- Потому что сейчас ситуация ровно обратная. Не Иные возобновили эксперименты с Пустой Книгой. Изначальные Силы посредством Пустой Книги решилась на эксперимент с Иными. С одним конкретным Иным. С вами, Дима. В данной ситуации даже запреты Гесера, Завулона и Дункеля вместе взятых не имеют решающего значения, потому что любые титаны из числа Иных теряются на фоне Изначальных Сил.

- Эксперимент? Со мной? - Швед на какое-то время задумался. - Не понимаю - зачем?

- Да все затем же, - почти без эмоций произнес Аркадий Семенович. - Чем-то наш мир Изначальные Силы не устраивает. Поэтому они хотят наш мир изменить. Подправить. С вашей помощью. С моей - вот я вам подсказываю, просвещаю вас. С помощью Великих Магов - которые позволяют твориться всему, что сейчас происходит, хотя теоретически могли бы пресечь. В сущности, Изначальные Силы уже меняют наш мир - многое из того, что я сейчас рассказываю и еще расскажу, ранее я просто не знал, хотя кое о чем догадывался, а кое-что предполагал в силу образования, эрудиции и опыта.

- Тяжело обитателям высших сфер живется, - пожаловался Швед. - У меня уже мозги закипают. Ну, хорошо, Аркадий Семенович. Допустим, допустим Книга призвала меня и вот он вершится, этот самый пресловутый эксперимент. Добрался я до нее, взял в руки. А дальше-то что? У меня по поводу новых заклинаний или той же антигравитации никаких идей пока нет. Абсолютно. Ноль.

- Если вы, Дима, чего-нибудь не видите, это еще не значит, что оно не существует. Книга вас зачем-то избрала. Значит, разглядела в вас то, что ей нужно. Значит, оно объективно существует. Иначе вы не прошли бы экзамен у Стража.

- И снова - допустим. Но технически-то, технически? Вот настал Тот Самый Момент, взял я Книгу в руки - и что дальше? Она же древняя! И текст там проявится на каком-нибудь мертвом языке, нутром чую. Как, скажите на милость, я его прочту?

Бермас внезапно выпрямился в кресле и поглядел на Шведа со смесью удивления и жалости. А потом сказал:

- Что значит - прочту? Пустая Книга потому и Пустая, что в ней нечего читать. В ней пишут! Вы что, не знали?

Когда первый шок от услышанного схлынул, в голове Шведа пульсировала одна-единственная мысль: "Так вот почему стило! Им, оказываются, пишут в древних книгах всякие аль Хазреды! А как можно счесть чужим то, что начертал ты сам?"

По пути назад Швед оставался рассеянным и невнимательным. Не угодил под автомобиль и не свалился с моста - и то хорошо, хотя, наверное, мог бы в такой задумчивости. Слишком уж неожиданным и странным было все, что он услышал от Аркадия Семеновича.

В сущности, ему предстояло вообразить то, что он ждет от Пустой Книги, и, по-видимому, записать это на одной из страниц. Разумеется, в Сумраке. Возможно - ниже первого слоя. Аркадий Семенович предположил, что придавать слишком много значения формальной стороне процесса нет смысла - скорее всего, оно все произойдет само собой, главное - представить и захотеть.

С "представить" складывалось особенно плохо. В сущности, среднестатистический злодей на его месте желал бы могущества, желательно - абсолютного. Праведник непременно попытался бы осчастливить мир. Весь и сразу. И чтобы никто не ушел обиженным. А все, кто посередке между праведником и злодеем, попытались бы добиться внушительных преференций лично для себя.

Очевидно было: внятно представить нечто могучее, чем возможно будет потом с толком пользоваться, маг уровня Шведа не в состоянии. Его сегодняшний потолок - огнем швыряться или вампиров-заурядов гонять, только на подобное и хватало знаний и сил. Не скажешь, что "огнюха", он же "файрболл", или тот же "серый молебен" такие уж сложные заклинания. Хотя и не рядовые, это да. Да и не вынашивал Швед никаких злодейских замыслов по завоеванию мира: ему это было просто неинтересно.

А вот осчастливить мир, в принципе, представлялось благим делом, исполнить которое ничего не мешало. Почти ничего. Кроме сущей мелочи: понимания как. И что именно послужит счастьем всему миру сразу. Понятно, что мир большой, люди в нем разные и счастье каждый понимает по-своему. Тут и одному человеку угодить попробуй... Сто процентов замаешься. Что же говорить о нескольких миллиардах? Нет, вообразить нечто годящееся на роль всеобщего блага совершенно точно выше сил среднего Иного. Тут и гений, пожалуй, не справится.

"Скорее всего, - думал Швед с легкой тревогой, - так и придется мне полагаться на "само собой", а потом, когда в итоге ни хрена не выйдет - просто развести руками и честно заявить: "Я старался! Не срослось! Простите!"

Уже свернув на Измайловский проспект, Швед дозрел до мысли, что раз уж не получается представить добро, можно хотя бы уменьшить в мире количество зла. Но проблема не исчезла: вообразить мир без войн и болезней еще можно. А вот причину, по которой их не будет, причем убедительную...

В общем, постепенно Швед склонился к мнению: какое-то время следует просто плыть по течению, отдаться тому самому "само собой". А там, глядишь, что-нибудь дельное и придумается.

Оставался вполне предметный и осязаемый первоочередной вопрос: как найти Пустую Книгу? Даже работающее "само собой" не поможет, если тупо и бездеятельно сидеть на месте. Нужно что-нибудь предпринимать, бередить мироздание, так, чтобы волны расходились, да подальше. Тогда, возможно, и "само собой" сработает. И в этом смысле грядущая ночная вылазка во владения князей Юсуповых стала казаться в высшей степени необходимой.

Возможно, и Брумель не просто так возник из ниоткуда, и Аркадий Семенович обнаружился в Питере не случайно. И Пашка с Мартой нарисовались на горизонте очень заранее и с дальним прицелом.

Все возможно. Просто теперь нужно все это с толком использовать.

Задумавшись, Швед шагал по проспекту, пока, наконец, не осознал, что сад Пикуля, а значит и дом, где они базировались, остались в паре кварталов позади. Уже и глава Троицкого собора просматривалась над домами на противоположной стороне.

Возвращаться почему-то отчаянно не хотелось.

"Пройтись, что ли? - подумал Швед нерешительно. - Побродить? Я же люблю бродить по городам, где бываю. На этот раз Северная Пальмира встречает меня совсем иначе. Пройдусь, прочувствую. Может быть, пойму - что в прошлый раз пошло не так? Не в банде же Черных было дело, в конце концов..."

И он двинулся дальше.

Времени было около пяти вечера. С Аркадием Семеновичем говорили долго; а потом Вера Семеновна пригласила к обеду и слышать не хотела об отказе. Обед получился с налетом ретро - дореволюционные сервиз, приборы тусклого серебра, фарфоровая супница с умопомрачительным рисунком, блюда, о которых в России успели забыть век назад, накрахмаленные салфетки и обтекаемая светская беседа ни о чем. Шведу казалось, что его видят насквозь и чувствовал себя при этом будто школьник на застолье взрослых и мудрых, когда главное - не умничать вслух и вести себя прилично.

Швед так себя и вел. В основном помалкивал, иногда поддакивал, на вопросы отвечал немногословно, чаще вообще односложно. От впечатления, будто Вера Семеновна от души развлекалась во время всего обеда, Швед так и не отделался.

Впрочем, никакого негатива он все равно не ощутил. И поблагодарил хозяйку на выходе вполне искренне.

Поскольку Швед был сыт, ни в какие заведения заходить не имело смысла; он шел и шел прямо по проспекту, изредка задерживаясь на светофорах, если горел красный, и когда вышел к третьему по счету мосту увидел Исакий.

Швед неровно дышал к красивым строениям - особенно почему-то притягивали его старые жилые дома, а уж их в Петербурге было не счесть. То, что именовалось памятниками архитектуры и шедеврами зодчества (тот же Исакий, к примеру) как ни странно, притягивало меньше. Дворцы и соборы - это нечто возвышенное и неприкосновенное, ими можно долго любоваться, можно даже войти внутрь и приобщиться к великолепию, но задержаться в них на сколько-нибудь продолжительное время, низменно говоря - пожить, ощутить ауру и энергетику, постичь суть и впитать дух... Не то, чтобы это было невозможно для Иного. Нет, это было бы неправильно. Не по-честному. Но если уж добрел до Исакия - надо хотя бы рассмотреть как следует, снаружи и изнутри, в реале и Сумраке!