Когда же мужичок, смущённо улыбаясь, протиснулся мимо коленок Эли и уселся на соседнее кресло в салоне самолёта, девушка смирилась с неизбежностью: если бы она посмотрела в очереди на мамашу с капризным младенцем, можете не сомневаться, те обязательно бы устроились рядом с ней, а ребёнок, не переставая, вопил бы весь перелёт.

Эля, не дожидаясь объявления стюардессы, сразу же пристегнула ремень и стала с тревогой прислушиваться к басовитому гулу двигателей: самолёт, впрочем, ещё не двинулся с места.

Сосед рядом ёрзал и шебуршился. Эля не смотрела в его сторону принципиально.

Когда самолёт очень плавно двинулся по рулёжной дорожке, Элис поняла, что кресло, расположенное у иллюминатора в их ряду, так и останется свободным.

«Мог бы и отсесть от меня! – раздражённо подумала она про мужичка; тот занимал центральное кресло, а сама Эля сидела у прохода.

Но мужчина с бородкой явно не собирался отсаживаться. Напротив, он повернулся к соседке и какое-то время изучающе на неё пялился: Эля прямо ощущала его взгляд кожей. Впечатление было не из приятных.

– А вас как зовут? – сказал, наконец, мужчина. – Меня зовут Богов. Ну, это фамилия такая. Все спрашивают, это что, типа от Бога, значит, а я им отвечаю: да нет, ошибка просто. У моего деда, когда данные в паспорт заполняли, не расслышали, что он Вогов, и записали Богов. А он только потом заметил, но уже переделывать не стал. Занимательная история, правда?

Эля коротко глянула на соседа, ничего не ответила и снова отвернулась. Лайнер застыл на исполнительном, гул турбин усилился, стал выше по тону, салон едва заметно завибрировал. Элис вцепилась в ручки кресла так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– Самые опасные в полёте, – сказал мужичок, – это взлёт и посадка. Потому что после набора высоты включается автопилот и пассажирам уже ничего не грозит. А вот взлетать и садиться приходится в ручном режиме. Отсюда – человеческий фактор. – Богов потёр ладони одну о другую.

Эля же боролась с искушением взять в руки какой-нибудь тяжёлый предмет и со всей силы зазвезденить соседу по макушке, чтобы он на хрен заткнулся. Останавливало её только то, что самолёт начал стремительный разбег, и она боялась, что, стоит ей убрать руку с подлокотника, кресло тут же развалится.

Земля в иллюминаторе резко ушла вниз, а желудок девушки, напротив, подскочил к самому горлу.

– Оторвались, – деловитым тоном прокомментировал Богов.

У Эли на висках выступили капельки пота, но постепенно её немного отпустило: желудок вернулся на своё привычное место; лайнер теперь более плавно набирал высоту, и перебоев в работе двигателей вроде бы как не намечалось.

– Так я не расслышал, – снова обратился к попутчице сосед. – Как вас зовут?

– Элис, – сказала Эля мужским басом. От пережитых треволнений у неё перехватило горло.

– Понятно, – немного настороженно проговорил мужичок, скользнув взглядом по сильно выпирающей из блузки груди девушки. – А моя фамилия Богов, – напомнил он. – Еремей Мартемьянович. А вы знаете, зачем на самом деле выпадают маски в аварийной ситуации? Вы думаете, чтобы пассажиры могли дышать кислородом? Ха-ха! Как бы не так!

Эля повела взглядом по сторонам, надеясь-таки отыскать какой-нибудь массивный предмет.

– На самом деле, – продолжил Богов как ни в чём не бывало, – это новшество ввели по согласованию с психологами. При любых нештатных ситуациях в салоне немедленно начинается паника, люди кричат, и наступает цепная реакция. Для этого и маски. Когда пассажир натягивает кислородную маску, он, как вы понимаете, кричать уже не в состоянии. Сидит себе спокойно и ждёт неминуемого конца!

Эля сжала кулаки, а потом прикрыла глаза.

«Накаркает же, – с холодным отчаянием подумала она, – падла бородатая!»

В какой-то степени Эля в своих предсказаниях оказалась права. Когда это произошло, полёт уже подходил к концу; судя по всему, лайнер начал снижение.

Элис, которая почти всё воздушное путешествие делала вид, что дремлет, – что не мешало, впрочем, Богову развлекать её идиотскими историями, – встрепенулась и привычно, для надёжности, стиснула ладонями подлокотники.

– …Аэрофобия, – говорил Еремей Мартемьянович, «моя руки», – возникает в основном у тех, кто привык управлять своей жизнью и контролировать свои поступки. Судите сами: в салоне самолёта или вертолёта человек оказывается в положении, когда никакое из его действий, по большому счёту, не может даже незначительно повлиять на ход процесса. Всё в руках пилота и, если хотите, судьбы. Из-за этого и случается сильнейшая психологическая травма, в итоге развивающаяся в хроническую боязнь полётов.

«Бу-бу-бу… – слышалось Эле, которая полуприкрыла веки. – Бу-бу. Бу-бу…»

И надо же такому случиться: именно в этот момент самолёт сильно накренило, а турбины, казалось, взвыли на закритическом режиме.

– Ахххх… – непроизвольно пронеслось по салону.

Эля в ужасе распахнула глаза.

Началась турбулентность, самолёт затрясло, будто лайнер летел не по небу, а быстро ехал по деревенской дороге с колдобинами. Кто-то истерически взвизгнул, по рядам пронёсся уже различимый ропот. Элис случайно бросила дикий взгляд в иллюминатор: кончик крыла, который увиделся ей с этого ракурса, казалось, вот-вот отвалится, он раскачивался явно с ненормальной амплитудой.

Липкий и холодный ужас заполнил всё нутро девушки. Она оцепенела, уже не чувствуя ни рук, ни ног. Казалось, ещё чуть-чуть, и её разорвёт взрывом изнутри, вместе с остальными пассажирами, самолётом и всей Вселенной.

На крошечном краешке сознания она ещё воспринимала какие-то звуки: панические вскрики, душераздирающий вой турбин, непонятный свист.

Через несколько мучительных секунд ожидания конца она почувствовала на себе некие прикосновения. Создавалось впечатление, что по ней кто-то ползёт. Несмотря на всю сюрреалистичность происходящего, она скосила взгляд вправо и увидела, что тактильные рецепторы её не обманули. Богов с обезумевшим выражением лица, некрасиво перекосив рот, наваливался на неё сбоку и хватал руками, будто хотел опереться и уползти куда-то вверх к багажным полкам.

Несмотря на тотальный ступор, Элис высвободила из-под шевелящегося рядом тела свою правую руку и, отчаянно размахнувшись, отвесила попутчику такую смачную пощёчину, что тот дёрнулся-откинулся назад, а потом обескураженно осел в своём кресле.

Впрочем, аварийная ситуация продлилась минуты полторы, не больше. Самолёт вышел из турбулентности, плавно качнулся пару раз и продолжил штатное снижение. Волнение в салоне тоже постепенно стихло. Очень красивая проводница, очаровательно улыбаясь, объявила на двух языках правила поведения при посадке. Богов после своего позорного демарша наконец успокоился и прикусил язык. Он отстранённо сидел в своём кресле и молча «мыл руки».

А Элю вдруг начало трясти. Зубы клацали друг о друга, а всё тело сотрясали приступы неконтролируемой дрожи. Во многом из-за этого она не успела толком поволноваться из-за посадки; пытаясь справиться с новой напастью, даже не заметила, как шасси самолёта коснулось взлётной полосы. Только когда включился реверс, она осознала, что полёт практически завершился: что «боинг» не развалился в воздухе, не упал в океан и что, слава всем богам, она никогда в своей жизни больше не встретится с Еремеем Мартемь-яновичем Боговым.

Собственно, на этом можно было бы и закончить рассказ о приключениях, связанных с перелётом Эли в Нидерланды. Но есть один нюанс.

Девушка намеревалась добраться до железнодорожной станции, чтобы сесть в поезд до Амстердама, и, когда шла по просторному и многолюдному зданию аэровокзала Схипхол, ей внезапно показалось, что она оглохла.

Элис озадаченно остановилась, вертя головой, как локатором. Но ощущение внезапной неполноценности не пропало, а только усилилось: девушку огибал совершенно беззвучный поток людей. Она не слышала ни голосов, ни неизменного гула огромного общественного пространства, ни пиликанья динамиков, предваряющих объявления диктора. Ничего. На неё обрушилась тотальная ватная тишина.