Всю следующую неделю Нюрка пила самогон. Ей присылали родичи из деревни, от старухи Нелюдимовой, мастерицы русского самогоноварения. Все лечил «Горыныч» – от раночки сердечной, до похмелья водочного. И настолько Нюрка пропиталась волшебной жидкостью, что, прикуривая папиросу от спички, сама прикурилась, да так, что вспыхнула олимпийским факелом… Хоронили в закрытом гробу. Ивану, то бишь Илье, конечно, не сказали о самогонной драме – продолжали натаскивать по теме. Раввин на шестой месяц учуял в Илье нечто большее, чем еврея: человека просветленного, задающего вопросы, зрящие в самый корень иудаизма, на которые и сам раввин отвечал, прежде покопавшись в книгах мудрецов.

– Готов! – отрапортовал еврейский священник. – Полностью!

Ученые тем временем разработали специальный скафандр, чтобы в него можно было влезть со всеми еврейскими причиндалами. Даже вопрос с тфилином решили, так как в натуральную величину получалась огромная голова, непропорциональная телу. Сделали маленький тфилинчик, типа детский… Королев доложил в Политбюро, что задание партии выполнено и посол сионизма готов лететь на встречу с еврейской Вселенной.

– Бог в помощь! – благословил Никита Сергеевич.

И уже старт был назначен, и ракета в ангаре потела от нетерпения, как вдруг на экранах компьютера появилась веселая рожица, прообраз мальчишки из будущего детского киножурнала «Ералаш», Борьки Грачевского, которая сказала на иврите, что вся эта история с евреями, населяющими космос, выдумана израильскими студентами-первокурсниками, так как Вселенная виртуальна, и не стоит тратить время, отыскивая в пустоте то, чего нет.

Говорят, что Хрущ чуть было войну не объявил Израилю, но его убедили, что против мальчишек ядерной бомбой… Как-то не солидно. Своих долбоебов надо наказать по всей строгости заповедей… Фу, закона!

Фельдман сделал большой глоток вина и покашляв, прочистил горло:

– Дальше ты сам знаешь…

– Глупость какая! – высказал свое мнение инженер. – Я вначале уже понял, чем кончится…

– Что ты понял? Это не конец истории! По сути, это начало драматической жизненной коллизии.

– Что же там такого драматического случилось? – вяло поинтересовался будущий путешественник на Марс, но вискаря в бокал плеснул.

– А дальше всё вернулось на свои места, советский космонавт слетал, а Хрущев его целовал напоказ всему миру. Мол, вот он наш простой русский парень, не жид какой-то. Вот, кто облетел вокруг Земли и не нашел там евреев. Собственно говоря, он там ничего не нашел!.. – Абрам тяжело вздохнул. – Драма начинается после полета Ивана Иванова, теперь уже рава Ильи… Бывшего российского и одновременно еврейского космонавта отчисляют из отряда, дают ему двести рублей отступных и предлагают проехать в Биробиджан, вслед за переводчиками… Но Илья не едет, он погружен в изучение Торы, в бесконечную молитву Господу нашему. Носит на улицах Москвы талит катан, еврейскую одежду, отрастил пейсы, которые подвивал папильотками. Дети на улице дразнили его, иногда даже мусор из ведра скидывали на него из окон. На работу при таком виде не устроишься, даже раввин смотрел на молодого человека с состраданием. Ну и конечно из партии выгнали, поставив в паспорт пятым пунктом, в графе национальность – еврей. Мучился наш Илья, мучился – да и подал в израильское посольство на репатриантство, где вскоре получил въездную визу и, поплакав перед отъездом над Нюркиной могилой, отбыл на Землю обетованную. Через Стокгольм. Ему не дали даже попрощаться с сыном, так как бабка с дедом во всем винили «пейсатого». Это как принято. Особо в смерти дочери… «Если в кране нет воды – значит, выпили жиды. Евреи, евреи, кругом одни евреи». Так вот и оказался наш Иван Иванов, Илья, в Израиле, где быстро прижился и преуспел… Там всюду были евреи и вода шла из крана, несмотря на близость пустыни. Вот так, дорогой мой! Вот так бывает…

– Не верится мне что-то в ваши еврейские побасенки! – шумно втянул в себя воздух ракетчик. – Морали много. Жалеете себя слишком.

– А знаешь, кто был этим космонавтом Иваном Ивановым, русским парнем, прошедшим все тяготы антисемитизма?

– Откуда? – развел руками инженер.

– «Илья» на иврите – Эли. А фамилию Илья взял раввинскую, вернее жены московского раввина, учившего его. А фамилия та была… – интриговал Абрам, – Вольперт. И звали его вместе с ее фамилией Эли Вольперт.

Трудно описать происходящее с лицом инженера. От полного недоверия – до осознания возможности такой невозможной истории. Он плеснул себе полстакана виски и выпил.

– No, fucking story!

Абрам похлопал себя по карманам пиджака и достал из левого нагрудного кармана медную бляху, на которой был выдавлен логотип, из Газодинамической лаборатории двадцатых годов двадцатого столетия. Под логотипом стояло имя – «Эли Вольперт, первый космонавт СССР». Фельдман протянул бляху американцу.

Инженер взял в руку раритет, медь, покрытую патиной, и долго всматривался в него, будто заглядывал в историю.

– Это… Это очень круто. Даже если фейк.

– Подарок, – улыбнулся Абрам.

– Я подарю тебе пятидесятимиллионный особняк в Антибах!

– Я же сказал, что все, что мне нужно, у меня уже есть! А сколько бы денег у тебя ни было, сколько бы ты ни построил ракет и автомобилей – это всего лишь половина тебя… Но я могу тебя наполнить… Я сделаю так, чтобы Нина стала твоей женой…

14.

Протасов и Эли направились в пустынный парк, где август властвовал над вековыми деревьями, а солнце начало первое прощание с их кронами, слегка поредевшими перед наступлением осени.

– Так что там с линейкой? – уточнил русский.

– А что с ней?

– Вы мне сказали, что у линейки два конца.

– А разве не так?

– В ваших словах угадывался подтекст.

– Мало кто нынче знает значение слова «подтекст».

– Я знаю…

– На другом конце линейки нет ничего. Только ее окончание, положим пятнадцать сантиметров.

– Перед ее началом тоже ничего, кроме нуля!

Эли посмотрел в глаза Протасову. Глаза старика были с красной излучиной снизу и малопрозрачные. Он очень старый, подумал Протасов. Старше моего отца.

– Можем ли мы, – поинтересовался Эли, – сравнить линейку с нашими жизнями? Здесь, на ноле, начало, а на пятнашке конец?

– Было бы справедливо.

– А ваша жена сейчас с кем?

Протасов почувствовал некую враждебность к старику:

– Она со своим мужем.

– Она вам изменяет?

– Нет, я в ее жизни… Скорее она в той жизни не знает обо мне ничего.

– В какой жизни?

– Честно говоря, я еле сдерживаюсь, чтобы не натянуть ваш нос на вашу жопу. У вас, у евреев, есть удивительная способность раздражать!

– Натянуть… Это вы так с Умеем сделали…

– Откуда вы знаете?

Эли щелкнул тонкими старческими пальцами, почти голубыми от истончившейся кожи, и охранник принес ему смартфон. Старик потыкал толстым ногтем в экран и показал видео, на котором Протасов увязывал киргизского авторитета в непристойную фигуру. Затем нажал кнопку «стоп»:

– Знаете, что было дальше?

– Не интересовался.

– А я вам скажу. После того как вы, так сказать, связали бандита, проститутки и официанты вовсе не бросились рвать его на части, что было бы логично – впрочем, они даже не думали сбегать из клуба в страхе за свою жизнь, а рванули прямиком за стол и принялись жрать и пить в два горла как животные. Они блевали, а потом опять жрали горстями черную икру, в которой утопили их подругу. Слушайте, да они даже не вытащили стриптизершу из чаши, а объедали икру вокруг ее головы, запивая царскую еду с человечиной водкой…

– Шок, – пояснил Протасов. – Я много подобного видел на войне. Офицеры, с чувством совести и понятием о чести, чудом избежавшие смерти, порой творили самые чудовищные поступки. Я помню одного, у него дома росли две девочки от прекрасной жены. Так вот, он зверски изнасиловал четырнадцатилетнюю девчонку, зарезал ее после, ткнув ножом с десяток раз, доказывая себе, что он выжил, что выбрался живым из напалма, из ада. Ржал от счастья как конь… А через полчаса его нашли повесившимся на шлагбауме… Человеческое порой выходит из нас. Бывает, надолго, иногда – на мгновение…