Санкт-Петербург вынырнул в ночи внезапно, сияя погребальными огнями. Он хищно скалился разводными мостами и зевал бесчувственным камнем. Сталь Невы вонзалась в самое сердце, напоминая о скоротечности жизни. Мучитель находил наслаждение в экскурсионной программе для трагических неудачниц, обреченных на казнь. Он долго и методично, с географической точностью маньяка рассказывал о светящихся в ночи достопримечательностях, словно не веря в истинную цель их визита и умышленно утрируя ложную идею путешествия. Дуло чернело перед глазами, медленно раскачиваясь среди всполохов переднего стекла, омытого слезами дождя.  Водитель, суровый парень славянской наружности при подъезде к дому вдруг нарушил обет молчания и тихо сказал:

– Айрат, не бери грех на душу, отпусти девок. Найдем порасторопнее, с этих воды не пить.

– Молчи, гнида, ты мне не указ. Открывай двери и можешь ехать домой. Твое дело – помалкивать и обслуживать.

Дверь захлопнулась, ключ повернулся в скважине и лег в карман тирана, словно провалившись в омут тупика.

– Раздевайтесь, суки, да поживее. Трахаться хочу, а потом сразу спать. Отрабатывайте дорогу.

Света резко сорвала с себя майку, стянула спокойными руками джинсы. Немного поколебавшись, она смахнула униженные остатки своего гардероба и обнаженная, удивительно прекрасная, как древнее греческое изваяние, гордо подняла голову:

– Бери одну меня. Лилю не трогай, она – девственница. Побойся Бога. И не говори, что я недостаточно хороша для тебя, не поверю.

Образ самой богини плотской любви словно возник в кромешном аду опороченного мира. Это было не предложение, а своеобразный вызов, война,  кровавое жертвоприношение во имя дружбы. Мужчина заерзал глазами по обнаженной плоти, скользнул вниз по ногам и вдруг брезгливо сморщился:

– Фу, сука, отбила все желание. Земля под ногтями, позорище, колхозная дура. Я тебя не хочу больше, займусь твоей подопечной идиоткой.

Лиля внезапно утратила страх, изумившись непоколебимой воле человека, решившего спасти ее ценой собственной жизни. Девушка подошла к мужчине, прямо подняв на него свои самоотверженные глаза, полные слез от смелости подруги. Она безмерно уважала ее.

– Зачем Вам это? Отпустите нас, пожалуйста. Я не знаю, как убедить  Ваше ожесточенное сердце, но я надеюсь, что Вы еще сохранили в нем остатки любви к людям. Я верю в Вас.

Слова лились многоводной рекой, словно вырвавшейся из глубин подсознания. Лиля плохо помнила свой монолог позже. Но он длился долго, почти в течение получаса. Она была в своеобразном трансе, вещая нечто за пределами ее понимания. Что-то необычайно простое, но легко открывшее двери, прорвавшее плотину недоверия. Мужчина словно окаменел. Внезапно он поднялся и сказал:

– Все, кладите деньги за проезд на стол. Брать с вас много не буду, цену билетов на поезд. Еще отдали паспорта. Не бойтесь, верну, просто спишу паспортные данные. Насвистите ментам – порешу.

После он открыл дверь, проводил их до перекрестка и, махнув рукой, растворился в сером бессилии ночи.

Лиля и Света стояли в рассеянном оцепенении. Пару часов назад они уже мысленно простились с жизнью, но судьба внезапно вновь приподняла покров надежды. Последующие блуждания по городу связались в один сплошной мутный образ посещения Кунсткамеры. Уродливость словно породнилась с недавним прошлым, мешая эстетическому восприятию и здоровой эмоциональной отдаче. Это был вид психологического выгорания, нервного бессилия. Словно депрессия накрыла собой все недавние восторги и упования.

Они вернулись домой ближайшим ночным поездом, не заметив обратной дороги, провалившись в глубокий сон. Отдых восстановил силы, придал обнадеживающую бодрость телу. Рассвет в Минске мягко прикоснулся к лицу спасительным утешением, его нежный румянец отразился на бледной коже, словно слившейся с бесцветным воздухом конца ночи. Лиля вздрогнула, глубоко вздохнула и, взяв Свету за вялую руку, вдруг просияла улыбкой, непроизвольно отражая солнечный свет:

– Посмотри на эту зарю. Разве ради этого не стоит жить? Ночь не может длиться вечно даже в самом загубленном сердце.

XXXIII

Эффект 1999 года активно повлиял на все последующее десятилетие начала XXI века. Курс рубля упал до критической отметки, и сначала все восприняли это как катастрофу. Жизнь уже научила людей бояться резких обвалов, они опасались худшего. Но внезапно экономика России самым непостижимым образом стала вставать с колен. За счет дороговизны доллара потребитель не смог покупать импортные товары, предпочитая отечественные аналоги. Постепенно доходы населения подтянулись к новому курсу иностранной валюты, и зарубежные продукты и изделия перестали казаться дорогими, они стали народными.

Рост благосостояния  населения страны стал производной от подъема цен на нефть. Неожиданно огромные деньги, свалившиеся на голову чиновникам и хватким бизнесменам, экспроприировавшим народное достояние за копейки и благодаря связям, породили целую культуру под названием «гламур» и развитую индустрию развлечений. Эти деньги отнюдь не были найденным кладом, они были получены исключительно благодаря неожиданно высоким ценам на нефть и разграблению ресурсов страны.

Приток валюты, в которой начальство и первые олигархи буквально купались, стали своеобразной гарантией выполнения властью собственных бюджетных обязательств. Запустился механизм кредитования потребительского рынка. Люди были счастливы первой возможностью жить здесь и сейчас, не задумываясь о последующих выплатах с огромными процентами. Империализм проявляется не только в прямом насилии, он таится и в теневых формах – кредитовании и последующем грабеже простых людей. Владельцы капитала всегда были заинтересованы в создании общества потребления. Эта идея активно проталкивалась в эпоху тучных нулевых.

За расширением потребительских кредитов последовал просто нереальный рост инфраструктуры обеспечения продаж. Супермаркеты стали расти как грибы после дождя. Торговые центры раскидывались с исполинским размахом. Благодаря притоку нефтедолларов стали вовремя выплачиваться зарплаты бюджетникам и пенсии. Офисы развивались в геометрической прогрессии. Тяжелый люкс, фирменные бутики, модные рестораны и клубы, глянцевые журналы, создающие иллюзорную реальность и усыпляющие разум, внезапно стали привычным явлением. Первые поездки в заграничный рай тоже перестали быть роскошью, особенно благодаря жизни взаймы. Пока основные владельцы капитала открывали для себя элитные европейские курорты, люди радовались остаткам с барского стола.

Обогатилось телевидение и кино, стали снимать отечественные блокбастеры и сериалы, несущие идеи прожигания жизни в слепом порыве и ненасытном потреблении. Возникла культура комиков, цинично высмеивающих консервативные традиции и скрепы, убивающих моральные основы здорового общества. Жизнь превратилась в сплошную шутку, сарказм, насмешку. Быть серьезным и вдумчивым стало не модно. Философ выпадал из актуальности навязанного способа жить. Точнее казаться, а не быть. Стремление к роскоши стало предельно пошлым и вульгарным, уничтожало основы здравого смысла и саму культуру человечности. Это было начало информационной войны, формирующей новое удобное поколение, отвергающее критическое мышление как неудобный пережиток былых времен. Детская радость материальных первооткрытий, недоступных прежде, заглушила голос тихой совести.

Охота на разум усугубилась с приходом первых компьютеров. Материальный уровень населения, наконец-то поднявшего голову, позволил покупать иностранную технику. Студенты на старших курсах уже почти все владели вожделенными машинами для работы. Массивную неуклюжесть кульманов и планшетов и синие от краски губы заменило подслеповатое свечение монитора и абстрактные электронные файлы. Кинотеатры были вытеснены фильмами, скачанными в сети. Время царапало зеркальную непогрешимость музыкальных дисков. Вся нужная музыка уже находилась в папке на компьютере, медленно умирая в шуме несовершенного звучания.