— Самоубийства… — Широков вздыхает. — А где их нет? Вот настоящая проблема у нас в городе — наркомания. И наркоманки, которые себя поджигают по чердакам. День города на носу, а тут такое, все на ушах стоят.

— Особые староалтайские наркотики, наверное? После которых бензином обливаются. Она сказала, что виновата, просила у кого-то прощения.

— И что? Имена называла?

— Нет.

— Ну и что здесь искать, скажи мне? — Широков опирается на стол, склоняется ближе к Нике, наставив на нее палец. — Хочешь добрый совет? Не лезь туда, куда не просят. Прекращай играть в детектива, Шерлок. Это в романах у нас следствие ведут все кто ни попадя, от санитарки до монтера, а в жизни на это есть следственные органы. У нас всё под контролем.

— Не сомневаюсь.

Из-за занавески показываются длинные темные волосы, сероватый лоб, белесый глаз, разбитый нос, второй глаз заплыл — Айта. Ее не стало перед Никиным десятым днем рождения.

— Я бы хотела, чтобы вы завели дело, — говорит Ника. — Расследовали. Может, до самоубийства их доводят, как в «Сиянии»?

— А ты правда хочешь, чтобы я расследовал? Вот серьезно.

— Конечно.

— То есть хочешь присесть.

— А я-то здесь при чем?

Широков понимающе улыбается, мол, нашла кому вешать лапшу.

— Мало кто в курсе, что ты здесь, но слухи расходятся быстро. Дочка Дагаева в городе. Может, это ты ту бабу подожгла? Заманила на чердак, облила бензином и того. А Толя тебя отмазывает, как дурак. Может, ты такая же чокнутая, как папаша твой, а? Труп нашла в заброшке. Это совпадение или кто-то тебе сказал, что он там?

— Я же говорю про письма.

— Письма, да. Ты говоришь со спамом. И что на это скажет суд, а?

Айта выходит из-за занавески, встает за спиной Широкова. Лицо ее разбито, нос свернут набок, хрящ торчит белым наростом. В руке у Айты кусок сырого мяса.

Широков оборачивается, смотрит сквозь Айту.

— Что там?

Ника качает головой.

— Ничего. Вы помните Айту?

Широков замирает, внимательно смотрит на Нику.

— Какую?

— Айта. Разбила себе голову в загородном доме.

Он помнит, это заметно. Снова оборачивается на занавеску, складывает два и два.

— Значит, галлюцинируешь вовсю.

— Просто я шаманка. Шаманская болезнь, астральный мир. Мы с Якутом это обсуждали. Он сказал, что здесь место силы, духи громче говорят.

Широков хмыкает.

— Слушай, ну я знал, что все плохо, но не подозревал, что настолько. Тебе, может, опять прилечь в больничку, отдохнуть? Тут и здоровый человек кукухой поедет, труп найти, потом еще самоубийца, пожар…

— Это не мне решать. Если захотят, положат сразу же. А Айту вы должны помнить. Вы же к ней приезжали.

— Ты все перепутала. И это не твое дело, — повторяет Широков с нажимом.

— С каких пор оно стало не моим?

— С тех пор, как помер твой отец. Оставь это. Лечись, живи спокойно.

— Вы к нему ходили.

— К нему ходили все.

— Не все ходили так, как вы.

Широков щурится.

— А ты сейчас одна живешь, получается? — спрашивает он. — Или с тем парнем? Забыл имя, все время к тебе приезжает. А, брат Баевой. Как у них дела? Видел его мать недавно. Она работает тут неподалеку.

Ника молчит, представляет, как Ромина мать возвращается из магазина, тащит пакеты, старается не навернуться на ледяных заносах. Что если кто-то ударит ее по голове? Или толкает, и она падает на лед. На ограждение у тротуара. На ступеньку. Падает с моста — самоубийство, так потом скажут. Дочь схоронила и не выдержала.

— Толя делает все, чтобы тебе было хорошо, — говорит Широков. — Прикрывает тебя как может, как родной отец за тебя впрягается. Цени это. Пришли мне эти письма, если они так тебя тревожат. Посмотрю, что там за отправитель.

Айта склоняется к Широкову, прижимается синей щекой к его щеке. Смотрит на Нику и прикладывает палец к губам.

— Они не сохранились, — отвечает Ника. — Показалось, наверное. Мне часто кажется всякое.

— Вот и умница, — улыбается Широков. — Но если что-то будет, ты мне сообщи, хорошо?

Ника кивает.

На этом Широков отпускает Нику — похоже, выяснил все, что хотел. Ну или просто убедился, что никто ей не поверит.

— Забыла спросить о вашем здоровье, — говорит она на прощание. — Как оно?

— Как обычно, хорошо, — устало отвечает Широков. Айта сжимает мясо в кулаке, оно сочится темной кровью.

— Доброго вечера, — говорит Ника.

— До встречи, — она слышит вслед.

На улице Ника закуривает. Ее до сих пор потряхивает. Заметив на стене ларька объявления о шаманском обществе и помощи заблудшим душам, Ника лезет через говно и грязь к стене, отдирает их, обрывки бросает в лужу. Под изумленными взглядами прохожих возвращается обратно на тротуар. Один останавливается рядом. Ника оборачивается, набрав воздуха, чтобы послать куда подальше, но выдыхает — перед ней стоит Аникин. Он рассматривает ее вымазанные по щиколотку ботинки.

— Что? — огрызается Ника.

Андрей качает головой — ничего, мол.

— Еще одна девушка. Подожгла себя, ты представляешь?

— Если дух человека слаб, с этим ничего не сделаешь, — говорит он словами мамы. — Вот твой дух силен.

— Как вы меня задолбали. Андрей, это не игры.

Он подает Нике бумажный носовой платок, но с таким слоем грязи на ботинках тот вряд ли справится. Ника оттирает подошвы о ледяной нанос у парапета, оставляет полосы.

— Кто говорит про игры? Я сразу, как тебя увидел, почувствовал великую силу. Ты говоришь про свои видения — но это же норма. Тебя избрали, шаман-предок посылает тебе дьяволов. Нужна инициация.

— Большое спасибо, но мне нужны таблетки и терапия. И не только мне, кстати… Ты знал, что в две тысячи первом в Москве фанатики задушили девочку? Шесть лет ей было. Собственные мать и бабка постарались, им, видите ли, сказали, что если ребенок умственно неполноценен — значит, он проклят Богом.

— Сумасшедших много, к сожалению, — меланхолично замечает Андрей. — Не в обиду. Думаю, такие истории везде есть.

— Это точно. Ваню помнишь? Сколько было Ване, девять?

Андрей вздрагивает, словно его ударили.

— Ника, нет.

— Изгнали они бесов. Ты помнишь, что он кричал тогда?

— Прекрати.

— Конечно же не помнишь, потому что он не мог кричать.

— Ника, хватит!

Андрей закрывает лицо руками — совсем как в детстве. С минуту он стоит так. Ника молчит, прохожие торопливо проходят мимо.

Когда Андрей отнимает руки от лица, он вновь спокоен.

— Для чего ты вернулась?

— Не знаю. Возможно, для того, чтобы этот пиздец повторился.

— Мне кажется, что духи предков привели тебя не просто так.

Ника не хочет идти у него на поводу. Но, видимо, придется.

— Хорошо. Допустим, я здесь не просто так, а для того, чтобы не дать причинить зло. Та девушка, которую нашли в заброшке, вот каково ее родным? Она не должна была умирать, Андрей. И остальные тоже не должны. Они же сами себя наказывали постоянно, помнишь? И из-за чего? Из-за того, что пара мудаков возомнили себя богами?

Предатели будут страдать сильнее всех, повторял Дагаев. Те, кто доносит на братьев и сестер своих, кто выдает тайны наших ритуалов, кто мешает сиять другим, — эти нелюди будут умирать тысячи лет и не воссияют никогда. И бесы будут рвать их.

— Андрей, — говорит Ника, касаясь его пальцев. Те холодны, как будто давно остыли. Андрей моргает, смотрит на машины, светофор и УВД, пытается не слушать, это видно, но Ника ловит его взгляд. — Андрей, мне очень нужна твоя помощь.

выдох четвертый

— Я, блять, говорил следить за ней. Что непонятного?

Рома не знает, что ответить. Что тут скажешь? Он обосрался — хоть никому не обещал дежурить у ее подъезда сутки напролет. Ника уехала, не предупредив. Она была уверена, что отправила сообщение, он видел — она не врала, вот только сообщений отправленных не было. «Наверное, связь была дерьмо, какой-то сбой», — в итоге сказал Рома. Ника кивнула, хоть оба прекрасно знали, что это, конечно, сбой связи, но совсем другой.