Вскоре стало понятно, что в Европе мне не выжить ни по экономическим причинам, ни чисто по-человечески.
В Ливане, где депутаты, в зависимости от того, к какому политическому клану они принадлежат, получают военную подготовку либо в Израиле, либо на службе у иранских радикалов, есть место для компромисса, который, однако, время от времени нарушается военными столкновениями. Жить и давать жить другим – в этом весь Ливан. Этого главного принципа либерального образа мыслей в Европе более нет.
Начавшись де-факто с Австрии, запрет заниматься своей профессией был вынесен мне во всех странах, входящих в ЕС. Мне запретили заключать контракты, меня исключили из всех организаций, где я с успехом работала многие годы. Анафема – прямой путь к общественной изоляции и финансовому краху. Никакой правовой основы у подобного нет, все это – лишь результат травли в прессе и общественного осуждения. Начинаешь защищаться – делаешься парвеню, изображающим из себя жертву. Такая систематическая травля может довести человека до крайности. Лично я была уже на грани, поскольку не видела другого выхода. Отнюдь не депрессия явилась причиной того, что много бессонных ночей я размышляла, а не лучше ли мне броситься в протекающую неподалеку Рону. Я просто перестала понимать, где и на что я могу жить. Удержало меня лишь то, что я в ответе за своих животных.
Кампании в СМИ губительны, они всегда полны вздорных упреков и клеветы. Удручает, что в твоей собственной стране некому поднять голос в твою защиту. Нет смысла даже в обращении к бывшему главе государства. Столкнувшись с полным извращением законов, я обратилась к бывшему федеральному президенту Хайнцу Фишеру, при котором была министром иностранных дел и которого всегда поддерживала. Он лишь кратко ответил, что помочь ничем не может.
В середине мая 2022 г. я стала первой гражданкой ЕС, попавшей в санкционные списки Европейского парламента. Под санкции подпадало любое сотрудничество с российскими организациями. Австрийские журналисты и политики потирали руки, ожидая конфискации моего имущества. Имущество это – маленький домик, который я приобрела в 2009 г., взяв кредит в 100 000 евро.
Я никогда не знала, в каких списках значится мое имя и, главное, почему. На мою долю выпали лишь последствия в виде расторгнутых договоров и отказа в открытии банковского счета. Я до сих пор ума не приложу, что же я натворила. Европейский парламент говорил о «дестабилизации ЕС» и «дезинформации», которыми я якобы занимаюсь. Мне непонятно, каков состав моего преступления. Обвинения – очевидный результат травли со стороны австрийских журналистов. В отличие от уголовного процесса, где оглашается состав преступления, о том, что ты попал в какие-то списки, в наше время узнаешь по чистой случайности.
Процессы, которые велись над ведьмами в XVII в., представляются мне в исторической перспективе даже более прозрачными. Будучи студенткой юридического факультета, я сдавала экзамен по церковному праву, к которому готовилась с интересом, изучая процессы инквизиции, продолжавшиеся в Центральной Европе до XVIII в. и унесшие жизни десятков тысяч человек, преимущественно женщин.
От теперешней охоты на ведьм в СМИ они отличаются в следующем. Тогда тебя официально вызывали в суд и информировали об обвинении, будь то составление ядов или пляски с дьяволом. В моем случае соответствующий «состав преступления» СМИ обнародовали уже в 2020 г.[3] Пародии на фотографию вальса, который я танцевала с российским президентом Владимиром Путиным на моей свадьбе, с 2018 г. выходили с подписью «Пляска ведьмы с дьяволом». Эти нападки усилились с 24 февраля 2022 г., когда на Украине началась специальная военная операция.
Еще за два года до этой даты, в сентябре 2020 г., я решила покинуть мою родную Австрию и перебраться во Францию. Мне пришлось бросить все, что я заботливо создавала на протяжении всей жизни, потерять многое – маленький деревенский домик, родной кров, репутацию писательницы и преподавателя университета. С 1998 г. я стала независимым автором, публицистом и часто балансировала на краю пропасти, если говорить о финансовой стороне вопроса. В декабре 2017 г. я заняла пост министра иностранных дел Австрии, руководствуясь исключительно желанием служить своей стране. Я понимала, что проще писать книги и комментировать политические события в качестве стороннего наблюдателя, чем приводить в движение бюрократическую машину. Я взяла неделю на размышления. Не принять такой вызов было бы трусостью.
O своем пребывании на посту министра мне никогда не хотелось писать с личных позиций. Упадок дипломатии я во всех подробностях описала в книге «Дипломатия. Власть. История» (Хильдесхайм: Ольмс Ферлаг, 2020)[4]. Однако ввиду систематических преследований и разрушения правового государства в Австрии в частности и в ЕС в целом я решила написать о тогдашних событиях. Так возникла эта книга.
Когда началась откровенная травля, я, хотя и с опозданием, поняла: Гитлер совсем не случайно оказался австрийцем. То же справедливо и в отношении многих преступников из СС и гестапо – в сравнении с небольшим населением Австрии их было непропорционально много на руководящих постах во время Второй мировой войны. И они не прибыли с Сицилии или из Ирландии, они были родом из той самой Центральной Европы, где особая смесь трусости и неискренности веками приносила людям много горя. В 1933 г. Гитлер не появился из ниоткуда, да и одинок он не был. Гитлер и его окружение были частью той самой Дунайской монархии, где подлость и порочность чувствовали себя как дома[5]. В литературе «Прекрасной эпохи» Австрии той поры посвящено много примечательных романов и пьес, более глубоких и честных, чем большинство научных трудов. Врач и писатель Артур Шницлер был, вне всякого сомнения, одаренным лекарем душ. Его современник Зигмунд Фрейд прекрасно это понимал. Фрейд, хотя и дал миру методики лечения, частично позаимствованные у коллег, заслуживающим упоминания литератором не был. Напротив, Шницлер убедительно и тонко описал зияющие глубины венской души. Фрейд и Шницлер жили всего в нескольких километрах друг от друга, но никогда не встречались. Фрейд, возможно ощущая собственную неполноценность, сторонился Шницлера[6].
Меня саму удивляет тот суровый приговор, который я, на пятьдесят девятом году жизни, выношу моей стране и ее народу. Прежде я всегда защищала австрийское общество от упреков в пережитках национал-социализма. Например, учась в Израиле в период, когда Австрией руководил Вальдхайм, я постоянно оправдывала события 1930-х гг., когда жили мои бабушки и дедушки, бедностью и безработицей. Однако, в конце концов, когда во время пандемии среди соседей вновь объявились квартальные надзиратели, строчившие доносы по зову сердца, мне пришлось переосмыслить многие явления как австрийской, так и немецкой общественной жизни. Как тогда, так и теперь это в большей степени проблема умонастроений, а не идеологии. У большинства есть и работа, и пропитание, многие могут позволить себе поехать в отпуск – однако как изменится умонастроение, если все это станет невозможным?
К тому же мы, вне всякого сомнения, живем в эпоху, когда политические взгляды, а вместе с ними и идеология оказываются оттеснены на задний план. Нормативные основы сменились двойной моралью и квазирелигиями. Теперь верховные жрецы сидят в редакциях, решают, кто хороший, а кто плохой, и потому последний подлежит расстрелу.
Травля в СМИ привела к тому, что ко мне стали враждебно относиться даже в деревне и мне пришлось срочно искать место, где можно было бы спокойно жить. Когда на улице и в публичных дебатах тебя обзывают русской свиньей и путинской девкой, жизнь становится невыносимой. Сначала меня уличали «только» в живодерстве и отравлении животных. Далее последовали годы обвинений в коррупции и похищении драгоценностей, дошли даже до соучастия в военных преступлениях и государственной измене. Все эти клеветнические обвинения распространяли и журналисты, и совершенно незнакомые мне люди в новостных чатах, и даже австрийские и немецкие политики, ничуть не опасаясь последствий.