— Никогда в жизни!.. Я женатый человек!

— Тоже мне причина,— ухмыльнулся хозяин.

— У меня семья!

— Ну и что?

— Клянусь вам, что... — Тарчинини вдруг замолк, подумав о Терезе.

— Так в чем же вы клянетесь? — настаивал, не спуская с него глаз, Кантоньера.

— Честно говоря, я немного шутил с этой крошкой Терезой, служанкой Гольфолина.

— Ах, значит, шутили?

— Только шутил и ничего больше, даю вам честное слово!

— Верю, верю...

Луиджи принялся перетирать стаканы и, не прерывая работы, пробормотал:

— У нас здесь говорят... хотя, сами знаете, язык-то без костей... Люди, они иногда такого наболтают... В общем, поговаривают, будто дон Марчелло снюхался с этой Терезой.

— С моей Терезой?..

— Ну, в общем, с Терезой... Прошел даже такой слушок, будто эта парочка, дон Марчелло с Терезой, имеет какое-то отношение к самоубийству донны Софьи... Но, само собой, я за что купил, за то и продаю...

Неужели дон Марчелло был настолько ослеплен ревностью, чтобы решиться на такой отчаянный шаг? Не отдавая себе в этом отчета, Ромео сразу приосанился и. подкрутил усы. Несмотря на все опасности, он был польщен, что вызвал такую ревность у человека куда моложе него.

— Ну что,— улыбнулся хозяин, разгадывая клиента сквозь полуопущенные веки,— теперь это уже не кажется вам таким неправдоподобным, а?

— Бог мой...

— У нас здесь, в Бергамо, тоже не очень уважают, если кто-то крутится возле женщин, которых мы любим... Вот взять, к примеру, меня: если бы я увидел, что кто-нибудь увивается вокруг моей покойной жены, да я бы шкуру с него спустил, это так же верно, как то, что я стою здесь рядом с вами!

И, дабы подтвердить серьезность своих намерений, он показал нож, которым можно было бы без труда заколоть быка средних размеров.

***

В сумерках, утопивших в голубоватой мгле древние камни молчаливых свидетелей былого величия, Тарчинини с озабоченным видом торопливо шагал к дому Гольфолина. Он был до глубины души огорчен и, что было для него особенно страшно, чувствовал себя всеобщим посмешищем. Разочарованию его не было конца. Подумать только, он-то воображал, будто чуть не расстался с жизнью потому, что слишком приблизился к опасной истине, а на самом деле — вот это да! — мог бы отдать Богу душу по самой нелепой и смехотворной причине, которая только существует в этом мире... Месть влюбленного!.. Ну и ревнивцы же они, эти бергамцы! Единственной девушкой, с которой хоть как-то пытался флиртовать здесь Ромео, была Тереза. Из этого можно было с уверенностью заключить, что имя того, кто пытался с ним расправиться,— Марчелло Гольфолина... Ему не терпелось с ним объясниться. Ромео заранее подбирал слова, готовясь доходчиво разъяснить пылкому любовнику, что не позволит безнаказанно посягать на жизнь своих сограждан вообще и на жизнь конкретного Ромео Тарчинини в частности.

Но не успел джульеттин муж переступить порог узкого коридора, как сразу же оказался в чьих-то крепких объятиях. Поначалу он ударился в панику, и в первый момент подумал было, что наступил его смертный час, отчего рубашка его сразу взмокла от холодного пота, но потом очень быстро понял, что объятия эти вполне нежны и не несут в себе никакой опасности. И когда мозг, оправившись от мгновенного испуга, снова начал нормально функционировать, он услышал ласковый шепот:

— Я боялась, Серафино, что ты снова уедешь и опять оставишь меня в одиночестве...

Полоумная! Из груди веронца вырвался глубокий вздох облегчения. Как бы она ему ни надоела, он все-таки предпочитал ее объятия тискам вздумавшего расправиться с ним ревнивца! Он осторожно отстранился.

— Вы, донна Клелия? В такой час вам бы уже давно пора спокойно спать в своей постельке, а?

— Вот уже много лет, как я совсем не сплю... Да и как мне было спать, Серафино, когда я дни и ночи ждала твоего возвращения?

— Ma che! Вы же видите, что я здесь?

— Да, это правда... Что-то подсказывает мне, что теперь ты вернулся навсегда, и очень скоро мы будем с тобой счастливы в Мантуе.

В этот момент пространство перед входной дверью озарил яркий свет. Это Тереза нажала на выключатель. Потом она стремительно приблизилась к странной паре.

— Будьте же благоразумны, донна Клелия... Вас уже ждут за столом... Суп остынет...

Она обратилась к Тарчинини:

— Вы уж, пожалуйста, извините, синьор профессор...

Наш веронец беззаботно помахал рукой, показывая, что все это не имеет ни малейшего значения.

— Ну же, пошли, донна Клелия...— осторожно взяла старушку за плечо служанка.

И когда Тереза уже уводила ее прочь, она обернулась и успела бросить Ромео:

— Пора решаться, Серафино... Не забудь, что мне уже скоро двадцать восемь... Самое время начать жить по-настоящему, ты согласен, Серафино?

Взволнованный этой последней репликой, убедительней всего доказывающей, насколько эта старушка жила в нереальном, выдуманном мире, неисправимо сентиментальный муж Джульетты вконец умилился при мысли, что эта женщина, годящаяся ему в бабушки, остановила время ради былой любви. Однако, прежде чем две женщины исчезли из глаз, он успел попросить Терезу передать дону Марчелло, что он был бы рад поговорить с ним, как только тот закончит ужинать.

Оказавшись наконец у себя в комнате, утомленный богатым событиями днем, Ромео растянулся на кровати и почти тут же крепко заснул. Из недолгого сна его вырвал негромкий стук в дверь комнаты. Он мгновенно вскочил на ноги и, открыв дверь, обнаружил на пороге Марчелло Гольфолина.

— Я слышал, синьор, вы хотели со мной поговорить? — все с таким же мрачным видом поинтересовался пришедший.

— Да, действительно... Прошу вас, присядьте.

Дон Марчелло тут же повиновался. Тарчинини закрыл дверь, потом с решительным видом встал перед гостем.

— Ну и что? Вы довольны собой?

— Не понял?

— Напрасно прикидываетесь, этот номер у вас все равно не пройдет!

— Ma che! Что вам от меня надо?

— И вам не стыдно ревновать к человеку моего возраста?

— Ревновать? — вытаращил на него глаза Марчелло.

— Неужели вы могли подумать, будто я питаю какие-то дурные намерения в отношении Терезы?

— Я?.. Вы?..

И дон Марчелло громко расхохотался, чем сразу же глубоко разочаровал Тарчинини.

— Если вы действительно не ревнуете, почему же тогда вы сегодня дважды пытались меня убить?

— Вы что, совсем свихнулись?

— Не надо, дон Марчелло, не считайте, будто вы умнее всех!

— Послушайте, синьор профессор, вы уже начинаете мне надоедать...

— Поверьте, я очень сожалею, но если вы не представите мне удовлетворительных объяснений, нам с вами придется вместе навестить комиссара Чеппо.

— Это по какому же поводу?

— Вы что, считаете, что покушение на жизнь ближнего недостаточно серьезный повод, чтобы обратиться к комиссару полиции?

— Слов нет, повод вполне достаточный, однако я нахожу, что профессорское звание не дает вам права на шутки столь дурного тона, особенно в доме, где сейчас траур!

— Я попросил бы вас, дон Марчелло, избавить меня от вашей притворной скорби. Бесполезно убеждать меня, будто вы и вправду убиты горем. Ведь смерть донны Софьи вас вполне устраивает — я бы даже сказал, слишком устраивает — так что не надо изображать тут передо мной убитого горем супруга! Теперь у вас развязаны руки, она не будет больше стоять между вами и вашей любовницей!

— Ваше счастье, — сжав кулаки, прошипел младший Гольфолина, — что сейчас не время поднимать в доме скандал, не то у меня просто руки чешутся набить вам физиономию!

— Вот так вы мне нравитесь куда больше, по крайней мере, естественно, а вся эта напускная скорбь вам совершенно не к лицу!

Дону Марчелло явно стоило больших усилий взять себя в руки.

— Но я и понятия не имею, о чем вы говорите... какие-то покушения... И Тереза вовсе не моя любовница... Мы любим друг друга, что правда, то правда... Но не более того...

— Расскажите это кому-нибудь другому!