— Вы можете срочно связаться с комиссаром Сабацией?

— Ясное дело, синьор.

— Тогда передайте ему, что я буду ждать его в половине первого в церкви Сан Алессандро ин Колонна.

— Считайте, что он уже там, синьор.

Тарчинини расплатился за открытки и отправился

на Римский бульвар немного побродить среди праздно шатающейся толпы.

Джульеттин муж уже изрядно нагляделся на витрины, с грустью думая, сколько милых вещиц мог бы накупить себе и подарить жене с детишками, будь хоть чуть поприличней жалованье комиссара полиции, и рассеянно, взглядом знатока, скользил по мелькающим в толпе женским фигуркам, как вдруг внимание его привлекла шедшая навстречу красивая, элегантно одетая девушка. По мере того как она приближалась, в Ромео росла уверенность, что он уже где-то ее видел, но лишь столкнувшись с ней почти лицом к лицу узнал окончательно.

— Тереза!

Служанка семейства Гольфолина поначалу слегка растерялась, потом лицо ее озарилось улыбкой:

— Синьор профессор!

— Ma che! Кто бы мог подумать, Тереза, что вы способны превратиться в такую принцессу, а?

Девушка зарделась от удовольствия.

— Значит, я вам нравлюсь?

— Ха, нравлюсь!.. Мадонна, я вообще не понимаю, как это еще за вами не тащится целый хвост обожателей! Они что, ослепли, эти ваши бергамцы?

— Пусть я всего лишь служанка, синьор профессор, но когда я выхожу в город, то стараюсь, чтобы меня принимали за настоящую даму!

— Да вы, Тереза, и есть настоящая дама! Послушайте-ка, а не окажете ли вы мне честь выпить со мной аперитив, а? И пусть тогда лопнут от ревности все эти молокососы, которые уже с завистью пялят на меня глаза!

Несколько смущенная Тереза с явным удовольствием приняла приглашение, и парочка уселась на террасе одного из ближайших кафе.

Тарчинини рассказал ей, как был поражен, застав у себя донну Клелию, которая рылась в его вещах.

— О Боже, синьор профессор,— возмутилась Тереза, — какой стыд!.. Ее совершенно нельзя оставлять без присмотра... А что ей было нужно?

— Убедиться, что я все еще храню портрет, который она якобы подарила мне много лет назад.

— Бедная женщина...

— Скажите-ка, Тереза, а почему она все время называет меня Серафино?

— Да она всех посторонних так называет. И нашего прежнего постояльца тоже... Правда, он-то хоть мог запираться на ключ. Надо обязательно напомнить хозяйке, чтобы она заказала вам новый ключ.

— А знаете, Тереза, — пустил пробный шарик Ромео, — я тут слышал, что чары этого Альберто Фонтеги не оставили равнодушным ваше нежное сердечко...

— Мое?..

— И должен вам признаться, только не смейтесь, что когда мне об этом сказали, я почувствовал какие- то странные уколы в области сердца... Уж не ревность ли это, как вы считаете?

Веронец поразился, как сразу посуровело, сделалось замкнутым лицо девушки.

— Хотела бы я знать, у кого это хватает наглости распускать такие слухи! Этот Фонтега! Да я просто терпеть его не могла... Проходимец, самый настоящий проходимец, вот и все!

— В самом деле?|

— Бездельник! Ему бы только спать да выпить где-нибудь за чужой счет! Гнусный тип, если вы хотите знать мое мнение... Я? С ним?.. Придумают же такое! Стоило блюсти себя до такого возраста, откладывать деньги, чтобы потом промотать их с какой-то шпаной!

Бедняга Баколи... Слушая эту странную надгробную речь, Тарчинини пожалел, что ему не довелось увидеться с парнем, к которому, похоже, никто не испытывал особой симпатии.

— Конечно, вы правы, Тереза... Вам нужно найти себе хорошего парня, с приличной профессией...

Девушка вдруг сразу успокоилась и даже заулыбалась.

— Меня бы вполне устроило, если бы он оказался намного старше меня... Я могла бы полностью на него положиться, а мне, синьор профессор, ужасно важно, чтобы рядом был кто-то, кому бы я могла довериться...

Ромео с трудом проглотил слюну. Положительно, эта Тереза в конце концов окончательно вскружит ему голову... Он зажмурился, пытаясь сквозь прикрытые веки вызвать в памяти жену с ребятишками, но ни та, ни другие не откликнулись на призыв отца, предоставляя ему разбираться со своими страстями без посторонней помощи. Тогда полицейский решил просто прекратить становящийся опасным разговор на столь скользкую тему.

— Стало быть, у вас сегодня выходной?

— Нет, только утро, надо было забрать кое-какие бумаги в префектуре. А потом придется возвращаться. Они ведь там без меня как потерянные. — Она поднялась. — Большое спасибо за приглашение, синьор профессор.

— Да что вы, Тереза, это мне вас надо благодарить.

Не удержавшись, неисправимый Ромео все-таки вложил в эту простую фразу куда больше неясности, чем того требовали простые приличия, и долго не мог отвести взгляда от удаляющейся прелестной фигурки. Вдруг он понял, что она оставила на столе коробку из кондитерской. И поспешил вдогонку.

— Тереза! Вы забыли свои пирожные!

— О!.. Благодарю вас... Донна Клелия мне бы этого не простила...

Протягивая ей коробку, он прочитал надпись и с улыбкой бросил:

— Милан!.. Неужто вы так далеко ездите за своими пирожными?

Она очаровательно расхохоталась.

— Ну что вы, это просто название самой лучшей кондитерской в Бергамо.

***

Утратив недавнюю беззаботность в походке, веронец медленно брел по улице Борфуро. Рядом с этой крошкой Терезой он особенно остро чувствовал свой возраст и, вечный влюбленный, тяжело от этого страдал. Нет, у него и в мыслях не было изменять мамуле, просто он всегда получал удовольствие, убеждая себя, что захоти он... Ах, эта малышка Тереза... Похоже, и он тоже не совсем ей безразличен... Эх, скинуть бы лет пятнадцать...

Так, погрузившись в горькие размышления и невеселые мысли, Тарчинини добрался до церкви Сан Алессандро ин Колонна. У самых дверей подумал, что, если полицейские в штатском действительно следуют здесь за ним по пятам, они, должно быть, решат, что он какой-то невероятно ревностный католик. Тарчинини улыбнулся, и в тот же момент все его грустные мысли сразу куда-то улетучились.

Манфредо Сабация был уже здесь, но, прежде чем приблизиться к нему, Ромео решил исполнить все ритуалы, положенные доброму христианину: опустил монеты в ящик для сбора пожертвований, прямо под ногой у победоносно шествующего Сан Алессандро, потом преклонил колени перед алтарем и так далее. Оказавшись наконец-то подле коллеги, он обхватил лицо руками и погрузился в медитации. И только решив, что этого достаточно, чтобы убедить даже самых заядлых скептиков, присел рядом с Манфредо.

— Что-нибудь случилось? — тут же выпалил бергамец.

Стараясь быть как можно короче, Тарчинини сообщил ему, что, похоже, занимает в семействе Гольфолина ту же самую комнату, где, вне всякого сомнения, под именем Альберто Фонтега жил не кто иной, как Эрнесто Баколи.

— Как вам удалось это обнаружить?

— Путем сравнения остатка шерсти, что вы дали мне в прошлый раз, с ковром, который лежит у меня в комнате.

— Так, понятно. И что мне теперь надо сделать?

— Сказать комиссару старого города, чтобы он явился к Гольфолина с фотографией Баколи. Тогда у нас будет полная уверенность, и я смогу расспросить об этом Луиджи Кантоньеру, хозяина «Меланхолической сирены». Только, ради Бога, ни слова обо мне вашему коллеге из старого города!

— Можете не волноваться... Для всех вы были и остаетесь археологом Аминторе Роверето.

— Спасибо. У нас появилась первая зацепка, возможно, это нас никуда не приведет, но попытаться все- таки стоит.

— Похоже, у нас не такой уж большой выбор, а?

После плотного обеда Тарчинини пустился в обратный путь на вьяле делла Муре. Добрался он туда где- то около трех и в коридоре наткнулся на донну Клаудию.

— Ах, синьор Роверето... Тереза рассказала мне насчет моей матери... Даже не знаю, как вымолить у вас прощенье... Я послала сына заказать для вас ключ. Надеюсь, завтра он уже будет готов. Может, вам что-нибудь нужно? Мы сейчас начинаем репетицию и…