В музыкальной комнате раздавались тренькающие звуки фортепиано. Два голоса, надрываясь, пели нестройным дуэтом.

Присцилла пропустила высокую ноту, и Пруденс тихонько хихикнула. Присцилла толкнула сестру в бок, и та охнула. Они сидели рядышком. Обе в муслиновых платьях, одна в светло-зеленом, а другая в канареечно-желтом, а Лорена сияла, преисполненная материнской гордости.

Когда Пруденс ударила черную клавишу бемоль вместо белей диез, Кэтрин поморщилась. Сестры фальшивили, и это мешало ей слушать пение и не смотреть на Берка, который слушая с вежливым вниманием.

По крайней мере так она объясняла свое поведение.

Но почему она не может позволить себе воспользоваться редким случаем смотреть на него? После вчерашней встречи в кладовке она больше его не видела. Слышала, как слуги сплетничали о том, что он вернулся вчера поздно ночью, а сегодня целый день опять где-то пропадал. Появился только перед обедом.

Она сгорала от желания узнать, как он провел это время. Или, точнее, с кем. Негодяи всегда находят общество, себе подобных – или женщин легкого поведения.

Берк сидел, развалившись в кресле, почти напротив нее, рядом с Лореной. Его иссиня-черные волосы были зачесаны назад и опускались на высокий воротник. Бежевый сюртук отличался таким прекрасным покроем, что сидел на нем как влитой. Длинные ноги в блестящих черных сапогах вытянуты вперед и скрещены в лодыжках. Кэтрин прекрасно помнила его мускулистую грудь и неровный белый шрам, придававший очарование дерзкой мужественности. Шрам напоминал, однако, что он был всего лишь человеком… а значит, ранимым.

Сладкая истома охватила Кэтрин. Это приятное ощущение напомнило, как последние несколько ночей она просыпалась в темноте, возбужденная к дрожащая словно в лихорадке, со смутным воспоминанием о сне, в котором призрачный возлюбленный своими ласками возносил ее на вершину наслаждения и затем оставлял страдающей и неудовлетворенной.

Глядя на чеканный профиль Берка, она позволила себе вообразить, как он заключает ее в объятия и целует. Только на этот раз за поцелуем следуют нежные интимные ласки и тихие слова желаний…

– А вы играете, миссис Сноу? – спросил он.

Фортепиано умолкло.

Кэтрин покраснела под пристальным взглядом серых глаз Берка, жар из глубины тела поднялся к щекам. Конечно, он не мог догадаться, какие постыдные мысли затуманили ее разум.

Или мог?

– Нет, я не умею. А вы?

Прежде чем он успел ответить на ее ехидный вопрос, вмешалась Лорена:

– Бедняжка, она выросла в других условиях, не имея тех преимуществ, какими обладают мои девочки. Особенно Присцилла: она настоящая образованная молодая леди. Она с удовольствием сыграет соло.

– Ах, мама! – Сидевшая перед фортепиано Присцилла очаровательно надула губки. – Я должна?

– Мне бы не хотелось утомлять хрупкую девушку, – сказал Берк. – Она уже играла так долго и так прекрасно.

– Прошу вас, не уходите. Вечер еще только начался. – Лорена протянула унизанную бриллиантами руку, не позволяя Гришему встать. – Кэтрин, возьми свои очки и почитай нам для развлечения какой-нибудь красивый сонет из лорда Байрона.

– Прочитай мой любимый, – сказала Пруденс, поправляя белокурые локоны, – «Она идет во всей красе».

Кэтрин поднялась со стула. В голове мелькнула мысль, что Лорена, заставляя надеть уродующие ее очки, хочет показать племянницу с самой невыгодной стороны. И тут же упрекнула себя. В ней говорило тщеславие. Во время того неприятного эпизода в хижине Берк ясно дал понять, что ее слабое зрение вызывает у него отвращение.

Она расправила плечи. Он может убираться к черту со своими мелочными предрассудками.

Кэтрин демонстративно достала из потайного кармана юбки очки в серебряной оправе и нацепила на нос. Затем села на табурет у камина, раскрыла тоненькую книжку и начала читать вслух.

Красивый ритм стихов очаровывал ее. Когда она дошла до последней мелодичной строки, ее бунтарский дух приутих.

Стихи кончились. Только тихо потрескивал огонь в камине, Кэтрин не удержалась и поверх очков взглянула на Берка.

Их взгляды встретились. В его глазах она увидела мягкий серебристый свет, и демоническая сила этого взгляда, казалось, проникает в самую глубину ее души. Как будто он жаждал узнать мысли и чувства, принадлежавшие ей одной. Кэтрин переменила позу и опустила глаза. В какую-то минуту она почувствовала, что он видит ее насквозь, все ее мечты и желания. Но свою личную жизнь она больше никогда ни с кем не будет делить. Неразумно показывать слабость перед негодяем, целью которого было лишь развлечение.

– Осталось всего три дня до нашего бала, – нарушила наступившее молчание Пруденс. – Кто знает, может быть, я встречу красивого молодого человека, который посвятит оду мне.

– Ты должна оставить лучшие танцы для кузена Фабиана, – напомнила Лорена.

Пруденс надулась:

– Не хочу. Он болван. Слава Богу, он не обедал с нами сегодня.

– Прикуси свой язык. Будь хорошей девочкой, и я позволю тебе надеть на бал мое бриллиантовое ожерелье.

Недовольство моментально исчезло, и Пруденс бросилась к матери:

– О, дорогая, милая, добрая мамочка! Это правда?

Присцилла вскочила с табурета:

– Это несправедливо. А я?

– Ты можешь надеть мой жемчуг вместе с диадемой. Они так выгодно подчеркнут твою красоту. – Лорена покосилась на Берка. – Разве вы не находите, что она красавица, милорд?

Гришем по-прежнему смотрел на Кэтрин.

– Никакие драгоценные камни не могут сравниться с блеском ее глаз.

Очки, предназначенные для чтения, искажали его образ, превращая в таинственного незнакомца. Его комплимент невольно взволновал Кэтрин. Убедив себя, что Берк пошутил, она сняла и спрятала очки.

Присцилла кружилась по комнате, словно танцуя с невидимым партнером.

– О, между прочим, Кэтрин, раз ты все еще в трауре, если хочешь, можешь надеть мое черное атласное платье. Оно все же лучше любого из твоего гардероба.

Кэтрин прижала томик поэзии к груди и почувствовала огромное желание отказаться. Вполне разумно принять поношенное платье, чем потратить свои накопленные деньги на новое, которое, возможно, она больше никогда не наденет.

Однако она услышала собственный голос:

– Спасибо, но я решила отказаться от траура.

Лорена ахнула. Девицы уставились на нее. Берк удивленно приподнял бровь.

Кэтрин и сама была потрясена. Она не понимала, откуда возникло это решение, но была рада, страшно рада, что сказала это. Мрачный траур слишком долго тяжелым грузом лежал на ее плечах.

– Вдова обязана носить черное по крайней мере два года, – с оскорбленным видом заявила Лорена. – Так принято.

– Может быть, об этом поговорят немного и перестанут, найдя более интересную тему.

– Я запрещаю тебе, делать это, – рассердилась Лорена. – Ты опозоришь нашу семью. И оскорбишь память дорогого Фредди.

Кэтрин проглотила комок, вставший от волнения в ее горле.

– Мне жаль, что вызываю ваше недовольство, – спокойно сказала она, – но я приняла такое решение.

– И Альфред приветствовал бы ваше решение. – сказал Берк.

– Альфред? – повернулась к своему гостю Лорена. – Милорд, вы удивляете меня. Он бы не хотел, чтобы вдова забыла его.

– А она и не забудет. Ваш сын терпеть не мог женщин в черном. Говорил, что они похожи на стаю ворон. Он бы велел Кэтрин носить яркое золото. Вы ведь не пригласите на бал мелочных и недалеких людей, не правда ли?

Гришем умело втянул Лорену в обсуждение списка гостей, а Кэтрин сидела, изумленная тем, что он встал на ее защиту. Она представила себя в золотистом шелковом платье, кружащейся в танце в объятиях высокого незнакомца.