, поэтому они забивают до смерти депутатов, – так же, как и в первый раз, Арес говорил это уверенно, прямолинейно, не щадя никого из присутствующих.

– Что? – переспросил Дюк в надежде, что просто не понял.

– Теперь мутанты собрались в группы, и они, под стать Белому Демону, ищут справедливость, – наигранно продолжил Арес и заинтересованно приподнял бровь. Он устремил свой взгляд на Дюка, чтобы поймать его реакцию. – Граждан они так, калечат. А на днях депутата, который объявил, что мутанты будут арестованы и осуждены по закону наравне с людьми, забили ночью и разворотили дом.

– Да ты врёшь… – Дюк усмехнулся. Утро, которое так напоминало прекрасный сон, теперь казалось самым страшным кошмаром, вытянувшим из глубин сознания все жутчайшие страхи парня. Он боялся именно такого поворота событий!

Арес никогда не врал. Никогда, если это не касалось Гелиос. «Всё в порядке, – твердил он. – Мне не нужна ваша помощь». Он оставался наедине с этой проблемой каждый раз, когда закрывал дверь своей комнаты. Хватался за любое задание, рисковал на каждом из них, не переживая за свою жизнь, работал, изматывая себя лишь для того, чтобы уснуть сразу, как прислонит голову к подушке. Пока мысли о Гелиос не настигли его, как пуля, которая раздробила её ребра. Он отстранялся от неё, от мыслей о ней, от воспоминаний, но они опять находили его в самое неудачное время. Очередная разбитая тарелка, сломанная дверная ручка… Плевать он хотел на попытки лишить его опасных заданий, или он хотел так думать. Кроме этого риска Аресу нечем было заполнить пустоту внутри себя. Он успокаивался, отстранялся от всех, пока кто-то вновь не хлопал его по плечу, выражая сожаление по поводу смерти Илоны. «Я понимаю тебя», – говорили те, кто ничего не знал. Не знал, по кому на самом деле обливалось кровью его сердце.

– Милый, Арес говорит правду. После того как мы отстранили Миру, нам пришлось разжаловать большое количество солдат, не согласных с нашей политикой, а ещё было много тех, кто ушёл сам. Стычки в куполах не избежать, а у нас не хватает ресурсов, чтобы разогнать их всех.

Дюк опустил глаза и сжал кулаки так, что ногти впились в кожу, но он не ощущал этого. Почему? Почему всегда, когда он пытается что-то исправить, всё становится ещё хуже? Почему теперь, когда, казалось бы, должен восторжествовать мир, назревает ещё большая вражда?

Николь стоило больших усилий не улыбнуться на его реакцию. Глаза её засияли, и в ней зародилась новая надежда на то, что дети всё же останутся.

– Хорошо, – выдохнул он. – Мы пойдём и будем иметь это в виду.

Дюк никогда не умел выражать свои мысли деликатно. И, в частности, от того, что он даже не пытался подобрать слова, сердце Николь упало в пятки с невероятной скоростью и там больно разбилось на мелкие кусочки. Дюк просто прошёлся кирзовыми сапогами по её надежде. Не получилось. Они уйдут. Уйдут, и то, о чём она так долго мечтала, – воссоединение их маленькой семьи, – сейчас испарится. Николь остаётся только наблюдать за ними издалека, так же, как и задолго до их знакомства. Словно дикий зверь на охоте за желанной добычей. И теперь она точно знает, что добыча ускользнёт.