– Откуда вы, добры молодцы, и как вас по имени кличут? По имени-то вам можно место дать, а по отчеству – можно и пожаловать.

Говорит один гость:

– Мы из Ростова-города. Сам я Алёша, сын Федора – старого соборного попа. Оттого и кличут меня Поповичем.

Другой гость говорит:

– Зовусь я Екимом Ивановичем. Отец мой – простой мужик.

Владимир-князь распоряжается:

– Садись, Алёша Попович, по отчеству в передний уголок, в большое богатырское место, на дубовую скамью напротив меня. А ты, Еким Иванович, по отчеству садись в задний уголок на палатный брус.

Алёша отвечает:

– Сяду я, князь, не на дубовую скамью, а на палатный брус со своим товарищем.

Сели Алёша с Екимом в задний уголок на палатный брус, стали угощаться яствами, пить зелено вино из полных чар. Здесь половицы затрещали, пол зашатался, стены наклонились, крыша прогнулась. Все лавки в горнице попадали, все столы скособочились. Заходит на пир сам Тугарин Змеевич – отросла у поганого новая голова. Тугарин на Алёшу Поповича поглядывает, в усы себе дует, посмеивается.

Делать князю нечего: сажает князь гостя на большое место, в передний уголок на дубовую скамью – туда, где должен был Попович сидеть. А Тугарин большего требует:

– Подле меня посадите княгиню Апраксию!

Посадили подле него княгиню Апраксию Дмитриевну, поднесли ему яства сахарные и медвяные питья. Тугарин по целой монастырской ковриге за щеку мечет, а как пьёт – так по целой чаше питья отхлёстывает. Он на княгиню гоголем посматривает, жмёт её белую ручку, шепчет ей ласково:

– Бросай своего старого князя, выходи за меня, за молодого Тугарина Змеевича.

Княгиня от его ухаживаний зарделась, она его словам обрадовалась: заглядывается на Тугарина Змеевича, сама ему яства подкладывает, сама вина подливает.

Говорит князю Алёша Попович из заднего угла, с палатного бруса:

– Ответь мне, светлый князь Владимир Красно Солнышко, что к тебе за болван пришёл, что за дурак неотёсанный? Он на почётном месте сидит, ест-пьёт, словно свинья-обжорище, ко княгине он, собака, руки за пазуху кладёт, целует её в сахарные уста и над тобой, князем, насмехается. Вот у моего отца-батюшки, ростовского попа, была старая собачища. Насилу она по подстолью таскалась. Костью та собака подавилась, так я взял её за хвост и под гору махнул – то же и Тугарину будет!

Тугарин от таких слов почернел, как осенняя ночь. А Попович сидит себе, словно светел месяц, и бровью не поведёт.

Принесли повара белую лебедь. Княгиня Апраксия Дмитриевна попыталась ту лебедь порезать, да, засмотревшись на Тугарина, белую рученьку себе поранила, завернула её рукавцом, опустила под стол и говорит:

– Княгини мои боярыни, либо мне резать лебедь белую, либо смотреть на молодого Тугарина Змеевича.

Подхватил Тугарин лебедь и проглотил её целиком, а следом бросил в свой рот целую монастырскую ковригу. На княгиню он пуще прежнего заглядывается, её он пуще прежнего поглаживает, за пазуху ей свои ручищи суёт, говорит ей таковы слова:

– Выходи за меня, за молодого Тугарина. Мы старого князя упечём в подвал, запрём на замок и сами станем править стольным Киевом: всех в бараний рог свернём, никто с нами ничего не поделает. А всё оттого, что есть у меня, Тугарина, бумажные крылья – как летаю я на тех крыльях, никому меня с неба не скинуть.

Вновь говорит Алёша в заднем углу, на палатном брусу:

– Ласковый Владимир-князь! Что у тебя за болван сидит? Что за дурак неотёсанный? Несчётно хлеба с солью ест, по целой ковриге за щеку мечет и целую лебёдушку враз проглотил! У моего отца-батюшки Фёдора, ростовского попа, была старая коровища – насилу по двору таскалась. Забилась она как-то на поварню к поварам, выпила чан пресной браги – оттого и лопнула. Так я её взял за хвост и под гору махнул. То же будет и с Тугарином!

Ещё больше почернел Тугарин Змеевич. Схватил он со стола острый нож и метнул его в Алёшу Поповича. Да вот только Алёша вёрток был – попал нож в стену и расшатал её. Еким Иванович вытащил тот нож из стены и спрашивает Алёшу:

– Сам ли бросишь в него или мне велишь?

Алёша отвечает:

– И сам не бросаю, и тебе не велю. Хочу я побиться с Тугарином о великий заклад не за сто рублей и не за тысячу, а за свою буйную голову, что сковырну его с неба.

Здесь князья и бояре повскакали на резвые ноги. Князья кладут по сто рублей, бояре – по пятьдесят, остальные – по пяти рублей. Гости купеческие свои корабли, что на реке Днепре стоят, залогом подписывают, а в придачу товары заморские. И все они ставят за Тугарина Змеевича. За Алёшу же Поповича подписался Черниговский владыка.

Говорит владыка Поповичу:

– Помолись, Алёша, попов сын, Матери нашей, Пресвятой Богородице. Без её, Богородицы, помощи не сбить тебе с неба Тугарина.

Алёша ему отвечает:

– Не буду молиться я Богородице, не стану просить Матерь Божию. Есть у меня разрывчатый лук и две калёные стрелы. Как запущу я стрелу в грозовую тучу, прольётся она дождём-градом, намочит крылья Тугарину.

Тугарин тем временем вышел вон, сел на своего коня, взвился в небо и принялся на бумажных крыльях в поднебесье летать. Княгиня Апраксия к Алёше на резвых ножках бросается, укоряет Поповича:

– Деревенщина, засельщина! Не дал посидеть другу милому, молодому Тугарину Змеевичу!

Однако Алёша бабу не слушает. Выходит Попович на княжье крыльцо, достаёт Тугаринов лук, кладёт на него калёную стрелу, запускает ту стрелу в грозовую тучу. Ушла стрела в тучу и не вернулась. А Тугарин Змеевич как ни в чём не бывало на своих бумажных крыльях под самой высью летает, над Алёшею насмехается.

Говорит Алёше Черниговский владыка:

– Помолись, Алёша, попов сын, Пресвятой Богородице. Попроси её о помощи.

Но Попович упрям:

– Не буду молиться я Богородице, не стану я просить Матерь Божию. Есть у меня разрывчатый лук и одна калёная стрела. Как запущу я стрелу в дождевую тучу, прольётся она дождём-градом, намочит крылья Тугарину.

Вновь достаёт он лук, кладет на него калёную стрелу, запускает её в дождевую тучу. Ушла стрела в дождевую тучу и не вернулась. Тугарин же с неба Поповича окликает, спрашивает:

– Гой еси, Алёша Попович! Хочешь, я тебя огнём спалю? Хочешь, конём своим потопчу?

Владыка просит:

– Помолись Богородице! Призови на помощь Матерь Пречистую!

В третий раз Алёша его послушался. Увидел он на небе сизое облачко, принялся молиться Богородице, просить её о помощи. Тотчас сизое облачко дождём налилось, а с дождём и град пошёл. Намокли у Тугарина бумажные крылья, сковырнулся поганый с неба – здесь ему и конец! Подскочил Попович к Тугарину и срубил его вторую голову: упала голова на землю, как пивной котёл. Алёша тотчас её подхватил за длинный волос и бросил к княжеским ногам.

Посветлел Владимир-князь, зовёт он Алёшу в горницу, на большое место, в передний угол на дубовую скамью. Тут для Алёши и стол пошёл! Подносят Поповичу лучшие кушанья, угощают его вкусными винами, поят его сладким мёдом.

Говорит князь Владимир:

– Оттого, что избавил ты меня от Тугарина Змеевича, живи здесь, в Киеве. Буду любить тебя, как родного сына, и жаловать чинами.

Алёша Попович его не ослушался – стал он проживать в стольном Киеве, служить князю верой и правдой.

А княгиня Апраксия Дмитриевна долго ещё пеняла Поповичу:

– Деревенщина ты, засельщина! Разлучил меня с другом милым, с молодым Змеем Тугаретиным!

Поповича и княжьи племянницы, Любава и Бавушка с Забавою, корили-поругивали:

– Погубил попов сын красавца Тугаретина!

Отвечал им Алёша:

– Все вы, бабы, одинаковы, на краснобайство падкие! Лесть клюёте, словно пшено курицы-пеструхи. Кто приветит вас, глупых, кто просыпет вам зёрен, к тому и бросаетесь.

Иван Годинович

князя Владимира были не только любимые племянницы, были у него и племяннички. И один из них – Иван Годинович. Пришёл к дядюшке Иван Годинович мрачнее тучи, повесил голову ниже плеч.