Вошедший мужчина достал из шкатулки колоду расписных карт и круглые жетоны, которые он тут же раздал другим. Я часто следил за этой игрой, не знал, правда, как она называется, но в нее играли именно аристократы. Так что я без интереса проследил за сложенными под правой рукой господина Оливера жетонами, больше похожими на монеты, и перевел взгляд на мужчину, как и все остальные.

– Первая ставка, господа? – деловито холодно произнес он, перемешивая карты в руках.

– Давайте, как обычно, начнем с малого для разогрева? – предложил самый старый на вид сидящий за столом джентльмен.

– Да… – пытался что–то ответить господин Оливер, но его перебил мистер Круч.

– Чего мелочиться, давайте сразу к более существенным ставкам. 100 фунтов, за игрока, – он кинул мужчине свой жетон, и тот положил его по середине импровизированного поля.

Господин Оливер тяжело вздохнул, но все же подвинул мужчине свой жетон, сказав: «Банкир», а за ним потянулись и другие. Соотношение сил в ставках было примерно одинаковое. За столом сидело человек восемь, поэтому ставки были по соотношению 2:3:3. 2 человека ставили на победу банкира, 3 – на победу любого игрока, еще 3 – на ничью. Ставки были сделаны, так что банкир, тот самый мужчина, снова перемешал карты и в закрытую положил по часовой стрелке перед каждым игроком и собой по карте, а после в открытую еще под одной, только уже против часовой. Итого, на столе вырисовывалась своеобразная ситуация.

У банкира открытая десятка, что уже давало ему ноль очков, у мистера Круча – семерка, у господина Оливера – девятка, у какого–то мужчины с пышными усами – дама, дающая ноль, у мужчины с моноклем – тройка, у брата господина Оливера – шестерка, у самого старого джентльмена – также шестерка, у мистера в бордовом костюме – король, то есть ноль, у мистера, сидевшего с мистером Кручем – туз, единица.

Банкир явно проигрывал на первой карте, но мог отыграться на второй или даже третьей карте, мистеру Кручу желательно выбить двойку и тогда он выиграет, господин Оливер же был в довольно бедственном положении. Девятка в этой игре выигрыш, но она должна получиться при сложении двух или трех карт, так что…

– Кон выиграл мистер Круч, – объявил банкир, так неожиданно и резко, что я даже не успел отсечь, что все уже открыли вторые карты.

Третьи карты в этом случае оказались не нужны, у банкира было больше тройки, точнее шестерка, у господина Оливера в общей сумме получилось 17, из которой вычли 10 и осталось семь, у остальных ситуация еще хуже, а вот у мистера Круча была ровная девятка. Вот ведь везунчик, ему выпала двойка.

Все зашелестели, а кто–то уже азартно почти выкрикнул что–то о новом коне, и так понеслась игра за игрой, к третьему кону которой мне перестало быть интересно за этим наблюдать, так что я отошел немного в сторону и уселся на пустующее место на диване. Ко мне тут же подлетели заинтересованные в чем–то своем девчушки все в тех же распутных нарядах. В их глазах уже было ноль понимания, лишь алкогольный, а может и наркотический туман. Я старался от них отмахнуться, мне не нужно было их внимание, я наблюдал за обстановкой, я здесь не для веселья, только поди объясни этим пропитым, продажным душонкам, что тебе от них ничего не надо.

Одна так и терлась всеми своими прелестями, которые безупречно привлекали мужчин, об меня, что–то томно нашептывая на ухо, только меня раздражали все ее действия в купе с амбре дешевых духов и алкоголя, поэтому я уже было схватил ее за платье на спине, чтобы дернуть назад, когда на мои колени опустилась легкая–легкая туша еще более навеселе девушки с похабной улыбочкой, которая, видимо, решила время не терять, а переходить сразу к активным действиям. Она впилась в мои губы поцелуем, и ей было все равно, что я схватил ее за руки, стараясь отстранить от себя. Только она и не знала, какая ассоциация прошла в моей голове за долю секунды. Ее руки были настолько же худы, как и у ма бель, и от этого становилось как–то не по себе.

У меня нет права поступать с ма бель так, даже если девушка, сидящая на моих коленях, не она. Уже одна мелькнувшая мысль порочит образ хозяйки, так что я просто довольно грубо укусил девушку за губу, и та так громко вскрикнула, что испуганно вздрогнули, казалось, все, а музыка резко затихла, как и гомон, наполняющий все помещение. Все внимание снова обратилось к нам. И пока девушка что–то возмущенно кричала мне в лицо, я за руку спровадил ее со своих коленей, а другую ее подругу, трущуюся об меня, стянул с дивана, отправив их далеко от себя, и снова спокойно откинулся на спинку дивана, устремляя взгляд на стол.

Громкий довольный и слегка пьяный хохот господина Оливера пронзил тишину и отрезвил всех, давая намек возвращаться к оторванным делам. Он хохотал почти без остановки, глядя на меня, пока не отер появившуюся на глазах слезу и произнес:

– Я никогда не верил сказанным словам, когда мне продавали тебя, потому что они казались мне слишком уж сказочными, ведь не бывает такого… Не бывает таких людей, но ты… – он снова захохотал и повернулся к господам за столом. – Нет, вы только представьте, мне говорят, что он как сторожевая собака исполняет лишь поставленный перед ним приказ, да еще так, что забывает про себя. Я тогда расхохотался в лицо, сказав, что ни один мужчина, оставшись наедине с красивой женщиной, желающей его, не останется равнодушным, а мне доказывали обратное, рассказывали, как оставляли с ним жен, а те жаловались на него мужьям, что он не выполнял их желаний и приказов, которые порой доходили до абсурда, просто потому что муж приказал ему следить на ней, – и снова хохот. – Я не верил, правда, но с каждым таким вот разом удостоверяюсь в правдивости сказанных слов.

И меня это даже не ранило, не смутило. Правда есть правда, чего на нее обижаться. Мне отдали приказ, его я и буду исполнять, а помехи устранять. Так что да, непонятно мне веселье господина Оливера, но это не мои проблемы, так что я продолжил сидеть, теперь уже в гордом одиночестве, ожидая, пока господа не наиграются.

– Новое задание, – холодно произнес господин Оливер, залезая в кэб и ежась от вечерней прохлады, которая сильно ударила и по мне после душных теплых, почти жарких комнат.

– Что от меня требуется? – спросил я, усаживаясь рядом.

– Круч, – одна фамилия, ничего больше.

– Можно поинтересоваться, что он сделал? – это не было вопросом, ради любопытства, и, видимо, господин Оливер почувствовал, а может и услышал это в моем голосе.

– Он, – тихо начал тот, обернувшись ко мне и заглядывая в мои глаза, – украл то, что принадлежит мне, – четко, словно чеканя каждое слово прошипел господин Оливер.

– Послание оставить? – в ответ лишь кивок и раздраженный выдох, а после тишина, словно ничего и не было.

Я отвернулся, разглядывая проезжающие дома и просыпающиеся улицы. Фонарщики гасили свет, позволяя на этот короткий промежуток властвовать непроглядной темноте, разбавляемой легкими предрассветными сумерками. Сейчас было самое время действовать. Сейчас или ждать еще день, и вряд ли это бы понравилось господину Оливеру. Я повернулся к нему.

– Позвольте откланяться, – и господин Оливер, видимо, решил остановить кэб, но я покачал головой, учтиво поклонился и спрыгнул прямо на ходу, группируясь так, чтобы не отбить ничего лишнего.

Боль отозвалась где–то в коленке и локте, но не слишком сильно, чтобы сжаться или скривиться. Я тут же поднялся на ноги, отряхиваясь и оглядываясь по сторонам. Точный расчет, вокруг ни души и темный сквер, так что я просто проверил на месте ли кинжал, похлопав по лодыжке. Хотя, чего его проверять, я не выходил без него из комнаты. Дело привычки и, возможно, просто меры предосторожности.

Карета уехала довольно далеко, она уже скрылась с моих глаз, даже не замерев ни на секунду. Извозчику также безразлично, кого везти, лишь бы деньги заплатили, а что господа делать будут и куда едут, не его дело. Наверное, это мысли любого работяги, барахтающегося на дне, который все еще сохранил остатки совести и морали в своей душе и надеющегося заполучить гроши, пусть хотя бы гроши, но честным трудом. Всех таких честных работяг ждали дома голодные рты, и многие не справлялись, попирая свою же душу и устои, выходя на улицы, продавая себя или воруя. Я был таким же, вышедшим от безысходности на улицы, и вот он где я теперь: перелезаю через высокий забор мистера Круча. Дойти темными путями до его особняка не составило для меня никакого труда, особенно учесть, что слиться с местным населением у меня получалось на раз–два, да и я имел представление, где находился его дом. Тогдашний хозяин приводил меня пару раз к нему, правда, мало понятно для чего, но буду говорить для охраны, наверное. А как известно, такие толстосумы редко переезжали, лишь покупали все новые и новые дома, оставаясь на прежнем месте.