Теперь Эррин сделала шаг назад, внимательно вглядываясь в его лицо, ища хотя бы тень тех эмоций, которые ловила раньше. Ничего. И именно это «ничего» убедило её сильнее прочего. Она сделала ещё пару шагов, отдаляясь, пряча собственные чувства, надёжно пакуя их до нужного момента, прижалась спиной к дереву и спросила:

— А можно я проверю твою память?

Холодная маска треснула удивлением.

— Память? Ну давай.

Эррин поймала его взгляд, с иронией слегка подняла яркую бровь, и чётко выговорила его сокращенное имя:

— Дар.

Она была сконцентрирована на нём, поэтому чутко уловила, как прервалось дыхание Годдарда. Ухмыльнулась, довольно повторила:

— Дар.

Синие глаза стремительно заволокла тьма. Тёмная, грешная, жгучая. Эррин уже знала, что победила. Не позволила ему сбежать, снова жертвовать собой, чтобы защитить не себя. Она выиграла это сражение и с дрожью предвкушения ждала награды. Третий раз называть его Даром не пришлось. Конечно, он помнил, что обещал расцеловать её, едва она назовёт его коротким интимным именем.

Годдард сорвался с места, сокращая расстояние между ними до минимального, впечатал в дерево, жадно впился губами в губы. Она с восторгом ответила на сумасшедший поцелуй, вцепилась руками в волосы, тянула на себя. До постели или хотя бы до кресла отсюда было далековато, но остановить их уже ничто не могло. Воздух в лёгких кончился, но уже хотелось большего. Годдард рывком развернул её спиной к себе, и Эррин упёрлась руками в дерево, подрагивая от предвкушения. Одежда уже как будто особо и не мешала. Что-то было задрано вверх, что-то спущено вниз. И только древнее, сакральное, настоящее имело значение в этот момент.

Эррин впускала его, захватывала, присваивала. Это она брала его в тот момент, когда он врывался в неё с гортанным рыком. Он входил не как завоеватель. Как хозяин, которого слишком долго не было дома. Скучавший, мечтавший, истосковавшийся.

Удовольствие сшибло её, как цунами. Если б не его руки, она бы непременно сползла без сил прямо вниз, к корням дерева, ставшего случайным свидетелем их страсти.

В мир возвращаться было сложно. Дыхание не желало успокаиваться, сердце стучало, как заполошное, глаза не открывались, губы пересохли от криков.

Немного придя в себя, она услышала его тихий голос:

— Ну зачем, Рыжик? Ну зачем? Я хотел бы положить к твоим ногам весь мир, но в лучшем случае добуду шкуру одного большого Зверя. И дальше — без гарантий. Какие уж тут гарантии…

Она повернулась к нему и начала поправлять одежду:

— Ты хочешь сдаться?

— Нет, дорогая, ни за что. Теперь-то точно.

— Вот то-то же, — довольно ухмыльнулась она, всё ещё не до конца придя в себя после пережитых эмоций.

— Я и тогда не сдался, Эррин. Сто лет назад. Я жив только благодаря тому, что у меня был план.

— Что ты имеешь в виду? — Эррин сосредоточилась, потому что, несмотря на шутливый тон, вещи он говорил очень важные.

Он легонько поцеловал девушку в нос.

— Я подозревал, что мне не дадут схватить лавры героя. Даже до Виттега я подозревал это. Шоры восторга перед советом у меня слетели задолго до самой битвы со Зверем и уж точно до того, что произошло после. Я не просто усыпил Зверя. Я сделал так, что, кроме меня, его уже точно никто повторно уложить не сможет.

— Это как? — Эррин удивлённо захлопала ресницами.

— Когда ушёл Берти, я понял, что ни одной гарантии у меня нет, как нет и свидетеля. И после битвы сил на другое сражение я тоже накоплю не скоро. Поэтому Зверь стал моей главной гарантией. Мы с ним, можно сказать, в одной связке.

Эррин замерла, не в силах пошевелиться. Вся превратилась в слух, боясь пропустить хоть слово.

— Когда Зверь засыпал, я залепил ему уши. И теперь он просто не услышит ничьей колыбельной. Прежде чем его укладывать снова, нужно их открыть. Это не имело бы никакого значения, поступи магистерский совет честно. Я бы уж, конечно, не стал бы скрывать это от будущих героев., — Годдард горько усмехнулся. — Но, когда меня притащили в столицу, то по творящейся вокруг секретности я понял, что живым меня никуда не отпустят. Даже если бы я нашёл силы куда-то идти. И я им рассказал, что их единственный шанс — я. Если Зверь встанет снова, то пройдёт победным маршем по всем Слоям.

— И они поверили?

— О, им пришлось. Я мастер блефа. К тому же, как ты сам знаешь, они ничем не рисковали. Из Древней тюрьмы мне было не выбраться самому. И я ждал. Вот такого шанса. Ждал долго, почти потерял надежду. Но прости, Эррин, я не ждал тебя.

— Я спутала тебе планы? — спросила она, мысленно холодея.

— Ещё бы. — Он посмотрел на неё так, что если сомнения и были, то они отпали сами собой. Со щемящей душу нежностью он провёл по её щеке пальцами, лаская. — Теперь у меня есть уязвимое место. Моя точка пропуска. Слабость. То, чего не было раньше. Шантажируя тобой, они могут получить от меня всё что угодно.

Эррин никогда бы не подумала, что её растрогает странное наречение точкой пропуска. Но на глаза навернулись слёзы.

Как уложить Зверя. Практика

В рассчитанный Годдардом день пробуждения они встали рано, ещё до рассвета. Было непривычно прохладно и на листьях их оазиса даже выступила роса. Светлее светлого были эти маленькие драгоценные капельки. Эррин собрала её ладонью и умылась.

Ей категорически не хотелось называть вчерашний день и день до этого — последними днями. Но как про них скажешь иначе? В последние дни они с Годдардом очень много тренировались. Он снова и снова объяснял ей, что и как следует делать, а чего надо категорически избегать. Он хвалил ее, но Эррин и сама понимала, как сильно магически выросла за время общения с колдуном. Вернись она прямо сейчас в академию, она не просто стала бы лучшей. Она вполне нашла бы что противопоставить самим магистрам.

А вечерами они прятались от мрачных перспектив друг в друге. И эти мгновения счастья хотелось растянуть максимально далеко, желательно на всю жизнь. Но у них были лишь эти два дня.

Эррин поёжилась от прохлады, и крепкие руки тут же обняли её со спины. Она с удовольствием откинула голову на мужское плечо и прикрыла глаза.

— Мы справимся, — сказал он ей в макушку.

— Мы справимся, — эхом подтвердила она.

Они едва успели спуститься в долину, как Эррин тоже почувствовала изменения. Воздух словно начал раздражать кожу. Ближе к логову он начал колоться, а потом даже пощёлкивать.

Песок под ногами шуршал и уговаривал повернуть назад. Исполинские камни предупредительно топорщились и грозили пальцами. Разгоравшееся солнце прогоняло их в тень.

Но они шли. Высокий чёрный колдун и рыжеволосая девушка.

Зверь так же лежал в уютной лежанке из валунов, которые окружали его, будто немые стражники. Большой чёрный холм — вот что пока представляло из себя это огромное чудовище. Разглядеть хоть какие-то подробности не удавалось, как Эррин не всматривалась.

Они уже давно обсудили все детали и теперь просто ждали.

Эррин должна была забраться на один из больших скальных выходов — оттуда и обозримость лучше, и можно спрятаться за крупными кусками породы. Она по настоянию Годдарда слазала туда, чтобы понять, как быстро она добёрется до верхней площадки и насколько там устойчиво. Колдуну хотелось разместить её подальше, но оттуда уже мог не достать парализатор.

Сам Годдард собирался простоять посередине большого открытого пространства прямо напротив логова. И хотя расстояние было довольно приличным, Эррин всё равно переживала: насколько велик окажется Зверь, когда встанет на все свои лапы? И сколько шагов ему понадобится, чтобы дойти до колдуна.

Они не обсуждали беспокойство друг за друга. Не рассматривали вариант того, что что-то может пойти не так. И ни словом не обмолвились о том, что будут делать, если план провалится и Зверю удастся выдохнуть тени. Самый ближний город, после Виттега был Доджин. Хотя, по сути, это не имело никакого значения. Эррин не была готова убивать жителей никакого города. Но и позволять Годдарду взваливать эту ношу на себя ей было невмоготу. Она мысленно молилась лишь об этом: чтобы не пришлось повторять ошибки прошлого, совершая ещё большие.