Затем я звоню Штефану, владельцу «Травемюнде». Я работаю там почти четыре месяца, да и сам ресторан существует немногим дольше. Вообще-то я взял на каникулы отпуск, чтобы, как обычно, поехать домой, а теперь надеюсь, что Штефан даст мне еще пару смен. Если уж я остаюсь здесь, то хочу хотя бы немного заработать.

В трубке потрескивает. Наконец, Штефан отвечает.

– В чем дело?

– Вам еще нужны люди на сезон отпусков? – сразу перехожу к делу я.

– А что? Хочешь кого-то порекомендовать?

– Да, себя.

– Я думал, ты уехал. – Я слышу удивление в его голосе и жужжание кофемашины на заднем плане.

– Я тоже так думал, но кое-что случилось. – Вернее, кто-то.

– Что это значит?

– У меня есть время.

– И в эти выходные?

– Ага.

– Тогда приходи сегодня, к шести вечера. У нас все столики забронированы. И не мог бы ты выйти в понедельник утром вместо меня?

Я недовольно морщусь. По утрам приходится стоять на месте, пока не пустишь корни, потому что посетителей ноль. Ай, да какая разница!

– Конечно.

– Отлично. Тогда до скорого.

Я кладу трубку, и через секунду звонит телефон. Это моя Ма: скорее всего, хочет уговорить меня приехать.

– Привет, Ма, – произношу я самым обычным тоном. Главное, чтобы она не догадалась, что что-то не так.

– Что случилось, Яспер? Почему ты не приедешь домой? Мы соскучились и очень хотим тебя видеть!

– Мне нужны деньги, и я взял на работе несколько смен. Отменить их уже нельзя. Мне жаль. Зато я приеду потом на выходные, ладно?

– Зачем тебе деньги? У тебя проблемы?

– Нет, нет, – поспешно выпаливаю я, чтобы она не волновалась. – Я хочу отложить немного на случай, если не выкрою время на работу в новом семестре.

– Если тебе что-то нужно, ты всегда можешь обратиться к нам, – говорит она, и в ее голосе столько отчаяния и досады, что я наконец рассказываю правду.

– Она… она вернулась.

– Ты говоришь об Оби?

Я вздрагиваю, услышав это прозвище. Я давно ее так не называл, я запретил себе это делать – слишком много воспоминаний связано с этим именем. О нашем первом разговоре и о том, как мне приходилось заслуживать право быть единственным, кто будет называть ее Оби. Тогда, в двенадцатом классе.

Так вот она какая. Новенькая.

Моя мама, директор школы, хотя и предупредила меня, что в класс придет новенькая, ни словом не обмолвилась о том, какая она красавица. Тогда я бы точно оделся прикольнее и не торчал бы в старом свитере перед, наверное, самой красивой девушкой в параллели.

Спасибо, мама.

– Привет, я Калла, и я новенькая. – Она коротко машет в знак приветствия и собирается что-то добавить, но стоящий рядом с ней господин Каппен ее опережает.

– Если верить классному журналу… – он открывает журнал и в замешательстве листает страницы, – …у тебя другое имя. Как оно произносится? И как ты хочешь, чтобы к тебе обращались?

– Калла.

– Может, назовешь классу свое второе имя?

Она переминается с ноги на ногу и теребит одну из многочисленных длинных косичек, которые туго заплетены волнообразными узорами вдоль головы и падают на узкие плечи. В четырнадцать лет мне захотелось сделать себе такую прическу, но родители были против. Хотя я до сих пор не понимаю почему. Они сказали, что тем самым я присвою себе чужую культуру или что-то в этом роде, и сегодня я им за это благодарен. На мне эта прическа смотрелась бы не так круто, как на Калле, которая продолжает держать свое имя в тайне. Возможно, она его стыдится. Как и я стыжусь своего второго имени. Ну кто, скажите на милость, захочет зваться Бенедиктом?

Поэтому, когда полные губы Каллы нерешительно раскрываются, я ожидаю, что ее имя прозвучит не менее дерьмово, чем мое, но вместо этого…

– Меня зовут… Обиома.

Необычное имя, но стыдиться тут точно нечего. Наоборот! Я бы хотел услышать это имя еще раз, но из ее уст, потому что мне нравится, как она его произносит. Когда я собирался попросить ее повторить, за спиной раздаются хихиканье и шепот.

Я почти на автомате поворачиваю голову к Изе и Лидии. Поймав на себе мой мрачный взгляд, они молниеносно замолкают.

– Думаю, нам будет проще называть тебя Каллой, – слышу я слова господина Каппена и поворачиваюсь обратно к доске. – Если хочешь, можешь сесть. Рядом с тобой свободно, Яспер?

Вообще-то нет. Но, учитывая, как часто Тоби прогуливает школу, пусть не удивляется, если я уступлю его место кому-то еще.

– Да, свободно.

У нее такой вид, словно она испытала облегчение. Вряд ли это связано со мной: стоять перед классом, когда на тебя все пялятся, – отстой. И все же я не могу отвести от нее взгляд, когда она идет ко мне в обтягивающих джинсах и широком белом свитере, выделяющемся на фоне коричневой кожи.

– Можно? – спрашивает она и указывает на рюкзак, который я стремительно убираю со стула.

Я киваю, а она улыбается самой очаровательной улыбкой. Я улыбаюсь в ответ – и на протяжении следующих уроков не могу произнести ни слова.

Хотя у меня тысяча вопросов. В какой школе она училась. Переехала ли она в Люнебург или всегда здесь жила. И не могла бы она повторить свое имя. Ладно, вопросов всего три, но я не могу задать даже один. Каждый раз, когда я поворачиваю к ней голову, и наши взгляды встречаются, язык немеет. Рот отказывается открываться, словно у меня свело челюсть. А я ведь не из робкого десятка. Напротив, я представитель всей параллели. Как раз потому, что спокойно говорю перед аудиторией в сотню человек, даже в школьном актовом зале. И только рядом с ней я нем как рыба, потому что ее взгляд напрочь выбивает меня из колеи. Ее глаза огромные, обрамлены длинными черными ресницами и до того темные, что я с трудом различаю в них зрачки. Это придает взгляду что-то загадочное и даже пугающее. Когда после уроков она говорит мне «До завтра!», я не в состоянии выдавить даже элементарное «Пока!».

На следующий день и через день это дерьмо повторяется. Но только в общении с ней. Чтобы исключить вероятность того, что у меня скоропостижно развилась фобия девочек, я на переменах осознанно вступаю в разговор с Мэнди, Лорой и несколькими другими ученицами из параллельных классов. Без проблем. Но стоит мне сесть рядом с Каллой, как блок возвращается. Теперь мне страшно даже смотреть на нее. Терпеть, как кто-то молча на тебя таращится, – то еще психологическое испытание. Вдруг после этого она станет меня бояться и куда-нибудь отсядет?

Опасение сбывается в четверг утром. Я вхожу в класс и замечаю, что она сидит в другом месте. Рядом с Каримом – и они разговаривают. Мне так больно, словно меня пырнули ножом, и тонкое острое лезвие прошло между ребер.

Ну почему именно Карим? Он такой тихоня и молчун. И именно он сейчас ее смешит! Чтобы никто не заметил моего раздражения, я иду к своей парте, наклонив голову, и сажусь.

– Вижу, ты сменила соседа по парте, – замечает некоторое время спустя господин Каппен и вонзает лезвие еще глубже между моими ребрами. – Теперь будете сидеть так?

Вопрос адресован Калле, и она уверенно отвечает «да!». Мое тело напрягается. Я чувствую, как на меня все смотрят и как краснеют мои уши. В результате я ничего не усваиваю из урока о кривых. Дерьмово. Большую часть урока я дискутирую сам с собой, решая, что делать дальше, и наконец вырываю из тетради лист. Пишу записку, аккуратно складываю ее, передаю назад и шепчу:

– Калле.

Господин Каппен стоит у доски спиной к классу и, как обычно, что-то объясняет. Он не замечает, как листочек дрейфует от парты к парте, пока наконец не добирается до последнего ряда. Раскроет ли она записку, когда поймет, что она от меня? Или увидит и выбросит?

– Вот, от Яспера, – шепчет мне светловолосая девочка и протягивает клочок бумаги.

Я быстро хватаю записку. Не хочу оказаться виноватой, если господин Каппен вдруг что-то заметит, и у нее (если не ошибаюсь, ее зовут Анна) возникнут проблемы. Девочка отворачивается, а я робко смотрю на бумажку. Хочу ли я знать, что внутри? Разумеется, ничего хорошего, учитывая то, с какой злобой этот Яспер пялится на меня последние два дня. Его поведение было настолько отталкивающим, что я решила пересесть за другую парту.