В эпоху первых переселенцев в ведовство верили не только в пуританских общинах Новой Англии[124]. Обращение к магическим ритуалам было неотъемлемой частью всей колониальной жизни, включая поселения Нью-Йорка и Чесапика. Первой англичанкой, оказавшейся на Северо-Американском континенте и обвиненной в ведовстве, сведения о которой (пусть и скудные) сохранились в архивах, стала матушка Джоан Райт из Вирджинии. Райт предстала перед судом, но избежала смертного приговора. Обвинялась же она сразу в нескольких преступлениях: ее подозревали в том, что она вызвала осложнения после родов у одной из колонисток, предрекла кончину нескольких членов общины (не слишком сложная задача в колониальной Вирджинии с высокой смертностью населения) и угрожала заставить молоденькую служанку «танцевать голой». Возможно, Джоан Райт была из числа местных «знающих», потому ее не обвиняли в сделке с Дьяволом, и, по-видимому, к ней часто обращались за советами в случае болезни и в любовных делах[125]. При этом сама мысль о том, что она может заставить девушку-служанку танцевать обнаженной, отражает страх перед женской сексуальностью, столь характерный для раннего Нового времени, когда речь заходит о гендерной принадлежности ведьм и колдунов[126].

На заседание суда, состоявшееся 11 сентября 1626 года, был вызвал лейтенант Джайлз Эллингтон, акционер «Лондонской компании Виргинии»[127], человек в колонии известный и авторитетный. Выступая перед судом, он обвинил в ведовстве Джоан Райт, или, как ее называли колонисты, «матушку Райт». Последняя была женой Роберта Райта, которому в 1624 или 1625 году исполнилось 44 года. Райт был среди тех, кто прибыл на континент на корабле «Лебедь» в 1608 году. В 1625 году он, его жена и двое их детей, рожденных в Вирджинии, проживали в Элизабет-Сити в округе Кекутан[128], но во время описываемого судебного разбирательства переехали в округ Сарри на плантацию некоего Пэрри.

Джайлз Эллингтон, «будучи приведенным к присяге, был допрошен и дал следующие показания: сообщил он, что обратился к матушке Райт, дабы помогла она его жене в родах, но по причине леворукости матушки Райт жена его пожелала видеть подле себя миссис Грей. Свидетель привел означенную особу к своей жене, а на следующий день после того, как супруга его разрешилась от бремени, матушка Райт покинула его дом и высказала недовольство действиями другой повитухи. Вскоре после этого грудь жены мистера Эллингтона сильно раздулась и пребывала в таком воспаленном состоянии в течение месяца или даже пяти недель. К этому времени, как показал под присягой мистер Эллингтон, он заболел сам и находился во власти недуга полных три недели. Также мистер Эллингтон сообщил о том, что его ребенок тяжко занедужил сразу после рождения и проболел месяц. Затем младенцу стало совсем плохо, и, промучившись пять недель, он скончался».

Ребекка Грей была приведена к присяге и показала следующее: «По ее словам, матушка Райт обратилась к данной свидетельнице и заявила, что видит на лбу ее знак, указывающий на то, что означенная свидетельница переживет своего мужа. А еще, как явствует из показаний свидетельницы, матушка Райт как-то обмолвилась ей, что мистер Фелгейт переживет свою жену, и это сбылось, а в другой раз сказала она, что Томас Харрис переживет свою первую жену, с которой он в ту пору был еще только обручен, и это сбылось. И еще указанная свидетельница передала разговор одной из женщин с матушкой Райт. Та женщина пожаловалась, что у нее злой муж, на что матушка Райт ответила: „Не волнуйся, ибо очень скоро ты его похоронишь“, что и случилось».

Томас Джонс (о котором мы еще услышим) был приведен к присяге и показал, что от сержанта Бута услыхал он следующее. Как-то сержант Бут повздорил с матушкой Райт, а затем отправился на охоту. Дичь так и шла ему под выстрел, но никого он застрелить не смог, и прошло много времени, прежде чем ему вновь удалось вернуться с охоты с добычей.

Роберт Райт был приведен к присяге, допрошен и показал, что состоит в браке со своей женой шестнадцать лет и не знает ни о чем, что касалось бы «преступления, в котором ее обвиняют».

Миссис Изабелла Пэрри показала, что в фактории пропала мера дров, и тогда матушка Райт обвинила молодую служанку матушки Йейтс в том, что она эти дрова украла, а матушка Йейтс, в свою очередь, назвала матушку Райт ведьмой, творившей в Кекутане злые дела неоднократно, и при этом ругала матушку Райт на чем свет стоит. А когда спросили у матушки Райт, почему не пожалуется она на тех, кто ее обвиняет, и не очистит имя свое, матушка Райт будто бы ответила: «Господь простит их», и словно бы не придала сказанному о ней значения, однако впоследствии угрожала матушка Райт служанке матушки Йейтс и говорила той, что если не вернет она дрова, то будет прилюдно танцевать голой[129], и на следующий день дрова в фактории нашлись.

Элис Бейли, будучи приведена к присяге, заявила, что она вопрошала матушку Райт, кто кого похоронит раньше – она мужа своего или он ее, на что матушка Райт ответила так: «Я бы тебе рассказала, но меня во всеуслышание обвиняют в непотребных вещах, потому больше я тебе слова не скажу»[130]. Суд признал матушку Райт виновной, но ограничился наложением на нее штрафа в размере 100 фунтов табака.

Джейн Джеймс неоднократно бывала в суде городка Марблхед, но не в качестве обвиняемой в ведовстве, а как истица в делах о клевете. Мы специально процитируем здесь свидетельские показания из одного такого дела, чтобы со страниц архивных записей до вас донеслись голоса людей той эпохи. Обращаясь в суд с исками о клевете, Джеймс защищала себя от подозрений в ведовстве, существовавших на уровне слухов и сплетен, которые могли иметь для нее пагубные последствия. В рыбацких поселениях с тесными связями между всеми обитателями, к которым относился и Марблхед, подозреваемые в колдовстве часто пытались восстановить подмоченную репутацию, привлекая к суду тех, кто распускал о них неприятные и опасные слухи. Однако такие действия были связаны с определенным риском. Если суд приходил к выводу о том, что ответчики по делу о клевете говорят правду, а не распространяют беспочвенные сплетни, истец или истица очень быстро сами могли оказаться на скамье подсудимых по обвинению в ведовстве[131].

Случай Джейн Джеймс показывает, с одной стороны, ключевую роль слухов в формировании или разрушении доброго имени каждого члена компактных общин первых переселенцев, а с другой стороны, свидетельствует о широком распространении в обычной жизни колонистов подозрений в ведовстве, не всегда заканчивавшихся скамьей подсудимых и иными еще более печальными последствиями для обвиняемых. Как явствует из кратких материалов дела, матушка Джеймс выступает активной участницей жаркой словесной и рукопашной схватки с соседом из-за бараньей полутуши, а такое смелое поведение женщин не одобрялось и в некоторых случаях разрушало напрочь их репутацию.

Томас Бо[оторвано] примерно 24 лет от роду свидетельст[оторвано], что Уильям [оторвано] в доме вышеуказанного свидетеля [оторвано] заявил, что [оторвано] «среди лживых шлюх в деревне М[оторвано] и во всей Новой Англии», [оторвано] Джеймс сказала: «Барбер, ты [оторвано], после чего означенный Уильям Барбер вскричал: [оторвано] Джейн, посмотри на себя – ты же одна из них, этих нечестивиц! Убирайся с моего порога, грязная старая сводня, или я с тебя шкуру спущу!», и с этими словами схватил он горящую головню, но не бросил ее в женщину. Означенный свидетель также показал, что видел, как Уильям Барбер схватил переднюю часть бараньей туши, причитавшуюся Джейн Джеймс, и унес ее, прежде толкнув Джейн Джеймс в грудь и заявив, что он имеет те же права на мясо, что и она. С моих слов записано верно и подписано мною собственноручно сего дня, 26-го числа 10-го месяца 1646 года.