– Зря я этой вороне днем черепок не свернул, – с сожалением проговорил Султан.

– Я не ворона, – возразила упрямая птица.

– Не гусь же! – Султан пренебрежительно фыркнул.– Настоящая ворона от клюва до хвоста!

– Я серая ворона! Запомни это, клок шерсти с блохами, – рассердившись, выкрикнула птица, а потом добавила с презрением: – если, конечно, твой запоминающий аппарат ещё фурычит.

– Какая разница? Серая ворона, черная ворона, все равно – ворона, – глубокомысленно изрек Султан. – И сама запомни, летающая крыса, у меня нет блох.

– Куда же они делись? Убежали от твоего, тресни мой клюв, противного запаха?

Птица не оставила выпад кота без ответа.

– Видишь ошейник? – с гордостью выставил напоказ свое украшение Султан. – Его купила моя хозяйка специально против этих паразитов. У Тузика тоже есть.

– Фу… Терпеть не могу наглых котов, – отпарировала Салтычиха, стуча клювом. – Ошейник, понимаешь ли, ему надели. Тьфу! Нашел, чем гордиться. Попробовал бы ты теперь его снять!

– Все! – Артур решительно остановил спор. – Хватит обмениваться колкостями, пора выяснить: что здесь происходит? Салтычиха, что ты знаешь, поделись с нами.

– Не буду, – заупрямилась ворона, удобнее устраиваясь на коленях у Алсу. – Ты меня не любишь. Обзываешь Салтычихой, именем этой кровожадной барыни, оскорбительной слуху порядочных птиц… Клянусь своим пером, не жел-л-лаю!

– Он больше не будет дразнить, – постепенно приходящая в себя после шока Алсу погладила птицу по головке. – Ты умная, красивая особа.

– Конечно, я мудрая серая ворона, – подтвердила слова девушки птица. – Потому что я живу уже сорок два года. Я помню вас всех, как вы появлялись на свет. Однажды я спасла вот этого дуралея, будь несладок его сон, – она показала глазами на Артура, – и нашу хозяйку от смерти. Не знали?

– Нет, – покачал головой Артур. – Будь ласкова, расскажи, как это было.

– Не хочу!

Салтычиха упрямо поджала клюв.

– Расскажи, – Алсу еще раз нежно провела рукой по голове птицы. – Нам очень интересно узнать о твоем подвиге.

– Правда?

– Конечно!

Девушка усерднее продолжила гладить голову вороне.

– Ну, хорошо… Ты начинаешь мне нравиться. Только ради тебя, милая. Как-то раз, зимой, я сидела на дереве рядом с домом. Знала, что к ночи хозяйка выносит еду для собаки, – Салтычиха, увидев, как встрепенулся Тузик, поспешила его успокоить. – Тебя, лопоухий, еще и в помине не было! Эту дворняжку звали Колобком, клянусь лапой, уж очень была слаборазвитая и неуклюжая. Отобрать у нее кусок съестного мне не составляло никакого труда. Так… Стояли холодные дни, а тут еще ветер поднялся. Вдруг, лопни мой глаз, вижу через заледеневшее окно, что-то искрит в чулане. Мать моя серая ворона! Пожар! Вскоре ветер приносит мне запах гари. Честно говоря, тогда мне было все равно, сгорит этот дом со всеми потрохами или нет. Человеческие проблемы, клянусь своим пером, меня совсем не колышут и никогда не интересовали. Мне-то что, пусть горят ярким пламенем. Мы терпим людей лишь из соображения их полезности в вопросах обеспечения нас, серых ворон, провизией. Я возжелала поскорее улететь подальше от огня, но вовремя усекла, что в этом случае останусь в морозную ночь с пустым желудком. Ведь к ночи хозяйка ежедневно выносит Колобку еду. Нам двоим хватает. Да! Не хочется на голодный желудок на пронизывающем ветру на ветках качаться! Тогда я начала кричать: «Карр! Карр!», но, тресни мой клюв, все безрезультатно. Подлетела поближе к окну и давай орать на всю ивановскую и по дереву стучать. Клянусь своим пером, уж я умею бузу поднимать! Даже ленивая собачка, не выдержав моего крика, начала лаять, правда, не высовывая носа из конуры. Это привело меня в бешенство. Как это так, подумала я, тут, понимаешь ли, клюв разрываю, а эта шавка тявкает, не показывая свой облезлый хвост?! Долго не думая, подлетаю, вытаскиваю лентяйку за уши и давай лупить. Клянусь пером, собачка такой хай подняла, словно ее начали резать вживую. Даже мне стало жалко бедняжку, но я продолжала ее колотить, покуда, услышав поросячий визг щенка, не прибежала возвращающаяся из колхозной фермы соседка. Она же разбудила хозяйку и помогла потушить пожар. После этого случая, хвала моему клюву, я была зачислена хозяйкой в штат двора и поставлена на довольствие, как эти оболтусы.

– Какая ты молодчина, – похвалила Алсу птицу. – Ты спасла нашего Артура. Теперь расскажи, моя умница, почему сейчас прилетела?

– Неблагодарный он человек, – не забыла обиду ворона. – Хозяйка называет меня ласково и нежно Белым ангелом, а этот, лошадиный водитель, лопни мой глаз, – Салтычихой. Несправедливо это!

– Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, – возмутился Тузик, внимательно слушавший рассказ птицы. – Ты настоящая разбойница с большой дороги. Сколько цыплят ты утащила за лето? Сколько раз ты воровала мое мясо? Была бы моя воля, я бы тебя на пушечный выстрел не подпустил к нашему двору. Ты воровка. Даже слова твои «вырви глаз», «тресни мой клюв» из жаргона грабителей с большой дороги. Разбойница! Вот ты кто, если хочешь знать.

– Разве я выразила желание узнать твое собачье мнение обо мне? – не растерялась ворона. – А насчет каких-то там хилых, почти дохлых цыплят, чтоб зубы твои стали восковыми, тебе какое дело? Ишь, моя речь ему не нравится. Иди тогда слушай Академика. Умным не станешь, авось дураком не помрешь. Подумаешь, больного цыпленка утащила! Может быть, тем самым я спасла других цыплят от опасного вируса. Если хочешь знать, нас, серых ворон, неспроста называют санитарами леса.

– Но не двора же! – Тузик недобрым взглядом окинул птицу с головы до хвоста.

– Это, братец, как посмотреть… Чего глядишь на меня, как паровоз на электричку? Ладно, грешна. С кем не бывает?! Доволен? Думаю, все происходит из-за моего служебного рвения. Так сказать, малюсенький чиновничий произвол. Разве это преступление? Так, мелочь, небольшое нарушение инструкций. Я, между прочим, с рождения причислена к когорте госслужащих. Избранная! И с этим ничего не поделаешь.

– Чего? – не понял Тузик. – Какая когорта? Кем избрана? Мелишь какую-то чепуху!

– До чего же нынче дворовые пошли неструганные, неоштукатуренные! Подумай своей псиной головой, у кого санитары санэпидстанции получают зарплату? Ну же, ну… Хотя чего уж, лучше не пытайся шевелить своими хилыми мозгами, истратишь последние нейроны. Подсказка для простейших созданий – у государства! Минуту назад, тресни мой клюв, ты сам согласился с мнением большинства, что я санитар леса. Значит что?

– Что? – растерялся Тузик. – Какое мнение? С чем согласился?

– Значит, я состою на государственной службе, с вытекающими отсюда, как водопад, привилегиями и взятками. Лопни мой глаз, не будешь же ты, дворовая тявка, из-за такого пустяка, как прихватить на обед одного–двух больных желторотиков, двор к революции призывать? Не якобинец, не террорист, не майдановец же ты, пёс с ошейником?!

Салтычиха победоносно бросила взгляд на ошалевшего пса.

– Тузик, как думаешь, не пора ли Салтычиху избрать еще одним академиком? Слишком хитрая, зараза, – неожиданно предложил Султан. – Смотри, как умеет доказательную базу подгонять! Философ!

– Типун тебе на язык! – запротестовала птица. – Ты чё, хвостатый, не слыхал что ли, как самих министров и очень важных генералов сам Президент страны, разозлившись, послал в Академию наук стипендию получать? Эти хитрецы захотели, понимаешь ли, кроме высокой чиновничьей должности еще и академиками стать. Пусть теперь попробуют жить только на одну стипендию! Не-е-е… Клянусь клювом, госслужба – место хлебное. Я здесь посижу, без ученых степеней, но в сытости. А ты иди, коль такой умный! Будешь академиком по грызунам. Ужас, как этих крыс развелось. Их ловят, а они, паразиты, размножаются и размножаются. Кстати, возьми с собой и этого легавого, пусть твой стол сторожит, все равно, кроме как тявкать, ничего не умеет…

– Жаль, что наш хозяин – человек либеральных взглядов, – проговорил Тузик, чувствуя, что вчистую проиграл спор. – Не то твое чучело отпугивало бы в нашем огороде таких же разорителей, как и ты.