— Дайте мне этого шлемазла на пять минут, — тихо попросил Одиссей. — Я его...
— Подожди, Одя. То есть ты, мелкий бородатый хуй, представляешь, как нам взять город, который мы заебались десять лет осаждать? — криво ухмыльнулся Менелай, медленно надвигаясь на незнакомца.
— Представляю? — возмутился тот. — Представляю?! Да я ЗНАЮ! Знаю! Потому что я — эксперт!
Под напором военфилософа отступил даже спартанский царь. Сделав шаг назад, Менелай опустился на свой табурет.
— И как? — буркнул он. Улучив момент, эксперт выбежал в середину палатки и залез на стол, привлекая внимание аудитории.
— Вам нужна боевая машина! — воскликнул он.
— У нас ими четверть лагеря заставлена, — заметил Менелай со своей табуретки.
— Это не боевые машины, а хуета! — тут же авторитетно заявил военфилософ. — Я говорю о настоящей боевой машине! Машине с пехотой внутри! Самоходной! Вам не будут нужны лошади или обслуга для перемещения, она будет шагать сама!
Разинув рты, цари слушали вошедшего в раж лектора, расписывающего достоинства машины и демонстрирующего амфору со схемой четырёхногого чудовища огромной высоты со встроенными в голову самострелами.
— Её возможности умопомрачительны! — вещал военфилософ, бегая по столу и топча карту. — Представьте, как ваши солдаты садятся внутрь и расстреливают врагов изнутри, находясь под защитой прочной брони! А сами вы командуете, сидя в голове и рассматривая поле боя в перископ!
— Во что? — не понял Агамемнон.
— Не важно, — отмахнулся лектор.
— Важно то, что у этой машины будет собственное имя! Военфилософ выдержал паузу, пока цари не стали невольно наклоняться вперёд, чтобы не пропустить самое важное. — Она будет называться «Агамемнон — Триумфатор Античной Трои»! — провозгласил он наконец.
Публика ахнула, а лектор замер, наслаждаясь моментом.
— Но надо поторопиться, — сказал он. — Пока враги не построили такую же машину! Нужны средства! И срочно! Очень срочно!
Всполошившись, цари разбежались по шатрам, спешно выволакивая сундуки с казной. Уже через пару дней закипела работа. К берегам Трои свозились редкие материалы, собранные по всей Древней Греции и даже дальше. Закрытая от посторонних глаз огромными шторами, машина строилась под чутким руководством военфилософа.
— Мы закончили ноги, — заявил он Менелаю, пожелавшему увидеть работу. — И ещё мы добавили на них пилы, чтобы она пилила!
— Что пилила? — завис царь.
— Всё пилила! — воскликнул руководитель проекта и вытолкал потерявшегося спартанца со стройки.
Когда в царских сундуках стало виднеться дно, а стройка продолжалась, командование заподозрило неладное и заявилось в полном составе. Пойманный помощник военфилософа при виде Агамемнона, Менелая и особенно Одиссея стал лицом белее туники.
— Где моя машина? — строго спросил его царь Микен.
— С-стро...ца, — запинаясь промямлил помощник.
— А главный где?! — не менее строго спросил его спартанец.
— Я тут главный, братец, — прорычал Агамемнон и вошёл на стройплощадку, одним взглядом остановив щуплого охранника, работавшего тут на полставки.
— Где главный по стройке?! — продолжил допрос Менелай, вызывая у помощника всё более явный инфаркт.
— Он… — задыхаясь, постарался ответить помощник, оседая. — У него встреча с поклонниками таланта...
— ЧТО ЭТО ЗА ЁБ ТВОЮ МАТЬ?! — внезапно прогремел на всё побережьё рёв Агамемнона.
Переглянувшись, цари бросили помирающего помощника и кинулись к старшему, сорвав с лесов толстый слой ткани. От увиденного они остолбенели, глядя и не веря своим глазам.
— Что это за ёб твою мать? — тихо произнёс Менелай, не моргая смотрящий на шедевр конструкторской мысли.
— Я спросил то же самое, — отозвался Агамемнон, разглядывающий бесценное творение.
— Это… — подал голос Одиссей. — Это лошадь?
— Ну уж точно не конь, — съязвил Менелай, бросив взгляд на низ конструкции.
— Она что, деХГевянная? — подал голос Одиссей. — Кто влезет в эту голову? Там же должен сидеть...
— Одя, заткнись, — попросил его Агамемнон, подходя к странной деревянной лошади.
Собранная из гнилых досок, через щели которых виднелась противоположная часть стройки, лошадь стояла на большой платформе с колёсами. Ни о какой броне или ведении боя изнутри не могло быть и речи: конструкция могла рухнуть при слабейшем проявлении метеоризма у кого-то из пассажиров.
— Где эта падаль?! — прорычал Агамемнон так, что испугался даже Менелай. — Я ему весь тираж его ебучих амфор в жопу засуну!
Военфилософа царям найти не удалось. Также не нашлось ничего из переданных ему денег и закупленных редких материалов: древесины и металлов. Когда все утомились разыскивать военфилософа, и кто-то вспомнил, что в лагере есть его помощник, того тоже след простыл. Более того, страдающий от инфаркта успел собрать свои вещи, палатку и увести у Менелая двух наложниц.
— Я эту суку придушу нахуй его же хуем! — орал царь Спарты в бешенстве, бегая по своему шатру и периодически бодая деревянные опоры разросшимися рогами.
— Меня, спокойнее, — пытался утешить его царь Итаки. — Хочешь я тебе вина в долг налью?
— Одя, заткнись, — вежливо попросил его спартанец.
— И не ХГассказать идею? — хитро улыбнулся главный хитрец эпохи.
— Какую идею? — насторожился Менелай.
— Мы сами эту деХГевянную хуйню в шедевХГ пХГевХГатим, — ответил Одиссей и расплылся такой широкой улыбке, что Менелаю захотелось треснуть его табуреткой.
План Одиссея оказался настолько прост и очевиден, что Менелаю захотелось забить автора всем, что попадётся под руку просто за то, что он сам не догадался до такого. В соответствии были отловлены не успевшие смыться строители во главе с архитектором, которому не владеющий никакими практическими навыками военфилософ и поручил возведение самоходной машины. Лицом бледнее Таната, архитектор предстал перед заказчиком проекта, надевшим на себя любимую тунику малинового цвета.
— Ты, значит, хуету эту возвозил? — строго спросил его Агамемнон, указывая на скрипящую на ветру конструкцию.
— Й... Я... — ответил архитектор, запинаясь. — Ты архитектор, значит, — недобро улыбнулся ему правитель Микен.
— Архитектор, — кивнула жертва.
— А ты вообще учился? — спросил царь, глядя на допрашиваемого как на врага всего греческого народа.
— Д-да... — совсем сник архитектор.
— На очном? — поинтересовался Агамемнон.
— На очном, — кивнул тот. — Я ассистировал великому Растреллосу в строительстве...
— Да меня не ебёт, кому ты что помогал! — заорал Агамемнон, заставив архитектора занимать вдвое меньший объём, чем секунду назад. — Меня ебёт, что если ты на очном учился, что ж ты мне, архитектор, такую машину сбацал, а?
— Ваше микенство, — залепетал архитектор. — Д-дизайн такой.
— Ах дизааайн, — Агамемнон раскраснелся настолько, что цветом кожи стал ярче собственной туники. — Слушай ты, Цырытеллос...
— Я не...
— Цырытеллос, я сказал! — рявкнул царь, убедив архитектора временно сменить фамилию. — Я тебя за эту машину не порвал. Но если ты за месяц мне новую машину не сделаешь взамен вот этого... Я тебя на обивку для табуреток пущу!
Разговор со строителями вышел ещё более коротким. Перед теми, кто не успел смыться, с одной стороны выложили пыточные инструменты, а с другой — их собственные пилы, рубанки и прочее. Окружённые мрачными личностями впечатляющей комплекции и с закрытыми капюшонами лицами строители явно чувствовали себя не только не в своей тарелке, но и в чужом подносе, который несли в совершенно не том заведении общепита. А после вдохновляющей речи Агамемнона, сопровождающейся заточкой палачами очень выразительно смотрящихся лезвий, строители поняли намёк, схватили инструментарий и побежали к покрытому лесами колоссу. Цари же, посовещавшись, подселили к ним в палаточный городок небольшое количество маркитанток из числа самых опостылевших характером и скандальностью. Через неделю, по совету Одиссея, в палатках строителей были проделаны окна для наблюдения за внутренней атмосферой и бытом невезучих зодчих и инженеров. Кроме того, их обязали ежедневно собираться на вечерние посиделки вокруг большого костра. Участие в собраниях было не просто обязательным. Каждый должен был прибыть вместе с навязанной ему пассией и участвовать в обсуждении событий прошедшего дня, а также успехов на профессиональном и личном фронте. Шоу быстро набрало популярность среди наименее дисциплинированной части армии, присутствующей на посиделках в качестве зрителей. Это, с одной стороны, снизило дисциплину, но с другой свело на нет пораженческие настроения.
