Ярг закатил глаза и окинул стены взглядом, полным немого желания покинуть, наконец, пещеру. Учиться у жреца Ирд ему нравилось. Даже идея бродить от поселения до поселения не казалась такой уж плохой. Можно, в конце концов, прийти в большой город, заслужить доверие местного князя, рассказывать ему о прошлом и советовать для грядущего. Многие талантливые жрецы заканчивали странствия именно так, чем он хуже? Единственным неприятным моментом становилось лишь всеобщее нежелание записывать свои сказания – это виделось глупым, недальновидным и опрометчивым. Ярг ждал счастливого дня, когда покинет общинный дом, получит себе сэйда, который станет играть под его баллады, и сможет уже делать всё, что пожелается. До посвящения оставался год с небольшим, срок долгий и полный нравоучений. Утешало лишь то, что младший брат проведёт здесь куда больше наполненных скукой дней, а его освобождение из-под опеки наставника уже маячит на горизонте.

Ферр стоял, всматриваясь в рисунки, но не мог сосредоточиться. Присутствие Ярга злило. Зачем он вообще увязался с ними? Вечно надо всё испортить своим нытьём. Даже учитель ничего не сказал, хотя его, видно, давно утомило разнимать споры братьев. Когда они стали старше, наставник принялся наблюдать со стороны, ругал обоих за поведение, глупые идеи и грубость после, наедине. Сколько бы мальчишки ни наговорили друг другу, отповедь жреца всегда была вдвое больше. Она и теперь наступит, скоро, – Ферр не сомневался. Но был полностью уверен в своей правоте и оказался бы готов сказать это даже в лицо наставнику. По крайней мере, пока.

Свет факела дрогнул. Гулкие шаги возвестили, что пора возвращаться, – учитель закончил рисовать новую часть своей истории. Ферр с сожалением осмотрел пещеру, а после, подчиняясь внезапному порыву, опустил руку в плошку краски, которую держал для жреца, коснулся ладонью камня у самого пола, поднялся и бросился догонять спутников. У выхода обернулся. Отпечаток на миг показался странной белой птицей, а после его поглотила тьма.

Ульд с удивлением и радостью рассматривал вид с вершины Духов. Путь сюда занял многие дни – самая долгая дорога, которую мальчик преодолевал прежде. Под ногами лежали земли народов Мерг и Ирд – бескрайние просторы верещатников, горы, буро-коричневые луга, зелёные пятна лесов, тёмные ленты рек. Крепости, города, посёлки и древние руины казались крошечными точками, а людей и скот отсюда не разглядеть вовсе. Далеко на западе сливалась с серебром зимнего неба морская гладь. Целый мир как на ладони, и, если бы не туман, смотреть бы от юга до севера, повсюду, куда пожелаешь обратить взор.

Молодой мерг гордился пройденным путём. Тем, что спешил наравне с отцом, не сбивался, не уставал, как неразумное дитя. Успел дойти ко дню середины зимы, когда солнце и луна правят в небесах вместе, а год начинает спешить к летней поре. В это время духи говорят громче, а граница между мирами живых и мертвецов становится тонкой, зыбкой. У мергов было поверье, что тогда юноши и девы, коим сравнялось пятнадцать вёсен, могут получить от предков предсказание судьбы и начертанного им будущего. Но это всегда означало смерть родича.

С дедом Ульда связывал лишь общий дом. Сколько он себя помнил, отец матери вечно готовился помирать да жаловался на недуги. Сил работать ему недоставало, доживать выпало тяжело, в болезни и немощи. Старца уважали и обращались за советом, но он почти не покидал крова. Сидел в кресле, кутался в шкуры, говорил тихо и неразборчиво. Детям запрещали его тревожить, шуметь рядом и даже расспрашивать. Ульду дед казался чужим, пугающим, странным. От него пахло лекарственными травами, пылью и ветошью, а шамкающий голос чудился криками воронья. Сам же старик не обращал на внука и капли внимания, словно мальчишка ему мерещился в полубреду, и старик всеми силами боролся с мороком.

Всё изменилось с год назад. Дед вдруг подобрался, обратил на внука белёсый взгляд, прекратил разговоры о смерти. Звал Ульда к себе или выбирался с ним под летнее солнце погожим днём. Расспрашивал о мальчике, его занятиях, интересах. Юный мерг даже полюбил сидеть с дедом. Поправлял тяжёлые шкуры на его плечах, с азартом рассказывал о делах по двору, рыбалке, заботах о скотине. Делился историями об увиденном, о щенках, которых принесла собака, о спорах с соседскими мальчишками. С гордостью показывал самодельный лук и найденный в лесу волчий клык. Старик больше молчал, едва заметно улыбался. Редко задавал вопросы, но Ульду и, – он готов был говорить сам, столько, сколько его захотят слушать.

Однажды дед обмолвился о смерти вновь. Обещал, что дотянет до конца осени, чтобы внук получил своё предсказание на Сайм, праздник зимнего солнца. Мальчику это не понравилось, но поделать с волей предка ничего не могли ни он, ни родня. Старик слово исполнил, скончался на третий месяц осени, а Ульду оставалось только скучать по их нежданной дружбе да готовиться в путь к вершине Духов, откуда следовало развеять прах.

У погребального костра он стоял молчаливым и собранным, бледным. После не говорил ни с кем три дня, что никак не вязалось с прежде весёлым и шумным мальчишкой. В начале зимы отец собрался, взял Ульда и отправился в долгую дорогу.

Новые места и неизведанные тропы чуть привели мальчика в порядок. Впечатлений накопилась уйма, прошли они тысячи яр. По верещатникам и болотам, рекам и горам, на которые теперь он смотрел с вершины и поверить не брался, что еще недавно брёл там сам, такой крошечный – вовсе не заметишь отсюда. Сегодня, в день зимнего солнцестояния, на Сайм, голоса духов звучали особенно громко, почти гремели в ветрах, отражались эхом в камнях и метались повсюду. Чудилось, что там слышится и тот голос, что напоминал когда-то крик воронья.

Отец передал Ульду кожаный мешочек. Мальчик глубоко вздохнул – одновременно прощался и переживал о своём предсказании, о том, какую судьбу увидят в нём предки. Затем развязал узел и развеял прах. Зажмурился, прислушался с опаской.

– Йорги! – зазвенело в ушах, носилось в тумане воем и плачем.

Ульд непонимающе нахмурился, обернулся к отцу, ожидая разъяснений. Одно слово, и такое, – разве похоже на начертанное судьбой? Но мерг не стал говорить, даже бровью не повёл на странное пророчество о будущем сына. Лишь махнул рукой и направился прочь. Мальчик догнал его, пошёл рядом, ещё в смятении от произошедшего.

– Что это значит? Почему? – не выдержал он.

Отец не ответил, коротко дёрнул плечом, не взглянув в его сторону.

– Чего они хотят? Что я должен собирать? – Не сдавался Ульд.

– Определишь сам, – безразлично произнёс отец. – Их слово ты получил.

Ферр многие дни провёл один в лесах близ деревни в поисках своего сэйда. Бродил по чаще кругами, часами сидел у речных бродов, о которых знал, выучил все значимые места, где по поверьям могли бы случиться тропы в верхний мир. Земли оставались пусты и немы, воды не приносили ничего, кроме рыбы. Несколько раз по ночам ему чудились пение и пляска, он бежал на звук, спешил как мог, но никого не находил. После успокоился, смирился, бросил торопиться. Жрецы с испытания без сэйда не возвращаются, получается, и ему идти пока некуда.

Двадцатая весна Ферра, год посвящения, выдалась доброй. Кроны вековых дубов и тисов прятали от дождей, улова было вдоволь, лук не подводил на охоте. Кровом юноше стала небольшая пещера, куда не задували холодные ветра, а делом – соорудить и установить силки на зайца, найти пищу да долго бродить в размышлениях. Он следил за пробуждением мира, наблюдал, слагал баллады. Записывать их было некуда, даже сложись у народа у народа Ирда иные обычаи, так что уроки наставника Ферр оценил как никогда прежде. Вечерами напевал сам себе, повторял старые истории и запоминал новые. Днём находилась прорва забот, но никогда ещё он не чувствовал себя столь вольно. Сэйд найдётся, никуда он не денется, но лес полюбился молодому жрецу, а жизнь отшельником пришлась по вкусу.