Дети вздохнули и переглянулись.
– Конечно, сэр Ричард, – сказал Питер. – Мы будем у вас в шесть.
– Да, – сказала Кэйт. – Мы придем. В шесть. – Что ты сказал королеве Шарлотте? – сердито прошептала Кэйт, когда сэр Ричард отошел от них.
* * *
Придя в больницу навестить доктора Пирретти, доктор Дайер увидел сидевшего в коридоре у дверей ее палаты сержанта Чадвика.
– Нет никакой необходимости в полицейской охране, – воскликнул он. – Доктор Пирретти вовсе не преступница!
– Это приказ детектива инспектора Уилера, сэр, – ответил сержант Чадвик.
– Как она?
– По-моему, неплохо. Но они собираются задержать ее на ночь, чтобы провести обследование.
Доктор Дайер негромко постучал в дверь и вошел в палату. Доктор Пирретти лежала на кровати лицом к окну.
– Эндрю? – спросила она.
– Да, – ответил доктор Дайер, удивившись ее догадке. Наверное, Анита увидела его отражение в стекле.
– Эндрю. Аппарат Тима… временной дифференциал прямо пропорционален величине произведенной антигравитации.
– Что-что?
– Результат временного дифференциала прямо пропорционален величине произведенной антигравитации.
– Вы хотите сказать, что мы в состоянии контролировать, как далеко во времени может путешествовать антигравитационный аппарат? Что ж, славная идея… Но я думал, вы отдыхаете. Как вы себя чувствуете?
Он подошел ближе к кровати и посмотрел на доктора Пирретти. Судя по ее глубокому дыханию, она внезапно заснула.
– Анита? – тихонько сказал доктор Дайер. – Анита?
Анита не отвечала. Доктор Дайер взглянул еще раз на ее спокойное лицо и на цыпочках вышел из комнаты.
– Она спит, – сказал он сержанту Чадвику, направляясь к лифту.
Мы с лордом Льюксоном сидели в библиотеке, среди его любимых книг, чье общество он предпочитал обществу большинства своих знакомых. В комнате царил полумрак, лишь тот, к кому я пришел, сидел в золотом круге солнечного света, блистая голубым шелком. При встрече лицом к лицу с тем, кто спас мою жизнь и дал мне еду, кров, положение в обществе и более того – свое доверие, решимость моя бесследно исчезала. Кто я такой, чтобы становиться его судьей?
– Как я соскучился по твоему застенчивому, неодобрительному, пристальному взгляду, – произнес он наконец, снисходительно улыбаясь при виде моей неловкости. – Ты злишься, Гидеон, – продолжал он, – но я счастлив, что сегодня ты пришел по своей воле, хотя не могу отрицать того, что я озадачен.
Его обаяние всегда разоружало меня, но на этот раз я решился сказать, что навсегда покончил с прежней жизнью и ничто в мире не сможет втянуть меня обратно.
– Милорд, я пришел сюда умолять вас быть милосердным – каким, я знаю, вы можете быть, – не ко мне, но к моему единоутробному брату Джошуа и двум молодым людям, которые сейчас находятся вдали от своего дома…
– Милосердным? Выходит, я – бессердечный, жестокий тиран? Разве плохо, что твоему брату предлагается некое положение в этом доме? И разве это я забрал у детей волшебный ящик? Я на самом деле не столь свиреп, как тебе кажется, мой друг.
Настоящей или притворной была боль, исказившая его лицо? Не знаю, но я в тот момент почувствовал себя самым неблагодарным негодяем, когда-либо жившим на земле.
Жизнь и времена Гидеона Сеймура, карманника и джентльмена, 1792 год
