Горделиво выпрямившись, она выдержала его взгляд, и он подумал: «Чем черт не шутит, может, эта дура и не обманывает». Он улыбнулся и крепко прижал ее к себе.

– Не бойся. Когда я женюсь, я тебя не оставлю. Но ты должна устроить самую пышную свадьбу, какой еще не было в нашем графстве. Ты меня понимаешь?

– О да! Отлично понимаю.

Уверившись, что она все сделает как надо, лишь бы он бывал иногда в ее постели и даровал ей долгую жизнь, он улыбнулся: «Придется потерпеть несколько месяцев, а потом… несчастный случай».

– Пойдем в кроватку, радость моя.

Возбужденный неожиданно пришедшей ему на ум идеей убийства, он повел Фрэнси из большой залы, жалея о том, что не сможет одновременно заняться и Констанс. С ней не разделаешься раньше, чем года через два.

Томазина вся дрожала, глядя, как они идут вместе, а им и в голову не приходило, что кто-то слышал, как они ссорились.

Она сидела на подушке, брошенной на пол в галерее музыкантов, куда пришла взглянуть на коллекцию книг по музыке, собранную в Кэтшолме. Она любила бывать здесь, когда была ребенком, – пожалуй, лишь чуть-чуть меньше, чем в лесу.

Длинная, узкая, плохо освещенная комната располагалась над входом в залу, и через балюстраду она могла видеть все, что происходило внизу, как с высоты птичьего полета. Отсюда Томазина видела много пиров, которые задавал еще Джон Блэкберн.

Как-то раз здесь были даже актеры. Они представляли комедию, а в перерывах всех развлекал фокусник. Томазина вспомнила, что труппа называлась «Актеры лорда Саффорда». Они до сих пор давали представления в Англии.

На сей раз Томазина вовсе не собиралась подсматривать и подслушивать. И не собиралась использовать то, что узнала. Она решила пойти к себе, но тут заметила, что внизу есть кто-то еще, и замерла на месте.

Из своего укрытия появилась Констанс Раундли. Она пряталась за висевшим на стене гобеленом. Сжав кулаки, она смотрела вслед жениху и матери. Томазине стало ясно, что Констанс тоже все слышала.

Застонав от жалости к ней, Томазина поняла, что выдала себя, потому что, оглядевшись, Констанс посмотрела прямо на галерею музыкантов. Правда, через несколько минут она успокоилась и ушла.

Томазина осталась на месте. У нее не было желания никого видеть, пока не разберется в том, что услышала сегодня, не говоря уж о вчерашнем.

Чтобы прояснить голову, она попыталась сначала настроить лютню, которую захватила с собой. Потом уселась поудобнее…

В голове у нее была полная сумятица с тех пор, как она нечаянно налетела на Ника Кэрриера и он ее поцеловал. Но теперь многое переменилось. Даже слишком многое.

Ричард Лэтам и Фрэнси Раундли – любовники. Томазина с трудом заставила себя в это поверить.

Она стала в раздумье перебирать струны, пытаясь распутать клубок взаимоотношений в Кэтшолме.

Неужели Лэтам прав и Ник – любовник Фрэнси? Сфальшивив, Томазина сердито ударила по струнам.

Какая разница, с кем спит Ник, сказала она себе. Но она знала, что обманывает себя. Разница была. Томазина прилежно настраивала лютню и перетягивала струны… Она обещала умирающей матери, что поможет своей сестре. Сейчас это единственное, что должно иметь для нее значение! То, что она начинала ненавидеть свою мать за это непосильное поручение, лишь подстегивало ее. Она исполнит последнюю волю Лавинии Стрэнджейс, чего бы ей это ни стоило!

Одна струна никак не поддавалась: сколько она ни возилась с ней, все было напрасно. В конце концов она натянула ее как могла, надеясь, что струна не порвется. Результат оказался неплохим, и Томазина обрадовалась этой первой удаче за сегодняшний день.

Она принялась наигрывать мелодию песенки, которую узнала в Кэтшолме.

– Уйди от моего окна, – тихо пропела она и смолкла.

Кто открыл ночью ее окно?

Ночной кошмар не давал ей покоя. Раньше она не сомневалась в том, что с матерью произошел несчастный случай. Теперь она уже не была в этом уверена. Неужели это был не простой сон? Может быть, воспоминание?

Она думала, что лютня успокоит ее душу, но этого не случилось. Стало даже хуже. К тому же Томазина вдруг почувствовала, что она не одна в галерее. У двери стоял и смотрел на нее Ник Кэрриер.

Сердце у нее ушло в пятки при виде его. Неужели это она решила больше никогда его не видеть? Сейчас он был ей нужен как воздух.

– Томазина, держись подальше от моей дочери.

Она аккуратно положила рядом с собой лютню, но не встала с подушки. Бежать ей было некуда, даже если бы она хотела этого.

– Я не сделала ей ничего плохого.

– Держись от нее подальше! Я не хочу, чтобы ты испортила ее.

– Даю слово, я не искала с ней встречи, но ты не можешь винить меня в том, что ей хочется со мной дружить.

Утром Иокаста нашла ее в садике, где выращивали травы. Девочка весело щебетала о жизни в деревне и о своем отце. Она боготворила его, и Томазина вспомнила, как сама боготворила Ника в ее возрасте. Вспоминать об этом было больно, и Томазина решила в будущем избегать Иокасту. Ника она тоже не собиралась больше видеть.

Он недоверчиво нахмурил брови.

– Как можно тебе верить? Только вчера ты дала мне слово, что утром уедешь, а сама все еще здесь!

Она не знала, имеет ли смысл что-то объяснять Нику, который думал о ней лишь самое плохое. Тем не менее она сказала:

– Ник, я не собиралась нарушать своего слова. Но я ведь еще раньше поклялась исполнить последнюю волю моей матери. Я не могу уехать – даже чтобы доставить тебе радость.

Он прищурился.

– Дала клятву Лавинии?

Томазина кивнула, не понимая, почему он всегда так подозрителен, едва речь заходит о ее матери. Она хотела рассказать ему о своей неведомой сестре, но не посмела.

– Зачем она прислала тебя сюда? Что еще за беда нам грозит?

– Это не имеет к тебе никакого отношения.

– Все, что происходит в Кэтшолме, имеет ко мне отношение.

– Все?

Она не смогла удержаться, чтобы не поддразнить его. Ник подошел к ней и встал рядом так близко, что Томазине даже пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Не в силах ничего прочитать в них, она все-таки решила довериться своему чутью, которое, впрочем, изменяло ей, когда дело касалось Ника. Тем не менее… Она не скажет ему о сестре, потому что он вряд ли что-нибудь знает о чьих-то младенцах, законных или незаконных. Можно, конечно, обойтись и без Ника, но почему бы не воспользоваться его помощью?

– Скажи, Ник, – тихо спросила она, – если ты действительно все знаешь в Кэтшолме: кто хотел убить мою мать девять лет назад?

Ник не шевельнулся, не отвел глаза. Он понял, о чем его спросила Томазина. Она думала, что кто-то столкнул ее мать с лестницы. Если ей нужны имена тех, кто хотел бы убить Лавинию девять лет назад, он назовет их. И первым назовет себя.

В глазах Томазины он читал решимость. Неужели она вправду не знает, какой стервой была ее мать?

Он растерялся. Вчера в саду он тоже было засомневался. На мгновение он даже поверил, что она, возможно, девушка и чиста настолько же, насколько ее мать порочна. Но своим поведением она избавила его от иллюзий. Где она научилась так целоваться? И то, что она ходила в Гордичский лес, тоже не возвышало ее в его глазах.

Ник взял себя в руки, чтобы вновь не поддаться ни жалости, ни страсти. Надо держаться от нее подальше, ведь она солгала ему, что уедет утром. Ему было больно от ее лжи и еще больнее от того, что он сознавал это.

Когда Иокаста пришла к нему утром и рассказала о встрече с Томазиной, он всерьез разозлился. Мисс Стрэнджейс прогуливается с его дочерью в саду! Слава Богу, что хоть не в Гордичском лесу.

Он понял, что после этого у него нет выбора. Если даже он еще раз прикажет Иокасте держаться подальше от Томазины, это ничего не даст. Он должен поговорить с самой Томазиной.

Теперь, сказав все, что хотел сказать, он должен был бы уйти, но ее вопрос и упрямое выражение ее лица вновь повергли его в смятение. Придется выслушать, что ей стало известно.