Поглощенный стремлением отблагодарить Господа за все милости, Ромео не сразу обратил внимание на легкий шум, едва ощутимо нарушавший тишину безлюдной церкви. Однако вскоре, снова насторожившись, Ромео начал внимательно прислушиваться... Никаких сомнений... Стараясь ступать как можно неслышней, кто-то явно приближался к нему сзади... Если человек так осторожно крадется, наверное, у него есть на то достаточно веские основания... Предательский пот оросил рубашку Тарчинини. Неужели враг его такой безбожник, что не остановится перед тем, чтобы расправиться с ним в таком священном месте? Впрочем, теперь такие ужасные нравы, что люди готовы идти на все! У них уже не осталось ничего святого!

Опасаясь, как бы противник внезапно не атаковал его из-за колонны, Ромео стал спиною к алтарю пятиться назад, и случилось то, что неизбежно должно было случиться: наткнувшись на стул, веронец потерял равновесие, мгновение напоминая вот-вот готового рухнуть вниз канатоходца, помахал руками в воздухе в поисках хоть какой-нибудь точки опоры, потом, в конце концов сдавшись, грохнулся об пол, подняв неимоверный шум, который, еще усилившись акустическими секретами архитекторов нефа, напомнил оглушительные раскаты грома.

Сидя у себя в ризнице, дон Джованни вдруг вздрогнул от неожиданности. Сразу же подумав о рухнувшем своде, свалившейся статуе или какой-нибудь катастрофе такого же порядка, он поспешил в церковь, по дороге моля Всевышнего уберечь его от такого несчастья, которого он, по своему глубокому убеждению, явно не заслуживал. Невдалеке от алтаря обнаружил нагромождение стульев и с облегчением вздохнул, потом подошел поближе и в ужасе отшатнулся, разглядев среди вороха перевернутых стульев чудаковатого профессора археологии из Неаполя, который, словно опрокинутый на спину краб, никак не мог без посторонней помощи прийти в нормальное положение. Остолбенев от изумления, дон Джованни на какое-то мгновение забыл, где находится, и куда громче, чем того требовала обстановка, воскликнул:

— Как, опять вы?!

Но тут же христианское милосердие вкупе с вполне понятным желанием как можно скорее покончить с несовместимым со святостью места хаосом и навести надлежащий порядок быстро возобладало над гневом, и падре с готовностью протянул Ромео руку помощи, за которую тот и уцепился, словно тонущий за спасательный круг. Снова оказавшись на ногах, он перво-наперво помог дону Джованни подобающим образом расставить в ряд стулья. Потом приступил к извинениям.

— Простите меня, святой отец, я...

— Следуйте за мной! — пробурчал тот.

И он снова увел вконец сконфуженного Тарчинини в ризницу, где немедленно потребовал от него объяснений.

— Это уж слишком, синьор профессор! Сначала я, можно сказать, поймал вас за руку, обличив во лжи с целью, которую предпочел бы сейчас не уточнять. Не успели вы прибыть в наш древний город, как в доме, куда я имел неосторожность вас рекомендовать, сразу же все пошло вкривь и вкось, более того, там впервые был совершен такой постыдный грех, как самоубийство! Такого у нас раньше не случалось... Мало того, теперь вам понадобилось проникнуть в мою церковь и разыграть здесь какую-то кощунственную пантомиму, которая привела к самым скандальным последствиям! Мне не остается ничего другого, кроме как позвать сюда полицию!

— Думаю, падре, это будет только пустая трата времени.

— Это почему же, позвольте вас спросить?

— Да потому что я сам и есть полиция.

— Что вы сказали?..

Решив, что бессмысленно ломать комедию перед порядочными людьми, когда и врагам все известно, наш веронец признался:

— На самом деле меня зовут не Аминторе Ровере то, и я вовсе не профессор. Позвольте представиться: комиссар Тарчинини, из Вероны.

— Но тогда... выходит... — забормотал вконец обалдевший дон Джованни, — выходит, вы даже и не неаполитанец?

— Нет, не неаполитанец.

— Согласитесь, — сухо заметил, едва придя в себя, святой отец, — что трудно понять, когда вы лжете, а когда говорите правду... Но при всех условиях звание комиссара полиции никак не может оправдать ваших... ваших акробатических упражнений в стенах моей церкви!

— Я попытался спастись бегством, попятился назад и наткнулся на стулья...

— Попытались спастись? Но что же, интересно, вам могло угрожать в церкви Санта Мария Маджоре?

— Убийца.

С отвисшей от крайнего изумления челюстью, дон Джованни окончательно лишился дара речи. Сама мысль, что кто-то может желать смерти ближнему, уже полностью выходила за рамки его понимания, но чтобы преступник дерзнул попытаться осуществить свои черные намерения в стенах ЕГО церкви... — эта новость привела его в такое полное, крайнее смятение, что мозг просто отказывался воспринимать столь чудовищно организованную действительность. Поняв его состояние, Ромео попробовал вполголоса разъяснить ситуацию.

— Послушайте, падре... не мне вам говорить, сколько еще в мире паршивых овец... Мы получили достоверные сведения, что Бергамо служит перевалочным пунктом для торговцев наркотиками, однако никаких фактов, указывающих на конкретных людей или связи, обнаружить не удалось. Попытки хоть что-нибудь выяснить стоили жизни инспектору Велано и одному парню, которого звали Баколи...

Он слегка приосанился и с ложной скромностью продолжил:

— Пришлось взяться за это самому. Вот почему — надеюсь, вы поймете и простите — мне пришлось скрываться под чужим именем. Поверьте, святой отец, эта вынужденная ложь предназначалась не вам, а тем, кого пришлют свести со мной счеты... Кто-то выстрелил в меня в тот момент, когда я был уже у паперти вашей прекрасной церкви, потом убийца проник вслед за мной в святую обитель... Для тех, кто ради денег губит соотечественников этим страшным зельем, нет вообще ничего святого... Естественно, я прошу вас, чтобы все, что я вам только что сказал, осталось между нами. От этого будет зависеть успех нашей операции.

Выйдя наконец из оцепенения, дон Джованни заверил полицейского, что тот может полностью на него положиться.

— Все это ужасно... просто ужасно... Вот так живешь, видишь, до какой низости могут доходить наши собратья, и начинаешь думать, что уже ничто не может тебя удивить... Но увы!.. Каждый день узнаешь что-то новое... У вас есть какие-нибудь подозрения?

— Скажем, некоторые пока туманные соображения, которые еще требуют серьезной проверки.

— Если, конечно, я смогу чем-то быть вам полезен... хотя, согласитесь, такие занятия не очень соответствуют моему сану...

— Я только хотел бы, святой отец, узнать, не вы ли направили на квартиру в дом Гольфолина молодого человека по имени Альберто Фонтега?

— Нет, видит Бог... Вы были единственным, кого я порекомендовал этому славному семейству, которое только что постиг такой жестокий удар.

После всех волнений Тарчинини почувствовал острую потребность как-то подкрепить свои силы и направился к «Меланхолической сирене», где Кантоньера, взглянув на его лицо, сразу же выпалил:

— С вами что-нибудь случилось?

— Ma che! И не просто случилось, а нечто весьма ужасное!

— Ужасное? — заинтригованный хозяин с нетерпением ждал дальнейших разъяснений.

— С тех пор, как мы расстались, кто-то пытался меня убить!

— Не может быть!..

Видя недоверие в глазах Луиджи, наш веронец в деталях описал свое опасное приключение.

— Ну и дела! — присвистнул от удивления Кантоньера.— Кто бы мог подумать!..

— Налейте-ка мне граппы, и поскорей!

Хозяин тут же подчинился и, наполняя рюмку, заметил:

— Готов поверить, будто кто-то действительно пытался вас прикончить... Но черт меня побери, если я имею хоть малейшее представление, за что бы это...

— Мне бы тоже очень хотелось это узнать...

— Профессор археологии... непонятно, кому вы могли стать поперек дороги?

— Ей-Богу, вот уж никогда бы не подумал, что в один прекрасный день заимею таких страшных врагов!

— А вы случайно... Я ведь немного знаю неаполитанцев... может, вы — между нами — скажем, делали авансы какой-нибудь очаровательной крошке, а у нее оказался ревнивый жених, а?