– Наверное, – пожимаю плечами.

– Хочешь с ней пообщаться? Она тоже выйдет на прогулку вечером. Я вас познакомлю.

– Идёт.

Наконец является врач, меня пересаживают в удобное кресло, наклоняют спинку, и вот я почти лежу. Разматывают «мумию», снимая повязку с моего лица. Чернота перед глазами сменяется депрессивной серостью.

– Осторожно открой глаза, Денис, – говорит мужской голос.

Открываю. К серости прибавляется немного расплывчатых цветных пятен, но я нихрена (нихрена!) не вижу. Ни лиц людей, которые сейчас, должно быть, склонились надо мной. Ни солнечного света из окна. Ни даже того, какого цвета долбаные стены в этом кабинете.

Сейчас мне не хватает даже такой паршивой мелочи, как цвет стен и мебели.

АААА! Ущербный!

Один глаз чем-то закапывают, второй протирают. А потом моя голова снова превращается в «мумию»…

В своём нынешнем положении я виноват сам. Часто получал по башке и не заморачивался своим здоровьем. Последняя драка забрала зрение. На одном глазу заменили сетчатку, на втором хирургическим путём удалили последствия старого кровоизлияния. Я, вообще-то, не шарю в этой теме и не особо разобрался, когда врач грузанул терминами. Просто понял, что видеть я смогу. Одним глазом – даже очень хорошо, но не сразу. А вот второй под большим вопросом.

Смогу ли я играть в футбол, тоже непонятно. А это всё, что я умею делать. Всё, в чём я действительно хорош.

На обратном пути в палату Наталья Викторовна отвлекается на звонок телефона, и я невольно слушаю её разговор с кем-то.

– Дочка, ты Рому нашла? … А, у папы опять? Ладно, я сама его заберу… Зайди, пожалуйста, в двенадцатую к Уилсону… Спасибо тебе, моя милая.

– Уилсону? – хмыкаю я, когда сиделка, судя по всему, заканчивает разговор. – Неужели иностранец?

– Да. Кит Уилсон живёт в России уже пять лет. Приехал вместе с русской матерью. Мальчик после аварии, но уже идёт на поправку.

– Ясно… И сколько ему лет?

– Девятнадцать.

Так мы ровесники? Если выползу из депрессняка, найду этого Кита и пообщаюсь.

Заходим в палату. Здесь я ориентируюсь уже без помощи сиделки. Два шага до кровати. Шаг влево – тумбочка, три шага вправо – дверь ванной. Ещё пять шагов вперёд – окно. Справа – шкаф.

А вот к новым апартаментам придётся привыкать.

– Через полчаса обед, – говорит Наталья Викторовна. – Вам что-то сейчас нужно, Денис?

– Нет. Можете идти.

– Хорошо, вернусь через полчаса. Не забывайте про кнопку вызова персонала. Помните, где она?

– Помню…

Где-то там, над тумбочкой. Она мне без надобности просто.

Сажусь на кровать, нашариваю на подушке новый гаджет. Жму на боковую кнопку.

Лишь бы сослепу не позвонить куда-нибудь в Караганду.

– Открыть ВК. Новые сообщения есть?

– У вас сто двадцать пять новых сообщений.

Мля… Там же ещё от фанов тьма всего.

– Прочитай сообщения от Эрики Гольдман.

– Денис, ты что, уже видишь. Как ты мне написал, – механический голос читает без вопросительных знаков.

– Написать ответ Эрике Гольдман. «У меня новый гаджет. Вот, развлекаюсь». От кого ещё сообщения?

Робот монотонно зачитывает все. Голова моя идёт кругом.

– Всё, стоп! Открыть плеер, включить альбом «Тренька».

Положив телефон на грудь, осторожно опускаю голову на подушку и растворяюсь в колбасящих треках для занятий спортом. Мыслями уплываю далеко отсюда и наматываю круги по полю. И мне почти хорошо. Почти…

Полчаса проходят чертовски быстро. Медсестра, от которой вечно несёт луком, ведёт меня в столовку. Моя сиделка подойдёт чуть позже и поможет поесть. Но я пытаюсь есть самостоятельно, потому что это уже слишком, вашу мать!

В палате мне есть не дают, настаивая на социализации. Мол, депрессия может усилиться, если я не буду ходить, разговаривать и есть вместе со всеми. Это больница, а не курорт.

Правда, операция стоила столько же, как неделя на Сейшелах.

Медсестра Тамара усаживает меня за стол. Через пару минут приносят поднос с едой, а мне в руку вкладывают ложку. И тут же кто-то опускается на соседний стул.

– Наталья? – слепо смотрю направо.

– No…

Яна

– Золотко, твой Гольдман уже за столом, – на бегу бросает мне Тамара Борисовна.

С досадой морщусь.

Не мой он. Не мой… Вот именно с ним я не хочу возиться, да простит меня мама. Я его даже боюсь немного, этого футболиста.

Боишься незрячего, Ян? Это же смешно…

А вот нисколечко.

Энергетика у него прям взрывная, очень мужская и очень разрушительная.

– Осторожно, порог, – на автомате бросаю Киту.

Тот хмыкает, посылая мне игривый взгляд.

– Прости, я всё никак не привыкну, – смущаюсь я.

– Что я теперь не беспомощный? – тщательно выговаривает слова американский парень.

– Да, именно к этому.

Но на самом деле я никак не привыкну, что он смотрит на меня. Постоянно и с явным интересом. Никак не привыкну к цвету его глаз. Радужки почти чёрные, как уголь. И контраст с яркими белками даёт странный эффект – его глаза будто бы светятся.

– Окей, окей, я закрою глаза, а ты дашь мне руку, – расплывается в обворожительной улыбке.

– Хорошая попытка, но нет, – вежливо улыбаюсь в ответ. – Зрение в твоём случае – это дар. Пользуйся им, пожалуйста.

– Окей.

Но Кит всё равно пытается коснуться моей руки. Засовываю обе в карманы халата, который я обязана надевать, раз уж косвенно являюсь частью персонала.

Как только входим в столовую, сразу вижу Гольдмана. Перед ним стоит поднос с тарелкой супа и парой кусочков хлеба. В руке Денис держит ложку. Вид у парня немного растерянный. Он медленно поворачивает голову из стороны в сторону и, кажется, прислушивается.

– Это наш новенький? – замечает его Кит. – A real star? (настоящая звезда)

– Ага, звезда, – киваю я.

В отделении уже вовсю болтают о Гольдмане и о том, что его команда проиграла чемпионат, сдувшись на финальном матче.

Я вообще не разбираюсь в футболе… Но, наверное, это очень грустно, когда проигрываешь в самом конце пути.

Кит идёт к раздаче. Тамара Борисовна заводит в столовую Толика. Этому пареньку около шестнадцати. Сегодня ему сделали лазерную коррекцию, и нужно немного времени для восстановления зрения.

Ну, собственно, вот и вся молодёжь нашего центра. Кит, Денис, Толик… Есть ещё Маша, но там особый случай.

Большая часть наших пациентов – пожилые мужчины и женщины. Замена хрусталика, лечение катаракты… В плане оборудования и специалистов мы не отстаём даже от московских клиник. Но у нас небольшая лечебница, мало мест для пациентов. И персонала тоже в разы меньше.

– Яночка, присмотришь и за ним тоже? – просит Тамара Борисовна, отдавая Толика на моё попечение. – Твоя мама скоро подойдёт.

– Да, без проблем.

Помогаю парню сесть за стол.

Кит возвращается со своей порцией обеда и садится рядом с Денисом. Удивительно, но у них почти сразу завязывается диалог. На английском. Болтают они вроде о футболе, если я правильно понимаю их беглую речь.

– Подожди минуту, я принесу тебе поесть, – говорю Толику и направляюсь за его порцией.

Кит дёргает меня за край халата, когда прохожу мимо него, и шкодливо улыбается. Я смущённо вырываюсь.

Когда возвращаюсь к Толику, парни всё ещё оживлённо болтают.

– No, no, давай по-русски, бро! – смеясь, останавливает Уилсон Гольдмана.

Похоже, тот отлично знает английский.

– Ну и какой ты американец после этого? – смеётся Денис.

– На нас уже смотрят косо…

Кит бросает взгляд на меня. Я отворачиваюсь и сосредоточиваюсь на Толике. Одна ложка, ещё одна… Парень морщится.

– Что за дрянь?

– Что, прости? – переспрашиваю в недоумении.

– Помои, а не суп. Не буду! – отпихивает тарелку.

На обед сегодня рыбные щи. Очень наваристые, пахнут так, что слюной захлебнуться можно.

– Давай, ты всё-таки поешь, – настойчиво подношу ещё одну ложку к плотно сжатым губам парня.