Наконец, распростившись со своими «провожатыми», Тармулан оказалась за городской чертой. Когда стены и башни Аланя скрылись в ночной темноте, она остановилась и громко смеясь, принялась выпрягать лошадей.

Ещё через полчаса она мчалась по залитой лунным светом дороге, держа заводную лошадь на поводу. Позади неё ярко горело пламя, пожирая облитые маслом телегу и останки двух несчастных, телам которым так и не было стать суждено учебным пособием лекарей из Сада Мудрости.

[1] Зачастую в Ченжере строение человеческого тела изучали на живых людях. Обычно это были приговорённые к смерти преступники, на худой конец для этой цели использовали рабов.

Глава 6

Тихий летний вечер спускался на Дацинь, медленно смеркалось, и по прилегающим к городу долинам поползли длинные тени. Огненный шар солнца клонился к закату, жаркий зной летнего дня ослабевал, и наконец-то, в воздухе разлилась долгожданная прохлада. Городской шум уступил место предвечерней тишине. Листья цветов и деревьев в садах Дациня слегка подрагивали от слабого ветерка, как бы приветствуя наступающую ночь.

В предместье Дациня, расположенном с полуночной стороны, высилась несокрушимая каменная сторожевая башня, венчавшая одно из крепостных укреплений, окружавших столицу Империи Феникса. Башня, которая была одновременно внутренним замком, принадлежала Братству богини Уранами. Внешне безликие, неотличимые друг от друга жрецы и послушники, населяли крепость. Башня Быка стояла посреди цветущих садов, прилегающих к предместьям столицы Ченжера, как немое напоминание могущества Братства Богини.

Верховный жрец Братства по имени Динху застыл у узкого, похожего на бойницу окна, заворожено всматриваясь в надвигающуюся на огромный город темноту. Краски дня блекли, притушенные бесшумно сползающими с гор сумерками, которые поглощали мир. Наблюдая за приближением темноты, Динху мысленно усмехнулся. Скоро наступит время ночи. Время его служения Богине. Луч солнца в последний раз вспыхнул, отразившись от позолоченной крыши дворца владык Ченжера, и погас.

Облачённый в тёмно-фиолетовую хламиду жреца Уранами, он стоял у окна, заложив руки за спину. Откинутый куколь открывал худощавое с коротко стриженой тёмной бородкой лицо человека сурового и замкнутого. Лишь только полные губы подчёркивали страстность натуры Динху.

На его лице всё ещё оставались следы удара, полученного им в недавней схватке с мятежными вольнодумцами, которым пришлось доказывать истину при помощи кулаков. Несмотря на старания лекарей, синева под глазами держалась вот уже третий день.

Когда он приехал в Дацинь, даже собственные соратники не сразу узнали его. Если бы не одеяние жреца, то Динху вполне сошёл бы за подгулявшего наёмника из имперских вспомогательных войск.

Однако собственная внешность сейчас не заботила верховного жреца Братства Богини. Наружность для него не имела значения. Он, искушённый в тайнах внутреннего перевоплощения, мог принять любое обличье – от яростного воина до увечного нищего. Для него, как для всякого, кто хотя бы немного прикоснулся к божественным тайнам мироздания, было важно внутреннее содержание. Тело лишь сосуд, наполненный сущностью человека, которую ему даёт при рождении великая богиня Уранами. А вот внутренняя сущность питает жизнь.

Поглощённый своими мыслями, он, казалось, словно оцепенел, ничего не видя и не слыша. Вокруг царила тишина, нарушаемая доносящимися из мрачной утробы башни приглушёнными гулкими звуками жизни послушников и жрецов, служащих при местном храме. Динху уже не замечал этих привычных звуков, которые упорядочивали его мятущиеся мысли.

Он размышлял об играх человеческих страстей, в которые играли властители и жрецы. Битвы, заговоры, походы и поиски истины. Ну, он-то знал истину лучше остальных – в этой жизни важна только сила, а она отныне будет принадлежать Братству богини Уранами. Полные губы Динху изогнулись в злобной ухмылке. Пальцы его правой руки крепко стиснули запястья левой.

Верховный жрец Братства мысленно воззвал к богине, вызывая в себе состояние отрешённости от внешнего мира. Символ феникса, вышитый серебряными нитями на груди его одеяния, засветился в наступающих сумерках. Несколько мгновений спустя Динху отошел от окна к столу в полумрак кельи. Теперь надо подумать о насущных делах. Да, ему было над чем поразмыслить.

Осторожный стук в дверь прервал размышления верховного жреца.

– Войдите,– громко произнёс Динху. Он даже не повернул головы, продолжая стоять спиной к двери. Та тихонько скрипнула и на пороге кельи возникла фигура одного из жрецов.

– Нижайше прошу прощения, высокопреподобный брат,– поклонился вошедший,– прибыл гонец из Аланя, о котором было приказано немедленно известить вас,– по-военному чётко доложил он.

Динху повернул к нему своё лицо, отведя свой взгляд от окна. По голосу он узнал в вошедшем жреце брата Ноланга.

– Насколько я помню, гонец должен был доставить известия от преподобного брата Пиньлу.

– Совершенно точно,– поклонился Ноланг.– Но, судя по виду гонца, мне кажется, что случилась беда.

– Вот как? Зови его скорее сюда.– Лицо Динху осталось бесстрастным, лишь дёрнулся уголок рта. Жрец отступил на шаг назад и, обернувшись в темноту коридора, махнул рукой. В келью вошёл человек в одеянии послушника и, приблизившись, достал из-за пазухи висевший на кожаном шнурке у него на шее деревянный пенал и с поклоном отдал его верховному жрецу.

– Что тебе велено передать на словах? – спросил Динху, оглядывая вестника своим пронизывающим взором.

– Только то, что душа брата Пиньлу, окончив свой земной путь, вознеслась в небесные чертоги великой богини. Это всё.

– Вот как? Хорошо, ступай. Брат Ноланг позаботится о тебе.

Динху махнул рукой в благословляющем жесте и гонец, сопровождаемый братом Нолангом, удалился. Оставшись наедине, Динху подошёл к столу, на котором стоял подсвечник с тремя уже оплывшими огарками свечей. Он сухо щёлкнул пальцами, и фитили охватило синеватое пламя, разогнавшее полумрак, царивший в келье верховного жреца.

Поднеся пенал поближе к свету, Динху сломал печать и, нажав ведомую ему скрытую защёлку, открыл его. Внутри лежал туго свёрнутый свиток тонкого пергамента, испещрённый строчками руниров. По неровным, пляшущим концам букв Динху узнал руку брата Пиньлу, ибо только он имел такое обыкновение писать, едва касаясь кончиком калама поверхности пергамента.

Динху принялся читать написанное, и чем больше он читал, тем всё мрачнее становилось его лицо. Закончив чтение, он свернул пергамент и, продолжая держать его в руке, вернулся к окну. Сейчас ему следовало подумать, хорошенько подумать.

Да-а. Это донесение проделало немалый путь, прежде чем, попало в его руки. Несчастный брат Пиньлу заплатил за добытые сведения своей жизнью, упокоившись на кладбище Кутюма, но успел написать это послание и передать его в местный храм Уранами. Оттуда его забрал некий купец, один из немногих которым Братство доверяло ведение своих денежных дел. Надо бы не оставить его своим вниманием, ибо верные люди достойны награды. Динху напряг память, вспоминая имя. Как зовут того торгаша? Кажется – Юешэ?

Мысли Динху снова вернулись к донесению. Самое главное – это то, что Пиньлу сумел составить карту со слов захваченного его людьми тайгетского монаха. На ней был указан путь, ведущий к легендарной обители Далайрана. Видимо именно туда в своё время стремился попасть Дайсан, дабы с помощью её сокровищ продолжить бороться с Империей Феникса.

Сам брат Пиньлу стал жертвой предательства или чьей-то алчности, но это не суть важно. От данного ему яда он, в конце концов, оправился бы, не подхвати он затем лихорадку. Предчувствуя недоброе, Пиньлу спрятал карту в кумирне Цемеза. Там она и лежит, дожидаясь, когда за ней придут посланные Братством…

Стараниями преподобного брата Пиньлу, отыскался не только след мятежного Дайсана. Нынче Динху узнал много нового, и выяснилось ещё одно любопытное обстоятельство: бывший Первосвященник Тайгетара и целитель Далайрана Кендаг – жив! Это было невероятно, ибо вот уже почти восемь лет о нём не было слышно ни слуху, ни духу. Правда, ходили слухи, что его якобы видели то в одном, то в другом месте, но на проверку всё оказывалось ложью.