Говорят, это случилось из-за времени. Мол, время было такое: голодное, неприкаянное, когда люди искали новые смыслы и находили их где угодно. Но мне кажется, дело в человеческой природе. В безответственности. Да, девяностые были тяжелыми. Кто-то справился, кто-то подстроился, кто-то все потерял. В такой ситуации очень легко соблазниться, когда предлагают решить все твои проблемы: найти жилье, еду, сказать, как жить, что надевать, как думать. Нужно всего лишь регулярно выполнять пункты А, В и С, как повелел наставник, и все будет отлично. Все будет так, как в детстве.

Моя мама из тех, кто ждал, когда за них решат.

Вся ее история — это побег от одиночества и бесконечный поиск оправданий. В средней школе и старших классах она занималась гимнастикой, но сделать спортивную карьеру не получилось из-за перелома. Найти нормальный институт не получилось из-за плохой школы. Найти нормальную работу — из-за плохого института. Но, как говорит моя мама, жизнь лучше любых романов.

До Дагаева у нее был женатый мужчина на десять лет старше. Он долго морочил ей голову, говорил, что любит, но мог пропасть на месяц и даже не звонить. Он приходил лишь когда ему было нужно, в удобные ему часы и дни. Уверял, что бросил бы жену, но та слаба здоровьем, развод ее убьет, а есть еще и дети. В итоге он бросил не жену, а маму, сказав, что не в силах больше изменять, он врать не любит, при этом изредка продолжал возникать в ночи и ныть, что скучает, но, увы, не может. Потом оказалось, что не мог он как минимум еще с тремя и, в принципе, наверное, был импотент по жизни. Последний раз, когда он приходил, у мамы уже появился папа. Папа вышел с ним поговорить, и больше тот мужчина маму не тревожил.

Это рассказал мне папа, поясняя, каких мужчин выбирать нельзя и как себя нельзя вести. Некоторые мужики, говорил он, заводятся как вши. А ты не простая телка. Ты — кровь Великого духа. Мне было десять, но суть я уловила.

Так вот, когда тот мужчина бросил маму в первый раз, ей пришлось уйти с работы — предприятие закрылось, в девяностые это случалось часто. Примерно в тот период в дверь ее квартиры позвонили приветливые люди и спросили, не хочет ли мама заняться йогой, почистить чакры и научиться астральному карате. Все это маму заинтересовало, и она согласилась. Она наконец встретила семью, которой у нее никогда не было, и мужчину — моего отца, — который сказал, что порешает все вопросы.

Незадолго до их встречи мой отец лежал в психушке. Это отдельная восхитительная история. Еще во время службы в армии он пытался убедить командование войсковой части создать отряд воинов, которые будут способны драться как монахи Шаолиня и насылать на врага кошмары. Солдаты обучались бы восточным единоборствам, вели здоровый образ жизни и стали суперсолдатами с суперспособностями шаманов.

Командование подумало над предложением и отправило Дагаева в психушку. Там им занимались целых два года. Диагноза не знаю, но вернулся Дагаев еще просветленнее, чем был, и с новым планом.

Сперва он устроился в фирму одного известного в Алтайском крае бизнесмена — тебе он тоже хорошо известен. Фирма занималась платными семинарами по нетрадиционным методам целительства. Там Дагаев стал звездой. Он вводил людей в транс, лечил их иголками, вениками, шлепками, зельями, учил их жизни, йоге, рэйки, астральному карате, снимал порчу — настоящий целитель и гуру. В конце концов он перерос ту фирму и основал организацию — «Сияние».

Сияние, говорил он, это способность чистой души, это бессмертие и неуязвимость, которые достигаются лишь на границе между миром людей и миром духов. А он сам — аватар Великого духа на земле. Он помнит прошлое, он видит будущее, он может изгибать пространство, может дать жизнь и забрать ее. Он — связующее звено, он пришел, чтобы помочь людям обрести свое место в космическом порядке. Он — проводник мудрости, передающий знания о связи между всеми формами жизни.

Он часто использовал слова не по назначению, у него была своя религия с придуманными правилами, и традиционный шаманизм имел к ней мало отношения. Никто его не учил, и это его ни капли не смущало. Он говорил, что просто знал, что делать.

Великий дух не чурался рекламы. Объявления с приглашением в «Сияние» висели на всех домах и всех столбах. Реклама была и в газетах — с обещаниями исцеления от болезней, а также приглашением на йогу, рэйки и далее по списку.

К нему пошли бывшие пациенты и люди с улицы, но брал Дагаев не всех. Он говорил, что может изменить лишь молодой дух, заставить его сиять. Старый уже не в состоянии меняться. В основном в «Сияние» вступали молодые девушки. Мужская энергия другого толка, так говорил отец. Мужчины были его учениками или другими, «наставниками», о них мало кто знал.

Так вот. Женская энергия более пластична, говорил отец. С ним трудно было спорить — пластичные женщины отписывали ему недвижимость, дарили машины, отдавали последние деньги на благо организации. Их называли послушницами — отцу захотелось вдруг примешать православного колорита. Звучало это издевательски: жизнь послушниц мало походила на монастырскую, а когда они достаточно сходили с ума от бреда и запрещенных препаратов, Дагаев допускал их до высшей ступени.

Говорили, у них так было принято — оргия в лесу. Что? Не знаю, я не видела. Я только знаю, что отец написал несколько книг — путей к сиянию, так он называл это. В них были подробно описаны сексуальные практики, помогающие достичь наивысшего просветления. Просветленных привозили окольными путями в один из «приютов» — обычную городскую квартиру, по факту притоны с двумя квадратными метрами на человека. Ежемесячно просветленные платили взносы. Тем, кто не мог найти денег, предлагались обряды иного толка, с благотворителями и наставниками высшего ранга.

В детстве я была уверена, что папу знают всюду, во всем мире. Куда бы мы ни шли, на любом рынке, в любом дворе с ним здоровались. За пару лет «Сияние» проросло в город, как грибница. У него было много юридических обличий, бизнесы, которые преумножали капитал. Сомневаюсь, что послушницам что-то перепадало, но вот папа построил большой дом в частном секторе и выкупил много квартир, из которых сделал новые «приюты». Позже Дагаев сказал послушницам ходить в «приютах» в одном белье и сетчатых чулках. Они не были против, они были только рады привлечь внимание Дагаева и «принять Великого духа».

Маме на послушниц и сетчатые чулки было плевать, по-моему. Она-то жена, мать его ребенка, у нее официальный статус. В жены он выбрал именно ее, значит, она чего-то стоит. Он знает путь, она по нему идет, не задавая лишних вопросов.

«Сияние» проводило много ритуалов в лесу. Послушницы мазали себя и деревья кровью, плясали вокруг них. Наставники и ученики били в бубны и барабаны. Иногда все становились в круг, а отец танцевал в центре в одной шкуре, наброшенной на плечи. Потом он кормил духов огня водкой, раскалял в костре длинную железную пластину и прижигал себе и всем желающим язык.

Страшно мне не было. Наверное, я как-то с детства к этому привыкла. В целом нужно что-то очень серьезное, чтобы заставить меня поволноваться. Дагаев говорил, что не нашел страх, когда вытаскивал мою душу из Нижнего мира. Духи забрали и спрятали, сказал он, да и ладно, ведь медведице не нужен страх. Оюне страх не нужен.

Дети в детском саду первыми поняли, что со мной что-то не так. В отличие от взрослых, они видят вещи как есть, а не как им хочется видеть. В саду я никого не смущала, в младших классах тоже. А вот в средней школе пришло много новых детей, и расклад поменялся. Из-за смуглой кожи я стала «немытой», из-за длинноватого носа — «ведьмой», один раз в раздевалке после физкультуры меня облили водой.

Я сама не заметила, как давние знакомые перестали со мной общаться, как будто боялись себя запятнать. Они собрались вокруг девочки, переехавшей в Староалтайск из Новосибирска, ее звали Юлечкой. Она была старше меня на год — ей исполнилось двенадцать, — была красивой, веселой, богатой, и, в отличие от безумного, кричащего, пропитанного спиртом и пахнущего костром богатства «Сияния», богатство Юлечкиной семьи несло отпечаток тихой роскоши. Дела у той семьи тоже были тихими — Юлечкин папа пилил бюджеты с городской администрацией на ежегодной перекладке асфальта. Дагаев отзывался о нем не очень лестно, видимо потому, что все эти бюджеты проходили мимо, а дружить Юлечкин отец с Дагаевым не захотел.