– Он и мой «звездолёт» задел. Помнишь серебристую ладу? У неё ещё двери вверх открывались, как у «Ламборгини». Я всю душу в неё вложил. А Коля мне весь задний бампер… Эх…

Никита махнул рукой.

Даша мало интересовалась машинами, но эту помнила отлично. Серебристая лада, которая всегда стояла напротив входа в университет, напоминала ей то ли космический корабль «Пегас» из «Тайны третьей планеты», то ли гигантский пылесос. Даша с энтузиазмом уцепилась за ту единственную ниточку, которая связывала её с Никитой.

– Про твой «звездолёт» даже в университетской газете писали. Наверное, до сих пор стоит у тебя в гараже в память о бесшабашной юности?

Никита заметно погрустнел.

– Да нет, продать пришлось… Обстоятельства.

Они проезжали памятник Шолохову на Гоголевском бульваре, когда Никита вдруг засуетился.

– Я остановлюсь на пару минут, если ты не очень торопишься.

– Я не спешу, но тут же стоять нельзя… – попыталась сказать Даша, но Никита уже выскочил из машины, заехав всеми колёсами на тротуар. Прохожие возмущённо смотрели на автомобиль. «А ведь в наши студенческие годы, когда все парковались, где им вздумается, этим было никого не удивить», – подумала она. Никита вернулся в машину. В руке у него был небольшой букет разноцветных цинний. «С именинами!» – он протянул цветы Даше. Ошеломлённая, она только и смогла произнести негромкое «спасибо».

Когда они подъезжали к Дашиному дому, между ней и Никитой возникла неловкая пауза.

– Я открою, – вызвался Никита.

– Что ты? Я сама, – быстро отреагировала Даша.

– Ну, тогда увидимся на встрече однокурсников, – сказал Никита, хотя прекрасно знал, что Даша не была ни на одной из таких встреч. Лёша был завсегдатаем этих мероприятий, и даже по прошествии стольких лет она не хотела его видеть.

– Да, да, увидимся… – автоматически ответила Даша и помахала однокурснику рукой.

В полной растерянности она подошла ко входу в свой клубный дом и попыталась открыть входную дверь ключами от другой квартиры. Вдруг пазл сложился в Дашиной голове: продажа «звездолёта», Коля Вершинин и пухлая пачка долларов. Она вспомнила, как удивлялась староста Варя, когда Даша через несколько лет после окончания вуза благодарила её за «огромные деньги», которые однокурсникам удалось для неё собрать. Бывшая староста тогда говорила, что денег было не так чтобы очень много – пара тысяч долларов от силы. Даша списала это на забывчивость Вари. Непонятно, кто и почему назначил её старостой. Однокурсники долго вспоминали, как однажды Варя выдала им студенческие проездные билеты на апрель в конце мая.

Пока они пробиралась по пробкам, Даша, как ни пыталась, так и не смогла вспомнить Никиту Сазонова. Только его серебристый «звездолёт». Даше вспомнился Савранский из «Покровских ворот», о котором зритель запомнил лишь два факта: у него был мотоцикл и «догнать Савранского – это утопия». Они были чем-то похожи с Никитой. А ещё Даша подумала, что этот безликий «Савранский», возможно, был единственным, кто любил её по-настоящему.

Она ещё раз посмотрела на цветы. Даша заметила крохотную открытку, привязанную лентой к букету, и раскрыла её. На открытке шариковой ручкой была написана слегка изменённая цитата из «Маленького принца»: «Постарайся быть счастливой!» и схематично нарисован мальчик в плаще, который опирался на шпагу.

– Ну, оброс ты, конечно, знатно, Вадим!

– Да, жена сказала, что я, как сёрфер какой-то, которого собаки покусали. Поэтому, как выходной выдался, сразу к тебе на стрижку.

– Как стричься будем? Вариантов у нас масса.

– Может, коротко. Как у этого…

Мужчина достал из кармана джинсов телефон и показал барберу фотографию.

– О! Вспомнил. Гарри Стайлса!

– То есть совсем радикально? Под ноль? – удивлённо спросил барбер.

– Девчонки на работе сказали, что он с этой стрижкой очень мужественно выглядит.

– Ну, а тебе-то как? Нравится?

– Мне? Погоди. Я вот думаю, может, по бокам и сзади всё сбрить, а на макушке немного оставить. Как у чуваков из «Острых козырьков». Брат говорит, очень круто смотрится.

– Это называется андеркат. Тебе по душе такой стиль?

– Я даже не знаю… А, может, так сделаем? Сверху оставим много волос и свяжем в пучок, а на висках сделаем плавный переход.

– Да, понял. Эта стрижка называется топ нот.

– Точно! Я в каком-то журнале читал, что она сейчас снова в тренде. Её кто только не носил: Бред Питт, Дэвид Бекхэм и даже Леонардо Ди Каприо.

– Вадим, ты мне уже три вида стрижки назвал. Какая тебе самому больше нравится?

– Я не знаю. Я правда не знаю.

Двухметровый Вадим беспомощно посмотрел на барбера.

– Значит, сделаем, как у Гарри Стайлса.

– Думаешь, мне пойдёт?

– Определённо!

Андрей Матвеевич вместе с племянником Федей склонились над большим столом, на котором десятки оловянных солдатиков вели своё игрушечное сражение. Андрею Матвеевичу было сорок восемь, Федя был на сорок лет младше, но они с одинаковым восторгом изучали поле боя. Солдатики были страстью Андрея. Он мог часами раскрашивать каждого из них, кропотливо выискивать на аукционах новых бойцов для своей оловянной армии, а на выходных отправиться в другой город за редким экземпляром. Жена и взрослая дочь не понимали увлечения Андрея, но относились к нему снисходительно. Федя был единственным в их семье, кто разделял его хобби. Плотный строй солдатиков заслонял Андрея от мирских невзгод. И чем больше становилась его армия, тем спокойнее было на душе Андрея.

«Андрей, ты опять забыл купить гранолу?» – раздался с цокольного этажа его большого дома громкий голос жены Елены. Андрей с пренебрежением относился к культу еды в их доме, который всячески поддерживала жена. В последние годы к ней присоединилась и дочь. Вот уже много лет аскетичный рацион Андрея практически не менялся. Еда для него была не более чем топливом, и он свысока смотрел на тех, кто считал её чем-то большим. Как-то на деловом ужине один из коллег Андрея долго и вкрадчиво рассказывал ему о вкусовых качествах голубых омаров, которые попробовал в Бретани. Утомлённый долгими переговорами, а в большей степени – описанием омаров, Андрей чуть слышно проронил: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». К счастью, его визави не расслышал язвительного комментария и с упоением продолжил свой рассказ о ракообразных.

Такая реплика была совсем не свойственна Андрею. Дипломатичность помогла ему выстроить идеальную карьеру бюрократа, по которой можно было писать книги: золотая школьная медаль, красный диплом МГИМО и стремительная карьера в большой компании. В юности Андрей был уверен, что обязательно станет великим и известным. Когда-нибудь потом. Всё обязательно срастётся и успеется. По-другому и быть не может. Но годы шли, а величие так и не приходило. В молодые годы у Андрея было множество увлечений. В школе он писал стихи, которые регулярно отправляли на разные поэтические конкурсы. В институте создал рок-группу, играл на бас-гитаре, писал тексты. Он всё время был «подающим надежды». Музыкантом, поэтом, кавээнщиком. Ему прочили славу Цоя, Евтушенко, Задорнова, но творческие амбиции Андрея так и остались нереализованными. Андрей чем-то напоминал игроков, которых футбольные комментаторы десятилетиями называют «подающими надежду» и перспективными. Делают они это до тех пор, пока «перспективные», разменяв четвёртый десяток, не отправятся встречать закат своей карьеры в заштатные команды, так и не добившись сколь-нибудь существенных успехов. Несмотря на то, что Андрей занимал весьма солидную должность, себя в своей огромной компании он считал свадебным генералом. Он был удобен и гибок. Андрей был живым воплощением анекдота про заслуженного партработника, который на вопрос «Вы всегда придерживались линии партии или колебались?», глазом не моргнув, отвечал: «Я всегда колебался вместе с линией партии». Сменялись начальники, проводились сокращения и оптимизации, бушевали подковёрные интриги. И лишь на Андрее это совсем не отражалось. Геша, его одноклассник, как-то сказал: «Андрюха, ты как гриб. Врос в своё кресло и становишься всё больше и благороднее».