Тем, кто принимает решения, а в еще большей степени – их подчиненным, не хватает знаний и способностей, чтобы понять глобальные связи, осознать трагизм нашей эпохи и вступить в предметный диалог для принятия новых решений. Кто ныне образован так же, как многие поколения европейцев, говоривших друг с другом на равных? Переписка духовных лидеров с президентами во Франции, например, оборвалась на Жаке Шираке. В одном из интервью Владимир Путин выразил сожаление[11], что личностей масштаба Ширака больше нет. Нет равных партнеров. Преемник Ширака Николя Саркози, хоть и прогуливался на людях с книгами классиков под мышкой, дабы прослыть интеллектуалом, говорил, как босяк. Его военный советник Бернар-Анри Леви, философ-эксперт по всему на свете, был одним из вдохновителей вторжения в Ливию в марте 2011 г.

Последним австрийским канцлером, читавшим книги и писавшим самобытные тексты, был Бруно Крайский, который ушел в отставку в 1983 г. В США, да и не только, бывший актер Рональд Рейган, став президентом, сделался и героем многочисленных анекдотов. Однако Рейган, по крайней мере, смотрел кино и по совету своей помощницы неоднократно пересматривал фильм «Москва слезам не верит» режиссера Владимира Меньшова, который в 1981 г. получил «Оскара» в номинации «Лучший зарубежный фильм». Как судачили в кулуарах, мнение Рейгана о России постепенно начало меняться. Сожалеть по этому поводу можно долго, ведь образованные, а не просто компетентные сотрудники нужны не только в высшем эшелоне, но на всех уровнях власти.

Те, кто оперирует категориями типа «людские ресурсы», а не люди, предпочтут работать с взаимозаменяемыми кадрами, а не с личностями, способными действовать самостоятельно.

Тот, кто знает историю, получил фундаментальное гуманитарное образование и к тому же достаточно недоверчив, тот в наше время чаще всего одинок. Общий язык, духовная близость и общее чувство юмора, круг близких по духу людей, которых ты выбрал сам, – все это встречается в эпоху полной разобщенности еще реже, чем в минувшие века. Высокая дружба, воспетая в античной Элладе и прославленная веймарскими классиками, стала редкостью.

Что осталось от европейской духовной жизни? Есть ли еще достойные примеры и традиции, подобные обучению музыке, или культуре беседы вместо пустых разговоров, или владению иностранным языком, а то и занятию каким-либо видом спорта? В чем заключалось европейское единство?

«Европа» – замечательное слово. В Восточном Средиземноморье оно звучит как обещание. Для ливанца, который эмигрирует, потому что такова традиция, и содержит на свои денежные переводы большую семью, Европа почти всегда – Франция или Германия. О культурных противоречиях и падении уровня жизни даже ливанский средний класс не знает практически ничего. Точно так же дела обстоят и в Северной Африке.

Колонизировать мир начали европейцы, а последствия этого и по сей день ощущаются в жизни всех порабощенных ими народов. Историки вновь и вновь задаются вопросом, как такие маленькие страны – Англия, Португалия, Голландия – смогли присвоить полмира? Это было рискованное многоцелевое предприятие, преследовавшее просветительские, коммерческие – жажда золота и серебра – и прежде всего политические цели. А кроме того, они были одержимы покорением морей.

Историки часто вспоминают легендарное уничтожение китайского военного флота под командованием адмирала Чжэн Хэ, когда при императоре Юнлэ великолепные мощные корабли были затоплены или брошены гнить в ветшающих гаванях. Отвлекся ли Пекин на другие войны, или то было сознательное неприятие Срединной империей всего остального мира? Незадолго до того, как Китай отказался от океанских плаваний, моря стали осваивать немногочисленные мореходы из итальянских городов-государств наподобие Генуи или Венеции или из крохотных стран вроде Португалии и Голландии. Отныне мир принадлежал им. Английский мореплаватель и политик Уолтер Рэли (1552–1618) одним из первых сформулировал новую доктрину: «Кто владеет морем, владеет торговлей, а тот, кто правит мировой торговлей, у того все богатства мира, а следовательно, и весь мир» («…whosoever commands the sea commands the trade, whosoever commands the trade of the world commands the riches of the world, and consequently the world itself»). И речь тут не только о военных кораблях. Контейнеровозы, которые первыми стали использовать европейские и американские фирмы, заложили в 1960-е гг. основу современной глобализации. А теперь они принадлежат китайским компаниям, которые контролируют порядка 90 процентов рынка контейнерных перевозок.

До этого мировую торговлю и центры влияния определяло военно-морское превосходство европейцев. Германия опоздала к началу гонки за ресурсами и включилась в нее лишь с 1870-х гг., но после поражения в 1918 г. была вынуждена снова из нее выйти. Раздробленная Германия, образованная по федеративному принципу, никогда не имела глобального влияния. Мировое лидерство в экспорте – просто цифры, с 1945 г. она не могла конкурировать за идеи с другими действительно влиятельными странами. Из-за отсутствия дипломатических традиций в Германии всегда преобладало провинциальное мышление. Эталоном национальной идентичности стала немецкая марка. Она стала проводником влияния, поскольку марка была параллельной валютой в бывшей Югославии, а после ее распада способствовала поддержанию идентичности, ведь немецкий язык и литература уже давно утратили эту функцию. Германия не была культурной державой, сопоставимой с Францией, и не располагала внушающим восхищение наследием; напротив, после 1945 г. сознание многих немцев рухнуло под бременем истории.

Благодаря колониализму другие страны, например, маленькие соседки Германии Голландия и Бельгия, завоевали уважение во всем мире и уверенно участвовали в решении глобальных политических вопросов; в советах ЕС это чувствуется и сегодня. Немцы эмигрировали или восстанавливали разрушенную родину, такие выдающиеся личности, как Ганс-Дитрих Геншер или Гельмут Шмидт, сидели за одним столом с великими современниками. В остальном же Германия была занята главным образом собой. В условиях коллективного страха перед изменением климата все большую популярность приобретают концепции полного самоограничения. Отгородившись иллюзорным забором из солнечных батарей на крыше, велосипедами и экологически чистыми овощами, миллионы немцев и австрийцев верят, что самообеспечение возможно. Они намеренно не замечают, что киберпространство также требует надежного энергоснабжения и что электрические велосипеды делают из материалов, которые в Германии не производятся. Общества во Франции и Великобритании совершенно иные. Они по-разному относятся к техническим достижениям, например, к атомной энергии. Колониальное наследие играет в этом не меньшую роль, чем многие другие главы истории.

Колониализм стал господствующей в мире формой цивилизации. Термин «цивилизация» используется исключительно в единственном числе, поскольку за покоренными «варварами» не признавалось права ни на человечность, ни на культуру. В некотором смысле скандальное эссе Самюэля Хантингтона, опубликованное летом 1993 г. в специализированном издании «Foreign Affairs» («Иностранные дела») под названием «Столкновение цивилизаций», стало шагом вперед: термин использовался во множественном числе, так как теперь обсуждалось столкновение нескольких равноправных цивилизаций. До этого стандарт миру задавала единственная подлинная европейская цивилизация английских, французских или испанских оккупантов. Термин «Европа» касался исключительно военно-морских и, соответственно, колониальных держав. Таким образом, существовала только одна высшая цивилизация, остальной же мир следовало покорить, его следовало «цивилизовать». Под этим понимались извращаемое долгие годы христианство и новая европейская рациональность.

В Латинской Америке, где началась эта великодержавно-политическая авантюра, первые захватчики считали себя прежде всего стоящими на высшей ступени христианами, получившими законное право подчинять местное население и лишать его чести и достоинства. Волны иммиграции в последующие века превратили европейцев в диаспору перемещенных лиц, которые образовывали зачастую очень сегрегированные сообщества по причине бегства от насилия (например, евреи и политические беженцы 1930-х гг.) или в поисках лучших угодий (в случае с многочисленными немецкими фермерами). Если вы вхожи в круги художественной интеллигенции Чили или Аргентины, вы, вероятно, сталкивались с прекрасно сохранившимся европейским культурным наследием – пианино и комодами, библиотеками и посудой. Мебель совершила нелегкий переезд на новый континент и стала не только утварью, но и напоминанием об утраченной Европе. Музей иммигрантов, который я однажды посетила на юге Чили, произвел на меня глубокое впечатление. Чего только ни брали с собой люди, чтобы начать новую жизнь в пампасах! Они хотели научить своих детей играть на фортепиано, заниматься народными танцами и жить в маленькой Европе. Родной язык тоже сохранялся и передавался по наследству, в отличие от других стран, куда устремлялись потоки эмигрантов, таких как Канада, США или Австралия.