Валерий немного подумал над словами Поремского и не согласился с ним:

– Не думаю, что ты прав. Ты с кладбища уехал в числе первых, а я еще какое-то время там пробыл. И видел, как Денисовы ребята разговаривали с Вячеславом Ивановичем… Там были кроме них и Кротов, и Юра Гордеев… Потом они уехали все вместе, прихватив с собой Яковлева и Романову: то ли на двух, то ли на трех машинах. Надо полагать, Первый департамент в стороне от следствия тоже не останется, верно? Вячеслав Иванович вряд ли это допустит!

– Не забывай, – напомнил Валерию Поремский, – что самому Вячеславу Ивановичу вести это следствие точно не дадут: все знают, что они с Дениской отнюдь не однофамильцы, а близкие родственники! А по закону это не положено…

– Зато Романова с Яковлевым – люди якобы посторонние, а значит, вполне объективные – все по тому же, как ты выразился, закону – и никаких оснований отстранять их от следствия нет! А они в департаменте лучшие!.. Короче, я не сомневаюсь в том, что «Глория» будет работать с ними, а значит, и с нами. Иного и представить нельзя, Вячеслав Иванович все сделает для того, чтобы они негласно сотрудничали, как это было всегда, когда возникала необходимость.

– Мне бы твою уверенность, – буркнул Володя Поремский, с сомнением поглядев на Валерия.

– Вот увидишь, прав буду я!

Валерию Померанцеву действительно и в голову не приходило, до какой степени он на этот раз заблуждается: он искренне не понимал всей глубины возмущения, сплотившего в тот момент обезглавленный ЧОП, всей силы стремления боевых товарищей погибшего Дениса ответить за его гибель. Даже в том случае, если их действия будут в итоге расцениваться законом как самосуд…

Петру Щеткину, майору милиции, большую часть жизни прослужившему в уютной и относительно спокойной Коломне, а ныне переведенному в МУР, Москва и теперь не нравилась – как не нравилась она ему в далекие студенческие годы, когда они с Сашей Турецким учились в одной группе, на одном курсе крупнейшего столичного вуза. Именно в те далекие годы будущий майор милиции получил забавную кличку – Сэр Генри, между прочим, как раз с подачи Турецкого.

В общем, маленькая и неторопливая Коломна была куда больше по сердцу спокойному и вдумчивому Щеткину, чем этот мегаполис с его неизбывной суетой, бензиновыми выхлопами вместо нормального воздуха и не поддающимися измерению расстояниями от точки А до точки Б. С расстояниями, на взгляд Петра Ильича, в Москве вообще была какая-то мистика: вот дом, который тебе нужен, кажется, до него рукой подать. А начинаешь шагать в заданном направлении, и оказывается, что он куда дальше, чем думал, и тратишь на продвижение к цели вместо прикинутых пяти минут хорошо, если десять… Точно мистика!

Ничего, однако, не поделаешь: в МУР он попал как лучший следователь Коломенского утро, не заваливший за все годы ни единого расследования, и, будучи человеком служивым, а следовательно, глубоко уважавшим дисциплину, отправился в столицу беззвучно. Но помимо множества достоинств, главным образом профессиональных, у Петра Щеткина имелся один существенный недостаток, вроде бы и не имевший прямого отношения к профессии сыщика: он не был дипломатом. И его правда-матка, скорее всего, и была причиной того, что он до сих пор носил майорские погоны.

Сейчас, стоя возле приемной Константина Дмитриевича Меркулова, расположенной в самом конце длинного коридора, Сэр Генри не только не жалел об этом, но, скорее, был рад: узнай он в своей Коломне о взорвавшей себя юной террористке, о том, что при этом пострадал Саня Турецкий, которого Щеткин и сейчас считал своим близким другом, майор прилетел бы в Москву без всяких способствующих этому обстоятельств – даже если б для этого пришлось вовсе уйти в отставку. Разве мог он остаться в стороне, когда речь идет о жизни Турецкого?..

Генерал Грязнов, потерявший во время взрыва единственного племянника, наслышанный в свое время от Александра Борисовича о Сэре Генри, включил майора в следственно-оперативную бригаду без малейших сомнений и колебаний. Но прежде чем самому включиться в официальное расследование, Щеткину необходимо было представиться руководителю бригады – Константину Дмитриевичу Меркулову. А вот с этим-то как раз и была напряженка…

Петр Ильич прекрасно понимал ситуацию: во-первых, бригада и без него наверняка неплохо укомплектована, в том числе сотрудниками ФСБ. Во-вторых, поскольку взрыв московский и по протоколу участие МУРа неизбежно, его появление будет воспринято как формальность: серьезных сыщиков тут и так хватает. В-третьих, легко представить, сколько дел одновременно свалилось на голову Меркулова, так что удивляться тому, что возле приемной майор милиции толчется уже не меньше часа, а вызовом в кабинет по-прежнему и не пахнет, не приходится! На глазах Сэра Генри за означенное время в кабинете Константина Дмитриевича побывало никак не менее дюжины человек.

Майор вздохнул и решил еще раз прогуляться по коридору – на этот раз вполне целенаправленно: совсем недавно, когда из кабинета Меркулова вывалилось сразу несколько человек, пробывших там около получаса, ему показалось, что среди них мелькнуло знакомое лицо: еще один бывший сокурсник, Димка Колокатов. С ним Сэр Генри, правда, не виделся с момента выпуска, так что мог и ошибиться, как-никак годиков прошло немало…

Стоило, однако, майору двинуться в сторону двери, за которой тот скрылся, как за его спиной хлопнула другая дверь: та самая, заветная! И, резко повернувшись, Щеткин с облегчением вздохнул – в зоне его видимости появился сам Константин Дмитриевич со стопкой папок в руках и отсутствующим выражением на лице… Неважно!.. Главное – вот он! Петр Ильич решительно преградил заместителю генпрокурора дорогу:

– Здравствуйте! – И, увидев, как вздрогнул от неожиданности Меркулов, тут же смутился: – Извините… Но дело в том, что я Щеткин…

– Что?.. – Константин Дмитриевич глядел на него с искренним недоумением. – Какой Щеткин?

– Майор Щеткин из МУРа. Было назначено, вам звонили…

– Ах да!.. – Меркулов тяжело вздохнул и, немного поколебавшись, повернул назад к своему кабинету, на ходу бросив не самым приветливым голосом то ли «войдите», то ли «проходите».

Что ж… Другого Петр Ильич и не ожидал и прекрасно понимал, что сейчас его воспринимают как человека в данных обстоятельствах лишнего и непременно постараются отшить…

– Присаживайтесь, – буркнул Константин Дмитриевич, возвращаясь обратно за стол, заваленный бумагами. И добавил совершенно неискренним голосом: – Слушаю вас очень внимательно!

Петр Ильич Щеткин из неловких ситуаций всегда выкарабкивался с немалым трудом, поскольку дипломат он был, прямо скажем, никакой. Вот и сейчас…

– Я… – Он закашлялся и смешался окончательно. – Как бы… Словом, я хотел бы каким-то образом посодействовать в деле о взрыве в детском доме… Вячеслав Иванович включил меня в это дело и… так сказать, благословил… и я хотел бы поподробнее…

– Генерал Грязнов включил вас в бригаду?! – Теперь на лице Меркулова уже читалось не желание немедленно отделаться от посетителя, а искреннее изумление. – Он мне об этом ничего не сказал… Странно.

Они немного помолчали, разглядывая друг друга. Наконец Константин Дмитриевич слегка пожал плечами:

– Что ж, товарищ майор, если нам понадобится помощь вашего ведомства, мы обязательно к вам обратимся…

В ответ щеки Петра Ильича начали медленно, но верно наливаться румянцем. Последнюю фразу Меркулова и тупой бы расценил однозначно, переведя на доступный пониманию язык как просьбу проваливать ко всем чертям и не путаться под ногами у серьезных людей. Однако майор отлично знал: прояви он сейчас это самое «понимание», к материалам следствия его не допустят никогда, ни за что и ни под каким видом… А посему с некоторым усилием все-таки взял себя в руки.

– И все-таки я бы очень хотел ознакомиться с делом… У нас слишком мало материалов, а соображений и вопросов, наоборот, много… Хотелось бы обсудить, поделиться…