– Зачем его сечь-с? Он и так у нас умный. Поцелуй, Ванюшка, ручку у папеньки крестного.

Ребенок тянется к руке. Купец дает ему рубль и со вздохом прибавляет:

– Рука дающего да не оскудеет! О господи! Так не просекаешь? А следовало бы. Младенцам эта самая наука никогда не вредит. Только нужно правило просекания знать. Первое дело поймай его за ухо, потом ущеми между колен и дери по мягким местам неустанно. Купоросов, водку пьешь?

– Употребляем-с, коли ежели во благовремении.

– А пополам с горчицей выпьешь?

– Зачем же такая издевка над нашим бедствием?

– Чудак ты! Ведь я тебе благодетель. Ну разве можешь ты мне в моих блезирах препятствовать? Выпей с горчицей – три рубля дам. Ведь тебе на бедность годится.

– Делать нечего, извольте наливать.

Хозяин чокается с ним и говорит:

– Видишь, какой тебе почет. Именитый купец, изукрашенный медалями, обласканный двумя генералами, и вдруг с тобой, прогорелым, запанибрата пьет и даже чокается! Вот тебе три целковых. Ну, желаешь ты теперь получить старый сюртук с моего плеча? Коли желаешь, то потешь нас с женой и изобрази нам аспида и василиска! Проползи по горнице на брюхе из одного угла в другой, только с рычанием, иже льву подобно.

– Артамон Иваныч, при младенце-то неловко будет! Каков пример, коли ежели вдруг отец его законный и в змеином образе…

– Жаль. А сюртук, брат, почти новенький. Ну, убери сына в другую комнату, а сам ползи. Видишь, какой я сговорчивый.

– В таком разе, пожалуй! Ванечка, уйди в ту комнату!

– Ну полно, Артамон Иваныч! Полно! Что тебе за охота издеваться над Купоросовым! – заступается за гостя хозяйка. – Не надо, Купоросов, не надо, мы тебе и так сюртук отдадим, да там у нас есть еще и стеариновые огарки для тебя.

В дверях появляется мальчик.

– Парильщики из Туляковых бань пришли и сторожа от Владимирской…

– Зови! Ну, Аграфена Спиридоновна, уж ты там как хочешь, а этих виночерпиев я накачаю во все свое удовольствие и бороться их заставлю.

– Папенька, не водите их сюда. Они тулупами всю залу провоняют, – говорит дочь.

– Вишь, неженка! Отец себе тулупами да полушубками состояние составил, а она их боится. Ну ладно, ладно. Пусть они в столовой подождут. Купоросов, следуй за мной по пятам, яко паж, и будь хранителем полуведерной бутыли.

Хозяин и гость уходят в столовую. Оттуда слышатся восклицания: «С Новым годом! С новым счастьем!»

1879

Жареным гусем пахнет, печеной ветчиной и лампадками в квартире богатого купца Матвея Романовича Оголовкова. К этому запаху примешивается и запах ельника от рождественской изукрашенной елки, стоящей в углу зала. В другом углу помещается приткнутый к стене стол с закуской и целой батареей бутылок. У стола сидит сам хозяин в черном сюртуке, в медали на шее и с Станиславским крестом в петлице[22]. Он принимает поздравление с праздником от одного из бесчисленных своих крестников, захудалого мальчика лет девяти. Мальчика привел его отец, очень отрепанный пожилой человек с красными руками – мелкий торговец с Сенной площади. Отец и сын стоят в почтительной позе.

– Ну что ж ты стал?.. Читай поздравление своему папашеньке крестному, – понукает мальчика отец. – Ведь он вам, Матвей Романович, стихи поздравительные к празднику выучил, – обращается он к хозяину дома. – Ну, жарь…

Мальчик, слезливо моргая глазами, начинает:

Папа крестный мой бесценный, Благодетель дорогой, С Рождеством в сей день священный Я пришел к вам со звездой…

– И звезда у него христославская была для вас, Матвей Романыч, из папки приготовлена, и огарок туда вставлялся, а вот сегодня поутру начал он баловаться, зажег огарок да и сжег звезду, – прерывает мальчика отец. – Ужасти какой баловник! Ну, продолжай дальше… Сади вовсю!

– Я забыл дальше… – отвечает мальчик.

– Как забыл? Всю дорогу шел и твердил наизусть, а теперь забыл? Врешь, читай дальше… Читай… А то приду домой и такую тебе порку задам для праздника Христова, что небу будет жарко… Ну?!

Мальчик моргает глазами и плачет.

– Не могу… – отвечал он.

– Ах ты мерзавец, мерзавец! Ну, что ты со мной наделал перед нашим благодетелем! И звезду сжег, и стихи забыл! Ну не подлец ли ты после этого! Всю обедню испортил… Да ведь с тебя семь шкур за это содрать мало! Целуй сейчас ручку у папашеньки крестного и благодетеля! Да самым чувствительным манером целуй. Ну…

На сцену эту смотрят жена хозяина дома, старшая дочка и двое маленьких хозяйских ребятишек, стоящие несколько поодаль.

– Да полноте вам его мучить-то, – заступается хозяйка за мальчика.

– Как мучить, Анна Николаевна? Это его обязанность, чтобы отца крестного уважать и почитать! – восклицает гость, схватывает сына за ухо и подтаскивает к хозяину. – Крепче ручку целуй! Крепче! Эдакий Матвей Романыч у нас благодетель, а ты…

Хозяин откинулся на спинку стула, побарабанил себя по животу и принял важный вид.

– Не по нынешним временам благодетельствовать-то только, – произнес он с глубоким вздохом. – Дела не те… Теперешнии дела хоть в собаку кидать, так и то впору. Где прежде рубль наживали, там теперь и четвертака не очистится. А проживаем вдвое… Вон он, окорок ветчины-то, стоит… Было время – покупали его по двенадцати копеек, а теперь по двугривенному за фунт платим. А ведь никто этого не чувствует. Придет и жрет, как траву, ничего не стоящую…

– Ужасная дороговизна, Матвей Романыч!.. Это вы действительно. А дела все хуже и хуже… Как только и жить будем! – поддакнул гость.

– Ты и я! Как ты можешь себя со мной сравнивать! У тебя красненькая бумажка завелась – ты и справил праздник в радости… А мне и в пять сотен его не угнуть. Ко мне одних поздравителей целая орава, как на постоялый двор, привалит, и всех их напоить и накормить надо. Одних крестников что! Племянников бедных – до Москвы не перевешаешь… Старух разных сирых целая ступа непротолченная… И всем денежную милость дать надо; все, как будто в банк за своими собственными деньгами, ко мне идут.

– За то ведь, Матвей Романыч, вам и от Господа Бога сторицею воздастся!

– Для Бога и делаем… А ты думал как? Неужто для вашей братии! А только я к тому, что по нынешним временам надо давать с расчетом. Где прежде синюю бумажку давал – давай рубль целковый.

Хозяин полез в карман, вынул скомканную пачку денег и выбрал оттуда трехрублевую бумажку.

– На вот тебе, крестник, на пряники… – сказал он мальчику и прибавил: – И ведь не обидно бы было, кабы люди чувствовали все эти благодеяния, а то не чувствуют. Словно статуи истуканные…

– Целуй ручку у папашеньки крестного! Целуй скорей! – крикнул на мальчика отец.

– Выпить и закусить пожалуйте… – предложила гостю хозяйка. – А уж сынку вашему я сейчас ситчику на пару рубашечек…

Гость с глубоким вздохом подошел к закуске и налил себе рюмку водки.

– Ведь вот он, гусь-то… – указал хозяин на блюдо с жареным гусем. – Ведь он с потрохами-то рубль шесть гривен стоит. А его съедят бесчувственно, словно будто бы ему цена пятиалтынный. Приказчикам к обеду пару гусей купил, а нешто они этого стоят? За их поведенцию теперешнюю не токма что гусем, а свининой мороженой жаль кормить, потому лентяи, дармоеды…

Раздался звонок.

– Парильщики из бани пришли и вас с праздником поздравляют, – доложила горничная.

– Вот и этим рубль подай. А за что, спрашивается? – сказал хозяин, снова опуская руку в карман.

– За почет, Матвей Романыч, за почет! – отвечал гость, кладя себе на тарелку кусок ветчины.

– Какой тут, к лешему, почет! Вот кабы генерал приехал меня с праздником поздравить, так это был бы почет. А то парильщики!.. На вот, Дарья, дай им рубль целковый да поднеси по стаканчику водки, – обратился хозяин к горничной.