© Вилонова М., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Скромное жильё деревенского старосты полнилось шумом и кутерьмой. Гремела видавшая виды посуда, беспрестанно скрипели уставшие половицы, а из маленькой поварни то и дело выбегали раскрасневшиеся от печного жара да суеты дородная хозяйка с вертлявой дочкой – без остановки таскали к столу нехитрое угощение и, чудилось, вскорости от усердия выгребут погреб до крошки.

За неимением большого общинного дома люди всей крошечной деревушкой собрались здесь. Те, кому места на лавках не досталось, топтались в проходах или уже тяжко наваливались на стены да чужие плечи – питьё старосты, метко наречённое огнёвочкой, и верно оказалось хорошо, а бочонков хлебосольный хозяин не пожалел.

Приход жреца жители посчитали праздником не меньшим, чем с луну назад отгремевший Бъёл. А то и большим – летние обряды обыкновенно хлопотны и растратны, а тут знай себе сиди да слушай легенды со сказаниями под дивную игру сэйд. Только и надо, что подтащить к общему столу какой снеди – пирогов, крынку молока с сыром или молодых овощей, отдать хозяйке, а там уж сама разберёт, кого да чем потчевать.

Выступление вышло кратким – за долгое и вместе расплатиться бы не сдюжили, но люди радовались даже таким крохам. Слишком уж редко в их глушь забредали жрецы, а коль заглядывали, не всякий раз соглашались петь, присмотревшись к небогатым хозяйствам. Нынешний же оказался сговорчивым, сдался просьбам и остался.

Несколько баллад люди выслушали, замерев, будто вдруг очутились пред самой Иритой, а не её жрецом. Но стоило флейте затихнуть, а сэйд сказаться уставшей да отправиться отдыхать, тотчас загалдели, разгорячённые выпивкой и музыкой, без всякого стеснения принялись обсуждать выступление прямиком при сказителе.

Почётный гость глядел на них с хмельным задором да наслаждался. Скромная публика была благодарной, лестные слова тешили, а столь искренний восторг грел сердце поболе сдержанного уважения привычных больших городов с богатыми деревнями. Здесь он сам себе мерещился аж Тагни из легенды о защитниках да потихоньку полнился от того благодушной гордостью.

Из блаженной неги жреца выдернули, разом настойчиво и боязливо подёргав за рукав. Он медленно, тяжко обернулся, и полутёмная комната лихо поплыла перед взором прежде, чем тот остановился на девчушке не старше семи вёсен. Сказитель трудом признал младшую дочь старосты, которую видал подле отца незадолго до выступления. Другая детвора жалась позади, все как один босоногие и чумазые. Они косились на гостя с опаской да любопытством, а их заводила уставилась с упрямой смелостью, и страх в глазах мешался с озорным задором. Руку девочка, однако, отпустила тотчас, как жрец повернул голову, быстро запрятала ладошки за спину, тихонько пискнула, не сумев отыскать прежней бойкости:

– Расскажи о великих героях.

– А ну кыш отсюда! – тотчас рассердился староста.

Люди тем временем затихли да вовсю глядели на сказителя, будто разом жаждали и боялись повторить просьбу. Он же, изрядно охмелев от огнёвочки да уже примерив личину вестника пророчества, нахмурился, взглянул сурово, грозно молвил:

– Для чад верных легенд жалеешь?

– Не по нам новые песни, господин… – пробормотал опешивший хозяин.

– Мне решать! – рявкнул жрец да ударил по старому столу столь сильно, что всякий, кто ещё мог, отпрянул, а детворы приметно убавилось.

Обведя нетвёрдым взором испуганную публику, сказитель смягчился, подтолкнул к старосте опустевшую чарку, а под бородой мелькнула лукавая улыбка:

– На рассказ о героях твоего богатства с достатком. Без песен обойдётесь, но коль не устали, наливай да услышите.

Люди радостно забормотали, страх сменился нетерпеливым восторгом, и хозяин, сам не хворавший жадностью, тотчас отправил сына за новым бочонком. Едва тот очутился на столе, а жрец, получив заслуженную плату, мигом её испил, как всякий взор оказался прикован к нему. Сказитель тяжко опёрся локтями на стол, но заговорил нежданно ладно да твёрдо, и густой голос поплыл в тишине, мешаясь с сумраком и печным дымом в причудливые мороки древней легенды.

Благие времена настали для трёх миров после Великого Раздела. Утихли, уснули до поры туманы на просторах Сэйда, и лишь зыбкие тропы ведут в Ирд чародеев, но не пускают далече от себя ни их одних, ни чудны́х да кошмарных тварей, о коих нынче не упомнят и глубокие старики. В Мерг же смертным не пробраться при жизни, не одолеть призрачной пелены, покуда не пробьёт час и вечный пир не призовёт гостей. Дивным покоем одарили людей добрые боги, окончили для всякого бремя кровавой распри. Но беда отступила не навеки, и новая война да тяжкие времена ещё обрушатся на всякого, живущего под солнцем, луной и звёздами.

Грянет час, когда границы истлеют, станут зыбкими да тонкими столь сильно, что времена великих праздников почудятся порой блаженной неги, ибо любой день обернётся тяготами страшнее Сайма и Бъёла. Вырвутся в Ирд дикие колдовские туманы, укутают земли срединного мира густой пеленой, над коей окажутся не властны и ветра. Придут с ними чудища из тёмных кошмаров, и не сумеют их одолеть даже величайшие из людских воителей. То станет первым знаком скончания миров, ибо сгинут границы, загремит над срединным миром пир мертвецов, а с севера вновь явятся по души уцелевших орды Мерга, не ведающие пощады.

В ту пору не удержать разъярившихся миров да не избежать страшной войны и самим богам. Но надеждой среди тьмы грядущего станут великие герои. В миг отчаянья придут они к людям, польются над срединными землями песни Тагни-вестника – то милосердная Ирита возжелает ободрить да предупредить, и её жрецы подхватят слова сказаний, понесут всюду, исполняя волю своей госпожи…

– Слыхал, Тагни родится студёной зимой, но в миг, когда мир заслышит его крик, поблизости прямиком из-под снега повылезут цветы да травы, а деревья станут зелёными, будто в разгар лета… – свистящим шёпотом пробормотал кто-то из деревенских, не сдержавшись, а остальные согласно закивали, хотя хмельному смельчаку тотчас прилетел в бок локоть соседа.

Жрец благосклонно улыбнулся, не осерчав от дерзости, подтвердил:

– То станет знаком его рождения, знамением самой Ириты. Но кроны диких лесов Ирда до поры укроют дитя, дадут возмужать да окрепнуть пред тёмными временами. После же он выйдет к людям, станет вестником древнего пророчества, гласом сына бога и смертной девы. Когда же тот явится на свет, небеса вспыхнут алым пожаром, и пусть чаду не выпадет знать отца, в багряном зареве он наречёт дитя столь громко, что весь срединный мир будет ведать: пришёл Йорги, а границы ослабели с избытком. Тем добрые боги предостерегут людей да повелят готовиться к грядущему.

– Меня папка тоже Йорги назвал, – с пьяным смешком просипел невысокий мужичок. – А мамка поминала, как повитуха едва избу головёшкой не спалила…

– Молчи, дурень, – осадила его древняя старушка, укутанная в платок. – Герои в знатных родах объявятся, всякий скажет, да будут в золоте купаться. А ты как жил лесорубом, так и помрёшь, хоть самим Эталлом обзовись.

Люди с охотой расхохотались, и мужичок насупился, глянул злобно, но более говорить не стал. Жрец уже было порешил, что довольная публика оставила его да можно вернуться к огнёвочке, когда девчушка вновь подёргала за рубаху, попросила:

– А про остальных?

Сказитель тяжко вздохнул, оглядел толпу, в коей каждый вновь уставился на него вперемешку с пьяной усталостью да любопытством, продолжил, желая лишь поскорее закончить да уже жалея о своей сговорчивости:

– Безымянный родится столь могучим, что погубит несчастную мать, и та не поспеет дать ему имени. В скорби он не примет наречения ни от кого из своего рода. Ну а могучий колдун Юдарь, услыхав песни вестника, спустится с вершин, дабы тоже встать рядом с героями в решающий час.