Можно было бы предположить, что это связано с нормализацией рациона питания, однако энергетическая затратность мозга ведь никуда не девалась. А согласно логики естественного отбора, всё то, что затратно и при этом не несёт полезной нагрузки, должно подвергаться негативной селекции – Negative selection (natural selection) и, значит, ведёт к уменьшение размера мозга.

Между тем, как показали исследования, сам по себе размер мозга напрямую не связан с умственными способностями. Точно так же, как большой объем хранимой в нем информации автоматически не приводит к возникновению сознания. Предполагать обратное, это значит быть уверенным в том, что при достижении в смартфоне или компьютере определенного объема памяти (файлов, ссылок, видео и фото) это устройство вдруг обретёт сознание и потребует освободить его от всех этих ваших фото с едой, лайков и никчёмной болтовни в соцсетях.

По всей видимости, для сознания нужно нечто большее, чем простое хранение информации. При всем при том, что ни работа с памятью, ни более-менее развитое сознание невозможны без достаточной энергетической подпитки. И если размер мозга сначала начал уменьшаться, а затем стабилизировался на размерах сопоставимых с сегодняшними, то, следовательно, мозг нашёл чем заняться и как пополняться энергией. И значит, он снова работал, но уже над задачами, напрямую не связанными с огромными массивами информации.

И куда прикажете такой умище девать?

Попробуем поразмышлять, на что могли пригодиться высвободившиеся «вычислительные мощности» мозга. Охотники и собиратели были первобытными потребителями. Их жизнь проходила в вечном движении от дерева с плодами к кусту с ягодами, от поля со злаками к преследованию дичи. Всё это очень ограниченные по времени действия, не требующие глубокого планирования.

В отличии от них, земледелец стал в одночасье созидателем. В соавторстве с природой он не просто срывал плоды, но прикладывал все силы к тому, чтобы помочь природе сделать свое дело. Все его внимание было приковано к ограниченному пространству, мысли сосредоточены на конкретном объекте в процессе его роста. В связи с этим горизонт планирования земледельца вырос по крайней мере до календарного года.

До неолитической революции для человека, по всей видимости, не существовало ни далекого прошлого, ни гипотетического будущего. Он жил если ни одним днем, то в ограниченной временной перспективе. Верным признаком осознания ушедшего времени являются обряды поминовения по умершим родственникам. Старейший известный науке обрядовый комплекс Гёбекли-Тепе датируется как раз 10 тысячелетием до нашей эры. Такие сооружения косвенно указывают на осознание построившими их людьми утекающего времени и, возможно, зарождения самосознания, поскольку мысль о смерти и конечности собственного существования едва ли не одна из первых пробуждающихся в человеческом сознании.

Для земледельца в годичном цикле необходимо было распланировать время посева, возделывания и сбора урожая, после чего приступить к самому трудному: распределить запасы до следующей весны. За счет более-менее стабильного урожая численность поселений росла. Почти повсеместно земледельцы одной семейной общины жили все вместе в общем жилище с неделимыми закромами. Такой порядок продержался, по крайней мере, вплоть до средних веков.

Кроме большего горизонта планирования, который вполне мог вызывать потребность в обобщении и анализе явлений и событий, что уже можно характеризовать как высшую сознательную деятельность, возникала ещё и потребность в разрешении специфических для совместного ведения хозяйства проблем.

Естественный конфликт между коллективным созидательным трудом и индивидуальным потреблением мог стать ещё одним стимулом для осознания себя как отдельной личности. С одной стороны, расширение представления о времени в процессе созидания, а с другой, мысли о справедливости в процессе распределения могли действовать в одном направлении точно так же, как левое и правое полушарие мозга дополняют друг друга в процессе осмысления окружающего мира и своего места в нем.

Пока члены семейной общины, объединённые одной целью, все вместе работали в поле – они воспринимали себя как единое целое с множеством рук и одной общей целью: вырастить максимальный урожай. Но созидательный период рано или поздно заканчивается и на смену приходит распределительный.

Учитывая коллективный способ хранения и распределения, естественно возникал большой временный разрыв между внесенным в общую «копилку» трудом и эпизодами получения своей доли от общего результата труда. Когда долгой холодной зимой ваши дети просят чего-нибудь поесть, а вы не можете их накормить раньше других, то эмоциональных стимулов к рефлексии хоть отбавляй.

Если охотник и собиратель не доедал по причине неудачной охоты или недостаточного для всех количества плодов на дереве, то времени на рефлексию у него попросту не было, поскольку вся его жизнь была в движении: нужно было идти дальше на поиск новых плодов или приступать к новой охоте. Когда жизнь стала зависеть от сельского хозяйства, то после сбора урожая и вплоть до весны люди были обречены на томительное ожидание. Рыбалка и охота хоть немного и разнообразила рацион, но если бы дичи было бы вдоволь, то, наверное, никто бы не стал заниматься изнурительной работой в поле.

Дело даже не в том, что мало кому удается объективно оценить свой вклад в общее дело, проблема в том, что нет таких человеческих сил, чтобы не подвергать сомнению справедливость распределения, когда сводит живот и дети хнычут. В семейных общинах хотя все и были кровными родственниками, но дети троюродного дяди или четвероюродной племянницы всё же не такие родные, как свои собственные. Если ради собственных детей любой родитель готов отказаться от куска хлеба, то мысль о том, что чужим детям достается больше, чем твоим, невыносима. Скорее всего это было не так, и все голодали одинаково, но что может быть справедливого в голоде, особенно когда есть полное ощущения, что если бы все работали так же, как ты, то никому не пришлось бы голодать.

В этом отношении особенный смысл обретает притча о работниках виноградника из Евангелии от Матфея, где возникает конфликт из-за равной оплаты для всех в то время, как многие считают, что заслужили больше, чем другие. В притче иносказательно описывается классический конфликт между общим трудом и личным потреблением. На все возмущения работников, хозяин виноградника отвечает: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных» (Евангелие от Матфея. 20:12—16).

Согласно классическому толкованию, под виноградником в притче понимается Царствие Небесное, а равная плата доказывает, что «награда зависит не от заслуг человеческих, а исключительно от милости Божией»¹⁵. Не оспаривая богословов, хочу обратить внимание только на то, что хоть плата и равная, но будут последние первыми, т.е. именно они сначала получат награду.

Если переложить притчу на наш пример, то равная оплата обретает двойной смысл. С одной стороны, это справедливое (оно же равное) распределение собранного урожая в семейной общине, а с другой – это сознание, которое не меньший дар, чем еда. Но почему последние получат его первыми?

В общинах существовала иерархия, где внизу находились самые слабые и немощные работники, которым чувство несправедливости было переживать намного естественнее, чем сильным и успешным членам общины. Так, возможно, сознание более активно обретали не первые и «званые», а стоявшие в самом низу общинной иерархии «избранные».

Если высказанное выше предположение верно, то справедливость стала одним из важнейших стимулов к пробуждению самосознания, к восприятию себя отдельно от других, со всеми вытекающими из этого последствиями, включая стремление к свободе.

Если созидательная деятельность, осуществляемая сообща и напрямую зависящая от труда каждого отдельного человека и умения работать всем вместе, развивала сплоченность, то следующая за ней распределительная стадия способствовала индивидуализации каждого члена сообщества и пробуждению в сознании всего того, что мы подразумеваем под справедливостью и совестью.