— Сейчас да, — сказал довольный Годдард, — но не всегда здесь дают такие спектакли. Иногда здесь бушуют пылевые бури, и это прямо противоположно слову «красиво».

Эррин передёрнула плечами. Думать о дурном не хотелось вовсе. Но настроение Годдарда вдруг свалилось в меланхолию.

— Знаешь, Эррин, о чём я мечтал, когда узнал, что смогу ненадолго выйти? Мечтал встретить нежную юную красавицу, такую, знаешь, как сама весна. В венке и длинном сарафане. Которая ищет клевер с пятью лепестками, чтобы загадать желание.

Эррин, пряча разочарование, презрительно закатила глаза, а он продолжил:

— А встретил тебя. Резкую, фыркающую и подозрительную. С огнём на голове и в глазах. Которая скрутит меня в рог одним вздохом. Которая готова отдать жизнь за неизвестных людей и которая жалеет монстра, вырезавшего целый город. Откуда ты свалилась на мою голову, а? Почему больше не хочется мечтать о весне с этим чёртовым клевером? И почему воспоминание о том, как я пропускал твои волосы через пальцы, хочется убрать в самый дальний уголок души, чтобы потом иногда доставать в холодной бесконечности Севера?

В груди Эррин защемило, а ведь он даже не смотрел на неё, задумчиво глядя в закат. Она резко поднялась, выругавшись:

— Да чтоб тебя трещина забрала!

— Заберёт, не переживай, — усмехнулся он, бросив быстрый в её сторону.

А девушка уже шагнула к нему, стремительно и резко, не давая себе времени, чтобы передумать. Перекинула ногу через мужские колени, уселась на него сверху и прижалась к его губам, раздвигая их, приказывая ответить. И он ответил, пробуя, примеряясь и явно сдерживаясь. Поцелуй был образцом деликатности и выдержки. Но Эррин нужно было не это.

Когда она на секунду прервалась, чтобы перевести дыхание и хоть чуть-чуть успокоить заполошно стучащее сердце, он выдохнул ей прямо в губы:

— Жалость тебя погубит, Рыжик.

— Сделай себе одолжение, заткнись, а?

И снова обрушила на него поцелуй. Который на этот раз вернулся сбивающей с ног волной страсти, глубокой, быстрой, почти яростной.

Как она и ожидала, Годдард не был ни нежным, ни трепетным. Напористым, уверенным, властным. Но при этом удивительно внимательным. Ласки его жёстких ладоней — те, которые вызывали у Эррин самые яркие реакции, повторялись и усиливались. Оставшись без рубашки во власти его рук и губ, она уже потеряла все ориентиры. Задыхалась от жгучих касаний, судорожно стягивала его одежду, стараясь хоть как-то вернуть ему те сумасшедшие эмоции, что он будил в её теле.

Стянуть с мужчины брюки, если при этом сидишь на нем сверху, не очень просто. И это бесит необычайно. Хочется скорее дотянуться до кожи, прижаться плотнее, почувствовать максимальным касанием. Да и свои штаны совершенно лишние. Но чтобы снять мешающие тряпки, нужно оторваться от горячего тела, а это совершенно невозможно, невыносимо, невероятно. И от губ оторваться нет никакой возможности. Хорошо, что с этим не приходится справляться самой, тебе активно помогают, вытряхивают тебя из ткани, хватают вновь жадными руками. И все новые рубежи обнажения воспринимаются с восторгом и все возрастающим желанием. Которое остановить уже нельзя никакими силами в этом мире.

Уже полностью раздетая, сидя на нём верхом, она пыталась ускорить процесс, но Годдард сжал её бёдра, не позволяя опуститься на него самой. Он медленно, глядя ей в глаза подёрнутым страстью взглядом, насаживал её, распирал, заполняя до самого предела. Эррин закусила костяшку указательного пальца, стараясь не выпустить стон.

— Не сдерживайся, — хриплым голосом велел мужчина. — Я хочу слышать, что ты чувствуешь.

Впрочем, просьба была почти что бессмысленной. Яркость ощущений была настолько острой, что при всём желании у Эррин не вышло бы держать её в себе. Двигаясь во всё ускоряющемся темпе, захлебываясь эмоциями, они оба не замечали ничего вокруг. Весь мир мог рухнуть в трещину, пропасть во тьме, для них сейчас имели право на существование лишь эти резкие взаимонаправленные движения, приближающие обоих к острой, немыслимой по силе разрядке. Эррин кричала, содрогаясь, удерживаемая крепкими руками Годдарда. А когда её удовольствие пошло на спад, он позволил сорваться и себе.

Первая мысль, пробившаяся в голову девушки после минут небытия, была на удивление самодовольной. Ведь именно она, Эррин Притор, заставила великого и ужасного мифического злодея Годдарда Безумного стонать от наслаждения, изливаясь в её тело.

Дар

Утро было странным. Они проснулись на разных кроватях и не обсуждали произошедшее. Словно бы и не было ничего. Внутри Эррин росла тревога. Годдард же был молчалив, если не сказать, сумрачен. После напряжённого завтрака, он сообщил, что сегодня они дойдут до логова Зверя.

И тревога тут же переключилась на другой объект. Не то чтобы Эррин забыла, что произошло вчера. Но она дала себе слово беспокоиться за один раз только об одной проблеме. Большего ей просто было уже не вынести. Они вернутся ночевать в охотничий домик, и тогда она выяснит всё, что касается её лично. А пока — общественное. Подготовка к спасению мира и прочие мелочи.

Сначала они спускались вниз, в долину. Это было непросто, край был обрывист и местами напоминал сыпуху, по которой они катились ещё в Слое Равноденствия. Но Годдард часто подставлял ей руку, так что обошлось без экстремальных скоростей.

Затем они долго шли по дну долины. Высокие столбообразные камни служили ориентирами, но, как подозревала Эррин, ведёт Годдарда не запомненная карта местности. А что-то другое. Древнее. Жуткое.

Совсем скоро и она сама начала это чувствовать. Словно камень повис на душе и тянул все внутренности в чёрную пропасть. Хотелось выть волком, обхватывать себя руками, чтобы унять внутренних холод, а ещё лучше — развернуться и уйти назад. Сначала шагать медленно, словно примеряясь, затем всё ускоряться и наконец сорваться в такую скорость, чтобы лёгкие тяжко смыкались и норовили вылететь через рот.

Уже ни птицы им не встречались, ни даже пустынные насекомые. Словно всё умирало по мере приближения к цели.

Логово они увидели издали. Здесь большие камни смыкались почти в полный круг, высокие, словно зубы какого-то монстра. Но настоящий монстр был внутри них. Гигантская чёрная масса лежала между камней, возвышаясь над ними как холм. Тонкий огонёк надежды на мгновение вспыхнул внутри: а вдруг он уже мёртв? Вдруг им всем так повезло?

Но нет. Если присмотреться, то можно было заметить, как слегка поднимается и опадает самая середина этой чёрной горы. Самый сладкий сон перед рассветом. Так и Зверь нежился в своём логове накануне пробуждения.

Годдард передёрнул плечами.

Эррин подняла на него глаза, кажется, впервые за то время, что они спустились в долину. Мужчина был бледен, а лицо словно превратилось в маску.

— Пару дней, не больше, — скрипучим голосом сказал он.

— И он встанет? — уточнила Эррин.

— И он встанет.

— Нам обязательно было сюда идти?

— Лишь вблизи я могу определить время окончания сна.

— Но теперь мы можем идти?

Вместо ответа, Годдрад молча развернулся и пошагал в обратную сторону.

Путь назад был быстрее, ноги сами несли их прочь.

Уже поднявшись на плато и спрятавшись от послеполуденного зноя в тени деревьев, они выдохнули. Эррин не чувствовала особой усталости, лишь опустошение: путь в обе стороны занял чуть больше половины дня. Вместе с прохладой вернулись и другие думы. Она подошла к Годдарду и коснулась его руки.

Он повернул к ней лицо.

Она приблизилась почти вплотную. Мужчина не оттолкнул её, но и не сделал попытки обнять.

— Не привязывайся ко мне, Рыжик, — голос Годдарда звучал настолько ровно, что казалось, будто это отрепетировано. — Впереди меня вряд ли ждёт что-то приятное или лёгкое. И тех, кто будет рядом, тоже.

— А если уже поздно? — спросила она, прижимаясь к нему.

— Никогда не бывает поздно — Он покачал головой. — Просто найди себе новый объект для приложения эмоций.