Настоящая работа делится на две части. Первая – это документированная биография, о которой только что говорилось. Она разбита на восемь глав, представляющих восемь этапов жизненного пути Юлии – от императорского дворца до вечного города Рима, – с мистическими переживаниями и ГУЛАГом в промежутке между ними.

Во второй части мы публикуем семь неизданных текстов Юлии Данзас автобиографического и исторического характера и «Красную каторгу» с неизданными вариантами.

Сокращенные ссылки курсивом отсылают к библиографии в конце тома. В квадратных скобках [ ] заключены авторские вставки в цитируемый текст (купюры, объяснения).

До отъезда за границу (в 1934 г.) все тексты Юлии Данзас написаны по-русски.

«Я родилась 22 мая 1879 г. в Афинах, где мой отец был в то время поверенным – первым секретарем императорской дипломатической миссии России в Греции.

Мой отец принадлежал к русской ветви старинной французской семьи, которая эмигрировала во время Революции; в эмиграции мой прадед женился на девице из Курляндии, баронессе Корф, лютеранке, и обосновался в России, положив начало нашему роду. Рожденные в этом браке дети были католиками, но мой дед женился на русской православной девице, и его дети, то есть мой отец и его сестры, были крещены и воспитаны в православии, как то предписывалось российскими законами.

Мой отец, российский дипломат, женился на мадемуазель Аргиропулос, происходившей из старинного византийского рода, одна из ветвей которого, идущая от выдающегося гуманиста XV века Иоанна Аргиропулоса, также обосновалась в России. В этом браке у моего отца было трое детей, двое моих старших братьев и я. Всех троих нас по закону окрестили в православную веру.

Вскоре после моего рождения отца перевели в Брюссель, а потом вызвали в Санкт-Петербург, где он занял важный пост в Министерстве иностранных дел. Он умер в Санкт-Петербурге 6 января [1] 1888 г. при трагических обстоятельствах, и я считаю себя обязанной здесь их указать, так как они оказали большое влияние на мою судьбу. Мой отец был человеком большого таланта, глубокого и беспокойного ума, жаждущим истины. Он не получил никакого религиозного образования, высокомерно исповедовал атеизм, но при этом его душа слышала мистический зов, сама того не осознавая. Блестящая карьера и светские успехи не давали ему удовлетворения, он отошел от них, чтобы погрузиться в философские и научные исследования. На какое-то мгновение он поверил, что нашел истину в материалистической науке XIX века; он вел дружескую переписку со знаменитым профессором Эрнстом Геккелем [2] . Под его влиянием мой отец изучал вопросы религии, которые втайне мучили его, с материалистической точки зрения. Он написал работу под названием „Естественная история веры“, первый том которой был опубликован в Париже в издательстве Ф. Алькан в 1887 г. под псевдонимом фон Энде (Н. Д. – Николай Данзас) [3] . Геккель и другие выдающиеся ученые того времени горячо его поддержали, и отец уже работал над вторым томом, когда его внезапно охватило уныние. Чем больше он углублялся в материалистическую догму, тем яснее видел ее недостатки; свою „научную веру“ он потерял, а других не знал. Ужасающая пустота мысли вызвала отвращение к жизни, и эта внутренняя драма, которой он не делился ни с кем, даже с моей матерью, закончилась самоубийством. Мой отец прожил всего час после того, как нанес себе рану, и, будучи в агонии, он призывал Бога, которого никогда не знал, он умолял мою мать молиться за него. „Вели детям молиться за меня!“ Вызванный в спешке священник прибыл слишком поздно. В то время мне едва исполнилось восемь лет, я была младшей в семье, любимым ребенком отца. Перед тем, как нанести себе смертельный удар, он пришел в комнату, где я спала, сел на мою кроватку и отослал служанку, весьма удивленную этим ночным посещением. Я проснулась. Отец взял меня на руки и долго смотрел мне в глаза. Его взгляд был столь пристальным, что мне смутно чудилось что-то, недоступное моему пониманию. Не было произнесено ни одного слова, и я снова заснула, не догадываясь об ужасной драме, происходившей в доме. Мне никогда не забыть этот взгляд. Лишь много позже, когда мне довелось в свою очередь познать муки сомнений и тщетных поисков истины, я поняла, что мой отец этим немым прощанием с любимым ребенком завещал мне последнее усилие своей мысли.

Моя мать была сломлена смертью моего отца и моего старшего брата, которого через два месяца унесла скарлатина. Она покинула Санкт-Петербург, чтобы поселиться на несколько лет в деревне в нашем имении на юге России. Врачи прописали моему единственному оставшемуся брату Якову длительное пребывание в деревне, так как он был слаб здоровьем. Мой брат учился на дому, и я училась вместе с ним, хотя и была младше него на три года. Этому обстоятельству я обязана намного лучшим образованием, чем то, что обычно получали девочки. Я изучала латынь и греческий, получала подготовительные знания для профессии юриста, которую собирался избрать мой брат. Учеба вызывала у меня восторг; к тому же я обожала читать, и в моем распоряжении была библиотека, собранная пятью поколениями больших любителей чтения. За тем, что я читала, присматривали мало, а то и вовсе не присматривали; моя мать довольствовалась тем, что запирала на два оборота ключа шкаф, где хранились современные романы, а в остальном она предполагала, что девочка не будет интересоваться нудными толстыми томами, которых она сама никогда не открывала. А я страстно поглощала эти „нудные толстые тома“. К пятнадцати годам я уже прочитала всех историков, от классиков античности до авторов XIX века, всех философов, в особенности философов-материалистов XVIII века: Вольтера, Руссо, Юма, Монтескьё – всех, вплоть до Большой Энциклопедии! К счастью, мое крепкое здоровье уберегло меня от нездорового любопытства; безнравственность XVIII века соскальзывала с меня, не представляя интереса; я даже не пыталась понять то, что, как я догадывалась, было постыдным и отвратительным. Но если моя нравственность уцелела, то мысль моя претерпела глубокое влияние потока безбожия, который на меня изливался. Это влияние ничем не уравновешивалось. У меня не было никакого религиозного образования, что было обычным для России; в моей семье и в ее окружении соблюдались некоторые религиозные обряды, такие как причащение на Пасху, не придавая им большого значения, это была дань традиции, нечто обязательное для людей из „приличного общества“. Моему юному, исполненному гордыни уму христианство казалось бабьим предрассудком, которому делали ряд уступок в силу традиций и из снобизма.

Мне было шестнадцать лет, когда по случаю мне попалась „Исповедь“ св. Августина; сперва я просмотрела ее без интереса, только чтобы сравнить ее стиль с прекрасной латинской прозой классиков, как вдруг эта книга меня захватила, открыла мне новые горизонты. Впервые в жизни я увидела, что христианство – это большая философская система, которая напрямую рассматривает проблему зла и другие мучительные вопросы человеческой мысли, я увидела, что эта философская система могла бы удовлетворить великих мыслителей. Передо мной открылся новый мир, и я решила изучать христианство с философской и исторической точки зрения.

Сначала я обратилась к русским священникам, но полученные от них ответы были расплывчатыми или инфантильными. Следовало искать в ином месте. Исторические изыскания, которым я ревностно предавалась, приучили меня вести поиски, возвращаясь к первоисточникам. Так я обратилась к источникам христианства. У меня было много карманных денег, и я тратила их в основном на книги; я раздобыла труды Отцов Церкви и беспорядочно их читала. Но глубокое впечатление произвели на меня две книги – труды св. Василия Великого и св. Иустина Философа. Я увидела, как развивалась христианская догма путем уточнения гениальных интуитивных прозрений платоновской философии. Какими глупыми и неуместными мне показались насмешки Вольтера! Но я еще не была христианкой. Я восхищалась глубиной христианской мысли, но сердце мое молчало, я еще не познала Иисуса. И около пятнадцати лет я барахталась в болезненном агностицизме, выискивая ускользающую истину. Часто, словно во сне, я ощущала на себе прощальный взгляд отца, который я уже тогда понимала. Этот взгляд побуждал меня найти то, что отец тщетно искал. И было одновременно и больно, и радостно иногда услышать от матери: „Ты и вправду настоящая дочь своего отца“» (Curriculum vitae, с. 1–4).