— Оказывается ты не такой уж могучий, каким представлялся. — Придавленный тушей Эграз постанывал от боли, но не мог сдержать радости от победы. — На твой стыд, видал я тварей и покрепче!

— Мы бы не справились без помощи. — Лишившись путающего мысли голоса в голове, Ликайос был опустошен от осознания сотворенного им за последние дни. — Чей меч ты держишь?

Хейдс взглянул на эфес. Длинная, но тонкая рукоять, крупное, но легкое навершие, грубая, но украшенная самодельной гравировкой гарда.

— Нет сомнений, он принадлежит Одису.

— Вот болван! Лисица, подсоби Хейду.

Наварх заковылял к развилке лабиринта и, обойдя костер, сразу заметил бездыханное тело в лужи крови. Одиссеус все время находился рядом, знал, куда следует бить, слышал разговоры, но не вышел из тени. Аркас предпочел затаиться, чтобы нанести неожиданный удар, пока остальные привлекали внимание — он сумел попасть точно в цель, с чем вряд ли совладал бы кто-то иной, и лишился за это жизни, неудачно приземлившись и проломив себе череп. Сердце Амина сжалось пуще прежнего.

— Ты всегда бросался из крайности в крайность, не зная покоя. Это не могло закончиться иначе. — Слова давались ему тяжело, но он должен был их произнести. — Твоя храбрая жертва затмевает все совершенные злодеяния против государства, что видятся мне обычными проступками, коими полнилась молодость многих великих воинов. Их грубость и глупость ограничиваются лишь амбициями человека. Одиссеус Аркас, отныне твоя совесть чиста, покойся с миром! — Аминтас одним движением руки прикрыл выбитый из орбиты глаз мертвеца.

Разогнувшись, наварх поднял взгляд к потолку и громко выдохнул, с горечью признавая, что убийство быка ничего им не дало: они все еще в лабиринте и все еще не добрались до существа, которое, теперь он понимал, едва ли поможет, коли вовсе не прикончит своих освободителей. Словно в подтверждение его размышлениям Хейдс вдруг стал грязно ругаться, перекрикивая звуки ломающихся костей — он взлетел на ноги, хотя всего секунду назад его ребра начинали ныть с удвоенной силой от одной мысли об этом.

— Молю, добейте! — хриплым, слабым голосом произнес мужчина с пустыми глазницами. Лишившись жесткой шерсти и животной натуры, он лежал абсолютно нагой с бесчисленным количеством ран на конечностях и залитыми кровью торсом и лицом, походя на разговаривающий труп. — Я устал, я больше не хочу. Прошу, закончите мои мучения. Разве я недостаточно страдал, разве я не заслуживаю смерти?

— Чертовщина! — Прихрамывая, Ликайос осторожно подошел ближе. — Отродясь на Гаиа не водилось подобного.

— Скорее же, окажите последнюю милость!

— Милость? Ты перебил остатки моей команды, а затем осознанно сожрал представителей собственного вида. Ты худшее, с чем приходилось сталкиваться Смотрящим!

— Я ни в чем, ни в чем не виноват! — Он перешел на шепот. — Мое имя Минотавр, и я клянусь, что не делал этого выбора. Отец сделал! — Трясущийся и дрожащий мужчина повысил голос, сделал последний прерывистый вздох и затих навсегда.

Лабиринт внезапно пошатнулся, с потолка посыпалась каменная крошка, а по коридорам прогулялся ураганный ветер. Люди ощутили, что запертое нечто, так долго взвывавшее к отряду и подначивавшее наварха к активным действиям, вырвалось из клетки. Оно не состояло из крови и плоти, и его нельзя было увидеть, но троице не приходилось сомневаться, что в пещере находится кто-то еще. Новый порыв ветра взглянул на Аминтаса миллионами пар глаз, дотронулся до него тысячами рук и лишь одним голосом пропел благодарность.

— Мы выпустили новое Божество, — обреченно промолвил Амин.

Мячи звучно лязгали, сталь противно скрипела, сотни голосов кричали на разный лад — все слилось воедино.

Войско Ареса устроило засаду среди зелени: люди спрятались между тонких редких деревьев, в высокой траве, вырытых наспех оврагах и листве могучих древ, коих в оазисе можно было пересчитать по пальцам одной руки. Они глядели во все четыре стороны, поэтому сумели заметить подходящий к ним лохос Зевса издалека и успели ощетиниться защитным построением для отражения атаки. Подразделения Бога неба, грома и молний насчитывали чуть больше двух сотен пеших воинов и всего четверть сотни лучников, в то время как Бог войны привел до полусотни луков и в три раза больше пехотинцев, почти уравняв силы. Ни один из них не рискнул брать в пустыню всадников, но даже без них отрядам доставало разношерстности: они полнились гоплитами, копейщиками, и гипаспистами[65]. Многие из них, конечно же, являлись Героями.

[65 - Воины, имевшие более легкое вооружение, чем гоплиты, и прикрывавшие фланги.]

Бой обещал быть тяжелым и ожесточенным, однако стоило солдатам сомкнуть мечи, как возникший из-за горизонта Посейдон ударил Аресу в тыл, перевернув ход битвы. Его отряд состоял из наспех собранных солдат со всей столицы и был скорее могучим сбродом, нежели тактически подкованным лохосом — совместно с меченными во главе с Димостэнисом они могли рассчитывать одолеть противников только числом.

На первых порах воины Ареса давали достойный отпор обеим сторонам, сражаясь всем сердцем и не страшась смерти — наоборот, жаждая ее. Находясь в тисках, они знали, что рано или поздно будут раздавлены, поэтому рассчитывали на щедрость Бога и забирали с собой столько вражеских жизней, сколько успевали. Подобное развитие событий гарантировало бы Зевсу победу, и Посейдон понимал это не хуже брата: он направил часть подчиненных атаковать его фланги, чтобы занять их боем. Там Икарос наконец нагнал своих товарищей и воссоединился с ними.

— Это было достаточно опрометчиво. — Менандр, следовавший в ряду за Героями, которые примут основной удар на себя, первым заметил юношу. Его холодный обжигающий взор выражал недоверие и даже некоторую неприязнь — будь обстоятельства немного иными, вольность собрата отправила бы весь отряд к праотцам. Мужчина твердо решил, что полагаться на человека со столь горячей головой еще раз будет крайне неразумно.

«Прости», — мысленно принес искренние извинения Икарос, не осмелившись подать голос.

— Каро! — Рета коснулась его наручей. — Хорошо, что ты вернулся. — Пожалуй, она являлась единственной, кто воспринял его поступок сочувственно, пусть и не ведала о его причинах.

— Нет мне места в этом мире, если оно не рядом с тобой и собратьями.

Зеленый Остров разразился способностями одаренных: повсюду стали мелькать ослепляющие молнии, проснулось непредсказуемое буйство моря, и заполыхал безжалостный огонь. Несмотря на это, в первые минуты битва протекала согласно заветам стратегов: солдаты держали строй, прикрывались щитами и лениво обменивались ударами, чтобы найти уязвимое место, а затем, надавив на него, шаг за шагом разрушить всю вражескую защиту. Однако Герои вносили определенную лепту и, как это неизменно происходило в прошлых сражениях на протяжении веков, постепенно хаоса на поле брани становилось все больше. Одаренным требовалось свободное пространство для применения способностей — они не могли продемонстрировать всю мощь, пока стояли плечом к плечу с обычными людьми, поэтому вынужденно нарушали построение и только затем пускали дар в ход. Разрушительная сила Богов разбрасывала воинов в стороны, и противники набрасывались на них словно звери, рубя конечности и кромсая тела на части. После этого кровь всегда лилась рекой, а побоище разворачивалось куда стремительней.

Олимпийцы не спешили пачкать руки, наблюдая за столкновением издалека. Они примутся за убийства чуть позже, когда появится достаточный простор, чтобы, как и их протеже, не стеснять себя в используемых приемах и при этом не задевать собственных подчиненных. Лишь ходящий за пределами боя в поисках дяди Арес, завидев чернобородого здоровяка с расстояния в сотню футов, вдруг принялся продираться сквозь хилых на его фоне пехотинцев, сжигая их заживо. При желании Посейдон остановил бы его одним приказом, послав навстречу одновременно десяток Героев, но вместо этого он направился к нему сам.