Я даже думать о таком не хочу.

– Когда ты в последний раз читала Лао-цзы [42]? – спрашивает она.

– Не помню.

– Перечитай перед тем, как приехать в следующем месяце. Готовься рассказать о его идеях касательно дисгармонии и гармонии. – Она начинает декламировать: – Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга…

– Длинное и короткое взаимно оформляются, высокое и низкое друг к другу склоняются… – продолжаю я.

– В жизни и в медицине мы всегда возвращаемся к гармонии и дисгармонии. – Бабушкины глаза сияют, когда она добавляет: – Инь и ян всегда находятся в движении, дополняя и изменяя друг друга!

Уже поздний вечер, а мне предстоит заехать еще в одно место. Бабушка пытается уговорить меня задержаться.

– Пойдем со мной во внутренние покои. Все будут рады тебя видеть, особенно госпожа Чжао.

Я улыбаюсь.

– Я бы тоже хотела с ней повидаться, но меня ждет Мэйлин. Пожалуйста, передай госпоже Чжао мои наилучшие пожелания и скажи, что мы увидимся в следующий раз.

Тушь, поджидавшая за дверью, провожает меня до главных ворот. Носильщики должны были бы отнести меня по тихим переулкам обратно в Благоуханную усладу, но они топают по улицам, где плотным потоком движутся телеги, повозки, лошади, мулы и верблюды, к центру Уси.

Когда мы пересекаем главную площадь, я осторожно приподнимаю занавеску и вижу четырех осужденных преступников с закованными в колодки лодыжками и запястьями. Я мельком замечаю еще одного человека, проходящего через площадь с колодкой на шее. Изготовленная из дерева конструкция такая широкая, что осужденный не может поесть, и она настолько тяжела, что он с трудом удерживается в вертикальном положении. Я задергиваю занавеску.

Паланкин с силой ударяется о землю. Я плачу носильщикам за их труд и за молчание, и они хранят в тайне мои визиты к Мэйлин. Я прикрываю лицо рукавом, чтобы скрыть его и не чувствовать запахов, и торопливо семеню к чайной лавке Кайлу, которая выглядит даже лучше, чем в прошлый мой визит. На витрине слева выложены пирожные. Самые дорогие красуются на полке, каждое на отдельной подставке, обращенной наружу, чтобы покупатели рассмотрели ксилографические изображения на обертках из рисовой бумаги. Кайлу, муж Мэйлин, стоит за прилавком в ожидании покупателей. Я киваю ему, а затем поднимаюсь по ступенькам в жилые комнаты на втором этаже и вижу мою подругу, она, склонившись над тазиком, стирает белье.

– Мэйлин!

Она поворачивается ко мне, вытирая лоб тыльной стороной руки.

– Я не знала, в котором часу ты придешь. Уже почти отчаялась.

– Бабушка сегодня много чего захотела со мной обсудить.

– Садись. – Мэйлин кивает, как делала это с детства. – Ты поела? Хочешь чаю?

Не обращая внимания на мои вежливые отказы – я не хочу ни есть, ни пить, – она приносит тарелку с закусками и ставит греться воду. На ней кофта до середины бедра, с плетеными застежками у шеи, на груди и под мышкой. Ее штаны спускаются чуть ниже колен, обнажая икры, загорелые и крепкие. Волосы закрывает шарф, завязанный сзади на шее. Все это сшито из обычного хлопка, окрашенного в темно-синий цвет. Одежда чистая, нигде даже ниточки не торчит. Она одета, как и положено женщине, которая зарабатывает себе на жизнь, но при этом умудряется выглядеть элегантно. Печальное выражение лица делает ее красоту еще более прозрачной и чистой. Подозреваю, что с тех пор, как я видела Мэйлин в последний раз, к ней снова приходили лунные воды. А значит, минул очередной месяц, когда они не смогли зачать ребенка.

Мы сидим вместе и наслаждаемся едой и чаем, которые приготовила моя подруга. Через открытое окно слышен шум улицы.

– Чай очень вкусный, – говорю я, пригубив ароматную жидкость.

– Все любят жасминовый чай, – отвечает она, – но в большинстве случаев его делают из обычных чайных листьев, опрыскивая их жасминовым маслом. Мой муж раздобыл настоящий жасминовый чай. – Она делает глоток, задерживает жидкость во рту, наслаждаясь вкусом, а затем глотает так деликатно, что я практически вижу, как чай стекает по ее горлу. – Крестьянин раскладывает чайные листья, а сверху – тысячи и тысячи нераскрывшихся цветков жасмина, – продолжает она, нахваливая товар в лавке мужа. – К утру цветки раскрываются, передавая свой аромат – свою эссенцию – листьям. Затем крестьянин и вся его семья проводят следующие два дня, убирая цветки с чая – все до единого.

– Ого, похоже, это нелегко. Во всяком случае, отнимает много времени.

– Ха! Это только начало! Процесс повторяют еще девять раз! Чай впитывает аромат цветущего жасмина в течение тридцати дней!

– Неудивительно, что у него такой вкус.

Мэйлин подается вперед.

– Полагаю, хочешь отвезти немного свекрови.

Естественно, чай стоит дорого, но я с удовольствием выкладываю нужную сумму. Мэйлин благодарит меня и добавляет:

– То, что ты угощаешь нашими чаями своих домочадцев, подтверждает качество товара. Мы с Кайлу бесконечно тебе благодарны.

– Это я вам благодарна. Если бы не эти чаи, свекровь давно выставила бы меня на улицу.

Мы смеемся над шуткой, но это правда: чаи «Железная Гуаньинь», «Дикий белый пион», «Драконов колодец» и «Пуэр в сушеном мандарине» радуют свекровь на протяжении долгих лет. Кайлу извлек выгоду из моей благосклонности и благосклонности других обитателей Благоуханной услады. Это укрепило репутацию чайной лавки, в нее зачастили богатые покупатели, торговля набрала обороты. Кайлу стал зажиточным торговцем, что, помимо прочего, позволило ему нанять служанку для жены.

– Позволь поинтересоваться, как твоя мама? – спрашиваю я. – Я не видела ее уже много месяцев.

– Дети приходят, когда сами решат, – отвечает подруга. – Аристократы больше не нанимают ее, но беднякам все еще нужна помощь.

Повитуха Ши так и не смогла восстановить свое доброе имя за все эти годы. Мне это кажется постыдным, но я говорю:

– Я рада, что ты приобретаешь все большую известность!

– Мать хорошо меня обучила, – отвечает она. – Я знаю, что делаю. Женщины мне доверяют. Никто не принимает роды лучше меня, уверяю!

– Доктор Ван…

– Он был добр ко мне. Если бы не он, не знаю, что бы мы с матерью делали. – Под ее безупречной кожей ходят желваки. – Мой муж хорошо справляется, но если мы хотим и дальше улучшать свою жизнь, всем троим нужно работать. – Она проглатывает «в отличие от вас». – Теперь я принимаю роды во всех лучших семьях Уси.

– Это… – Я пытаюсь прервать ее, чтобы показать радость за нее, но ей нужно похвастаться.

– С тех пор как мы виделись в последний раз, я успела принять сына магистрата Фу. Выше чести не бывает!

– Это замечательно! И я рада видеть, как ты пожинаешь плоды своей безупречной работы. Мы с бабушкой гордимся тобой.

– Я получаю подарки, мясо, мешки с рисом и ящики с углем. – Она переводит дыхание, прежде чем продолжить. – Мебель! Фарфоровые вазы! Бамбуковые ширмы!

Энтузиазм подруги мне понятен, хотя ее меркантильность и претит. Впрочем, им с мужем приходится работать – и так было всегда. Результаты их труда видны и в лавке, и в жилых комнатах – в этой, побольше, под окном с недавних пор появился красивый широкий кан, теперь Мэйлин и ее муж спят на нем, а во второй комнате стоит кан для повитухи Ши.

– Если мне повезет, – продолжает моя подруга, – однажды какая‑нибудь благодарная семья захочет почтить меня пышными похоронами.

– Это самая высокая награда, какую только можно получить, – вынуждена признать я.

– Кайлу говорит, что скоро мы купим собственную чайную плантацию, расширимся и … – Она усмехается. – Мне не терпелось рассказать, что мы собираемся построить дом с собственным двором!

– О, Мэйлин, очень радостная новость!

– Ничего бы этого не случилось, если бы не доктор Ван. Повитухе нужны мужчины-врачи, если она хочет наполнить чашу рисом.

Это мне кажется преувеличением. Но, возможно, я не права. Я знаю только двух женщин-врачей – бабушку и себя саму. Бабушка занимается только обитательницами Особняка Золотого света, а в Благоуханную усладу врача приглашает госпожа Ко. Ей нравится доктор Ван, а он пользуется услугами Мэйлин.