Вернувшись в апреле 1947 года на родину, Герман мечтает об учёбе, но так и не может определиться с выбором, кем ему стать – писателем или музыкантом. И сперва, поддавшись на уговоры друга, Владимира Семакина, подаёт документы в пединститут.

К экзаменам нужно готовиться, и он отправляется за учебниками к своей бывшей однокласснице Жене Козловой. И встречает там её младшую сестру Люсю. Людмилу Козлову.

Конечно, он её и раньше видел, учились-то они в одной школе, да и у Жени он бывал неоднократно. Но он помнил её худенькой маленькой девчонкой, а сейчас увидел юную красавицу.

Девушка ему нравится. К тому же она учится в том самом пединституте, куда собирается поступать он. Есть возможность для «нечаянных» встреч.

Экзамены в пединститут сданы, Герман поступает на филологический факультет. Казалось бы, всё решилось. Но тут вмешалась судьба в лице Николая Максимовича Греховодова. Герман показал ему свои последние сочинения. И Греховодов решительно отмёл все возражения и заявил: никакого пединститута! Только – музыка!

Люся тоже решает попробовать поступить в училище. Не знаю, зачем ей это нужно – уже перейдя на третий курс института, поступать ещё и в музыкальное училище. Бросать прежнюю учёбу она не собиралась. Хотела параллельно получить второе образование? У них дома стоял рояль, и Люся неплохо играла. Захотела начать играть профессионально? Или решила поменять профессию и заняться пением? Пела она тоже вполне прилично.

Вот не поинтересовались мы в своё время этим фактом её биографии, а сейчас и спросить не у кого.

Но, как бы там ни было, а Люся решила попытать счастья и поступить на дирижёрско-хоровое отделение, куда собрался поступать и Герман. И жена Греховодова, преподававшая в музыкальном училище, даёт им для подготовки к экзаменам один учебник на двоих. Заниматься приходится вместе. И эти занятия их сближают, дают возможность лучше узнать друг друга.

Экзамены Герман сдаёт блестяще и его принимают сразу на второй курс. Вот что он пишет в дневнике, готовясь к своему первому учебному году после армии.

«Даже музыку забросил в последнее время, с тех пор как сдал зачёты в музыкальное училище. На меня не очень хорошо действует похвала. Правда, я расту в своих глазах, хочется идти дальше, добиться большего, но после триумфа хочется и отдохнуть. В самом деле, разве это не триумф? Выслушать тут же, на экзамене, похвалы экзаменаторов, услышать их аплодисменты и быть принятым сразу на второй курс, – тут есть с чего закружиться голове. Ведь даже у вороны „в зобу от радости дыханье спёрло“, когда её похвалила лиса. А что уж про меня говорить, дилетанта и недоросля!» (Запись от 30 августа 1947 года)

Люся тоже поступила и даже, кажется, год проучилась, умудряясь совмещать две учёбы. К сожалению, никаких письменных свидетельств об этом не осталось.

Так или иначе, а жизненные пути молодых людей всё больше сближаются. В дневнике от 30 августа 1947 года двадцатитрёхлетний Герман пишет:

«В девятом часу вернулся от Козловых. Это – две сестры, Женя и Люда (Люся). Со старшей, Женей, я проучился в одном классе семь лет, с четвёртого по десятый. Она не потеряла время, как я, и в этом году закончила обучение в мединституте, и вот уже несколько дней числится на работе в какой-то деревеньке в десяти километрах от Ижевска. У меня почти ежедневно бывает брат бывшего моего одноклассника Льва Аммосова Эрик. И вот уже несколько дней, как мы посещаем этот окружённый зеленью, стоящий на тихой улице Гоголя дом №6 Козловых.

Мне очень нравится младшая – Люся. Болтунья и хохотунья, она всегда весела, насмешлива, проста и говорлива. А началось это перед зачётами в муз. училище. Она тоже поступала на дирижёрско-хоровое отделение. Полина Исаковна Кац, жена Греховодова, дала нам на двоих учебник теории музыки и сольфеджио, и мы в дни перед экзаменами виделись почти ежедневно. Мне понравился Люсин характер. Я зачастил к ней. Сегодня, как всегда, посмеялись, попели, даже потанцевали (вернее, поплясали) на прощанье. Было немного весело».

Но, к сожалению, только учиться у него не получается. Живут они по-прежнему голодно и бедно, и Герман по возвращении из армии устраивается на работу в хор радио на должность артиста хора. Но хор летом уходит в отпуск, а Герман отпускных ещё не заслужил. С одной стороны – хорошо, работа не мешает сдавать экзамены. С другой – денег нет, а есть хочется. Запись в дневнике:

«Итак, вчера мне исполнилось 23 года. Вчера был день моего рождения – большой для меня праздник. С утра я выпил стакан кислого молока, которое за день перед этим прислала с дачи из Ягула мама, съел триста грамм хлеба и весь день рыскал в поисках денег. Хоть и не хотелось мне, но пришлось сдать в „Когиз“ несколько книг, чтобы получить 42 рубля и сходить в столовую, где мне можно было покушать на „СП-1“. Правда, на остаток денег Лиля вечером сварила суп, а мама прислала 5 стаканов земляники и пол-литра молока, но сегодня-то снова нечего жрать! Даже хлеб не дают на завтрашний день, и сегодня я его не видел нигде, кроме как на полках нашего магазина. О, как надоела эта проклятая голодовка, как опротивели эти вечные заботы о куске хлеба в полном смысле этого слова! Какое унизительное состояние! Ничто не радует, ничто не влечёт. Даже похвала Греховодова моей новой песне не дошла до меня. А ведь как бы раньше обрадовался я этой похвале!.. Но правду говорят, что голодному соловью не до песен!..» (запись от 31 июля 1947 г.)

Раньше у детских садов были летние дома отдыха – дачи. И на лето Варвара Матвеевна вместе с детским садом уезжала в Ягул, находящийся в тринадцати километрах от Ижевска. Но при каждом удобном случае прибегала домой, чтобы подкормить голодных сыновей и дочь.

«Вчера вечером приходила из Ягула мама. Пешком, с полбуханкой хлеба, ягодами и бидоном с молоком – всё для нас с Лилей. Она уже ничего необыкновенного, из ряда вон выходящего, не замечает в том, что отказывает себе в куске хлеба, пускается на всё, чтобы принести всё это нам, голодным птенцам, которые, даже не поблагодарив, с жадностью во взгляде набрасываются на всё, что она достаёт и буквально на глазах, пожирают. Сколько же любви нужно для…» (на этом запись от 2 августа 1947 г. прерывается).

Да, бабушка для своих детей была готова на всё. Она всегда верила в них, во всём поддерживала, гордилась их успехами. И они отвечали ей искренней любовью и заботой.

Понемногу всё нормализуется. Хор выходит из отпуска, начинается работа. Да и писать музыку Герман продолжает. Именно тогда он создаёт свою самую, пожалуй, знаменитую песню: «Мон тодам ваисько» («Я тебя вспоминаю») на слова удмуртской поэтессы Ашальчи Оки (Приложение 2). На её стихотворение наткнулся он случайно, но стихи его очень тронули, и он начал подбирать к ним мелодию. Записал её, сыграл на своей старенькой мандолине домашним. Мелодия всем понравилась и он, окрылённый, показал получившуюся песню дирижёру хора Анне Иосифовне Гордон. А та начала её разучивать с хором.

Позже, через много лет, в одном из выступлений на радио он говорил, что, когда он услышал свою песню в исполнении хора, у него запылало лицо, и слёзы выступили на глазах. И именно тогда он окончательно понял, что будет композитором.

Песня имела большой успех. Более того, она до сих пор не потеряла своего обаяния, и по сей день без неё не обходится, пожалуй, ни один хоровой концерт.

Но тем не менее пишет о своём триумфе Герман довольно сдержанно: