Словно во сне я скинул тряпьё. Ржавый кусок металла, который был сделан какими-то подвальными умельцами, оттягивал руки. Будто бы глядя со стороны на самого себя, я заорал:

– Убью, твари!

И спустил оба курка.

Громыхнуло так, что заложило уши. Я не слышал криков рабочих, а только звон в ушах. Ружьё вывернуло мне пальцы, упав на землю. Кусок жести, который висел над входом, камнем рухнул вниз, ударом об землю подняв столб ржавой пыли. Мастер вскочил, перевернув стол. Рабочие бегали вокруг, словно муравьи. Кто-то кинулся на землю, зажав голову руками. Звон в ушах стих, сменившись на вопли и ругательства вокруг. Я услышал тяжёлый топот ног – быстро они. Ко мне подскочила юркая фигура в потёртой униформе ржавого цвета и ветхом бронежилете.

Резким ударом палкой по ногам меня бросили в пыль. Подкачанный нервный юноша, ругаясь, принялся застёгивать ржавые наручники на моих запястьях, пока его пожилой напарник держал меня на мушке заводского автомата. Закончив, юнец резким движением поднял меня на ноги, словно пушинку. Его злое, гладко выбритое грязное лицо возникло перед моим. Он заорал:

– Ты что, рехнулся?! Кретин! Документы!

Я мотнул головой:

– Внутренний карман.

Юноша запустил туда руку, вытащил ветхий паспорт и принялся придирчиво изучать. Он удивлённо поднял глаза:

– Не привлекался раньше… Какого чёрта?!

Я пожал плечами:

– Да я это… Старика убить хотел. Достал он меня!

Юнец кивнул на мастера:

– Этого?

Я отрицательно покачал головой:

– Да нет же! Уборщика, Ломика этого сраного.

Юноша сплюнул:

– В участке расскажешь! Пошли!

Грубо дёрнув за руку, он утянул меня прочь на глазах изумлённой толпы…

* * *

Толстый Страж в маленьких очках задал вопрос уже в десятый раз:

– Так за что ты того старика?

Я вздохнул:

– Говорил же. Достал он меня! Маму оскорбил мою!

Толстяк обиженно откинулся в кресле и плаксиво запричитал, обращаясь к улыбающемуся Стражу позади меня:

– Ну ты посмотри на него, Хасан! Сидит и что-то тут втирает мне! Где это видано, чтобы за какие-то там оскорбления палить из ствола!

Внезапно осознав что-то важное, жирный Страж снова наклонился в мою сторону:

– А ты… Как там тебя? А, Милад! Ты пушку где взял?

Я пожал плечами, морщась от боли в скованных за спиной руках:

– От отца досталась, хранил на чёрный день!

Жирдяй хмыкнул. Тот, кого он назвал Хасаном, гоготнул. Толстый Страж вдруг стал серьёзным:

– Ты в курсе, что за такое в Красную Зону выселяют? А, стрелок недоделанный?

Я притворно воскликнул:

– О ужас! Я не хотел! Я выплачу штраф! Отпустите меня!

По лицу жирдяя было видно, что он остался не впечатлён моей актёрской игрой.

– Мне кажется, ты болен, рабочий. Не может вот так вот какой-то законопослушный работяга взять и начать палить по цеху! Ты же ни в кого не целился, твоя цель вообще в этот момент торчала далеко, в самом конце ангара. А ещё и это притворство… Что за игру ты ведёшь, сынок?

Я промолчал. Ответить мне было нечего. Страж смотрел на меня ещё пару минут, жуя авторучку пухлыми губами, а потом махнул рукой:

– Ну, не хочешь говорить – как знаешь! У меня таких, как ты, ещё десяток торчит, беседы ждёт.

Он обратился к Хасану:

– Убери его отсюда, пусть в общей камере ждёт!

Хасан не стал медлить, грубо подняв меня с ветхой табуретки:

– Пойдём!

Страж провёл меня по узкому, обитому грязной плиткой бетонному кишечнику, в конце которого была решётчатая дверь. Возле неё хмуро дежурил усатый мужик с автоматом. Он глянул на меня холодным взглядом, затем отпёр дверь, чтобы тут же захлопнуть её за моей спиной.

Я оказался в просторном бетонном помещении с решётками на окнах, в котором были лишь отлитые из этого же бетона лавки. На них сидели хмурые люди в форме рабочих. У всех на руках были наручники, как и у меня. Кто-то тёр окровавленное лицо, один парень жалобно скулил в углу, а какой-то амбал протяжно завывал о том, что его подставили. Глядя на его страшную физиономию, у меня тут же родились сомнения в этом.

Я сел на свободное место и откинулся спиной к стенке, глядя в обшарпанный, освещаемый бензиновыми лампами и лучами света из окон потолок. Так я просидел, кажется, целую вечность. Время от времени дверь тоскливо скрипела, а затем хлопала – прибывали очередные нарушители. Наконец, когда наша тюрьма почти забилась до отказа, к двери подошёл серьёзный старичок в старом бронежилете, окружённый охраной. Кашлянув, он деловито начал называть имена. Унылые голоса отзывались в ответ, отдаваясь эхом в ушах. Наконец, назвали и моё имя. Я машинально ответил, поддавшись общей слаженности механизма переклички. Наконец, старичок замолчал, явно удовлетворённый результатами своей работы. Дверь открылась, а Страж, что стоял у двери, зычно приказал:

– Выходим! По одному!

Заключённые принялись выходить, тонким ручьём вытекая из камеры. Понурой вереницей они шли мимо охраны, вооружённой короткими автоматами. Солдаты вжимались в стену коридора, с подозрением глядя на покидающих помещение людей.

Внезапно работа слаженного механизма оказалась нарушена. Хнычущий амбал, плача, пристал к старичку:

– Не виноват я, начальник! Подставили меня, ну! Я доказать могу!

Тот уставился на амбала так, будто перед глазами старичка вылезла больная Пустынной Чумой крыса. Неожиданно сильным голосом он крикнул:

– Молчать! В строй!

Амбал грустно вернулся в ручей из заключённых. Косясь на охрану, вышел и я. Пальцы на спусковых крючках, напряжённые мышцы, настороженный взгляд – эти ребята явно были готовы к любым выходкам.

Мы вышли на улицу. Забор из арматуры был обмотан сверху колючей проволокой – бежать не имело смысла. Подчёркивал тщетность побега огромный автоматон-страж, пялящийся на нас своими сенсорами и бубнящий металлическим голосом: «Проходите. Проходите. Проходите».

Нас отвели за участок, где уже стоял скучающий мужичок лет сорока в новенькой униформе. Он протараторил нам приговор, прочитал лекцию о том, какое мы отребье и как не ценили то, что имеем, а затем повелительным жестом махнул рукой в сторону ржавого автобуса с решётками. Тот, словно заметив жест командира, с глухим рычанием завёлся. Нас провели между солдатами, завели в автобус и захлопнули дверь, заперев её на засов. Вокруг раздались протестующие возгласы – будущие жители Красной Зоны просили охрану принести вещи из рабочих бараков. Сутулый охранник, на которого бронежилетов не хватило, устало успокоил толпу, пообещав, что вещи наши мы получим перед отбытием в пункт назначения. Наконец, все успокоились. Я поднял голову: сквозь проржавевшие решётки на местах окон в последний раз мелькнул пейзаж Жёлтой Зоны…

Впереди меня ждал лишь мрак неизвестности – такой пугающий, но в то же время такой притягательный.

Правила тесно связывают людей, это так,

но нарушение правил связывает их ещё теснее.

Элис Хоффмарн, «Речной Король»

Приехали. Автобус громко чихнул и затормозил на достаточно большой подземной площадке, освещаемой светом мощных прожекторов. Заключённые с любопытством прильнули к решёткам окон автобуса, щурясь от слепящего света. Я не стал исключением. И хотя бьющие в лицо лучи искусственных солнц мешали оценить по достоинству убранство площадки, я всё же смог рассмотреть и огромные гермодвери перед автобусом, и высоких автоматонов-Стражей, и стационарные кустарные огнемёты на небольших вышках по бокам от дверей. Я уже было принялся считать Стражей, снующих по площадке туда-сюда, когда дверь с шумом распахнулась, а командирский голос приказал покинуть транспорт. Я успел насчитать человек тридцать охраны. Уверен, их было куда больше.