– Люда? – прошептал он, и его голос звучал глухо и тревожно.

Он потянул за ручку, но дверь оказалась заперта. “Что же там происходит?” – подумал он и попытался ее открыть сильнее. Но дверь не поддавалась. Вениамин попытался разобрать звуки, доносящиеся из-за двери, но не успел ничего разобрать. Он услышал только глухой стук сердца, бьющегося в груди.

В эту минуту в избу ворвалась Марфа. Ее лицо было бледным, как бумага, а губы сжаты в тонкой линии.

– Вениамин, – прошептала она, и ее голос дрожал. – Иди сюда, пожалуйста, быстрее! Она подошла к двери и вновь застучала по ней, словно хотя бы это могло ее открыть.

– Люда! – кричала она, и в ее голосе звучал уже не только страх, но и отчаяние.

Вениамин не медлил. Он подошел к двери и стал ее отпирать с всех сил. Ему казалось, что он никогда не видел Марфу такой испуганной. В ее глазах он увидел не только страх, но и какое-то глубокое отчаяние, которое было ему непонятно. Он сделал несколько усилий, и дверь с треском распахнулась.

Перед ним стояла Людмила, бледная как смерть, с волосами, распущенными по плечам, и с глазами, полными ужаса.

– Люда! – воскликнул Вениамин, и он не мог поверить своим глазам.

В ее руках она держала новорожденного ребенка, но он был не живым, а мертвым.

Люда, бледная как полотно, сидела на лавке, прижимая к себе бездыханное тельце своей дочери. Слёзы катились по её щекам, оставляя соленые дорожки на коже. Марфа, повитуха, мягко положила ей руку на плечо.

– Люда, – это не твоя вина, – начала Марфа, голос её был тихим и сочувствующим. – Мы сделали все, что могли.

Людмила лишь покачала головой, не в силах произнести ни слова. Она просто хотела побыть с ней одна, с этой маленькой бездыханной девочкой, которую так долго ждала.

– Хорошо, – сказала повитуха и, кивнув Вениамину, вышли из бани, закрыв за собой дверь.

Они направились в избу, оставив Люду одну в полумраке. Огарок свечи, единственный источник света, дрожал, отбрасывая причудливые тени на стены бани. Люда осталась одна с горем, которое давило на неё, как огромный камень. Она гладила по голову своей дочери, чувствуя её холодную кожу, и тихим, хриплым голосом бормотала:

– Мое солнышко, моя девочка, почему ты ушла?

Её золотистые волосы были такими мягкими, а ручки такими крошечными… Нет, она не могла её отдать. Она не могла смириться с потерей.

Внезапно, в глубине отчаяния, Люду осенило. Если бог отнял у нее ее дочь, то, может быть, другие силы смогут вернуть ее? Она взяла в руки почти догоревшую свечу, и, упав на колени, прошептала старинные слова, переданные ей еще от бабушки.

Она поднесла руку к пламени свечи, и, несмотря на невыносимую боль, держала её там. Слёзы катились по её лицу, смешиваясь с копотью.

Вдруг, в бане появился чертёнок. Маленький, шустрый, с черной шерсткой, копытами и хвостом. Он хитро улыбнулся, наблюдая за Людой.

– Звала? – спросил он, его голос был хриплым и немного насмешливым.

– Да, – шепот Люды был едва слышен. – Спаси, прошу, мою девочку.

– Хорошо, – кивнул чертёнок, – но мне нужна плата.

– Какая? – ужас сковал Люду, но она была готова на всё, чтобы вернуть своё дитя.

– За ней я приду через десять лет, – загадочно прошептал черт.

– Всё, что угодно, только спаси мою девочку, – в отчаянии вскрикнула Люда. Чертёнок подошёл к мёртвому младенцу, вздохнул на него, и девочка тут же ожила. Лишь её золотые волосы стали белыми как снег. Люда, схватив плачущую девочку, поспешила домой. Выходя из бани, она увидела, что небо сначала почернело, затем окрасилось в красный цвет, и снова стало таким, каким было раньше. Но ей было не до этого. Её душа пела – её девочка жива.

Людмила радостно бежала в дом, прижимая к себе свою новорожденную дочь. Её сердце билось в такт её шагам, а щеки пылали от волнения. Марфа и Вениамин, занятые своими делами, вдруг подняли головы и удивлённо посмотрели на неё, потом на крошечного ребёнка, завернутого в мягкое одеяло. Лицо Людмилы светилось невыразимым счастьем, в глазах играли радостные искорки.

– Я её спасла! – радостно воскликнула Люда, подбегая к ним.

Марфа, повитуха с многолетним стажем, подбежала к ней, глаза её расширились от страха и недоумения. Вениамин, крепкий мужчина с добрым лицом, нахмурился и подошёл ближе.

– Что ты сделала? – испуганно произнесла Марфа, пытаясь заглянуть Людмиле в глаза и понять, что же произошло.

– Я её спасла, – повторила Людмила, и голос её был полон решимости и покоя.

Она знала, что Веник и Марфа не поймут, если она им скажет, что заключила сделку с чёртом, и что только благодаря этой сделке её девочка вновь жива. Они никогда бы этого не поняли, и не приняли бы её решения. Но Люда не могла поступить иначе. Она чувствовала, что это был единственный выход, чтобы вернуть свою дочь.

Людмила подошла к деревянной люльке, стоящей у печи. С любовью и осторожностью положила в неё новорожденную девочку. В соседней люльке уже тихо спала её вторая дочь, такая же крошечная и беззащитная. Людмила смотрела на своих прекрасных дочерей, сердце её наполнялось теплом и гордостью. Они были так похожи, словно две капли воды, отличались лишь цветом волос. У первой волосы были золотистые, словно солнечные лучи, которые светились в полутьме комнаты.

– Аврора, – прошептала Людмила, гладя нежные прядки, – я буду звать тебя Аврора.

У второй дочери волосы были белыми, как первый снег, искрящийся на утреннем солнце.

– Беляна, – произнесла Людмила с любовью, – твое имя будет Беляна.

Она села на маленький стульчик между люльками и стала медленно укачивать их, напевая тихую, мелодичную песню. Голос её был мягким и успокаивающим, как шелест листвы в летний вечер.

Марфа и Вениамин переглянулись, не понимая до конца, что произошло, но видя спокойствие и радость на лице женщины, решили не задавать больше вопросов. Они отошли на несколько шагов, оставив Людмилу наедине с её счастьем, и тихо вышли из комнаты, чтобы дать ей возможность насладиться моментом.

Людмила сидела, напевая своим дочкам, и думала о том, как сложится их жизнь. Она знала, что впереди их ждут трудности, но была уверена, что с её любовью и заботой, они смогут преодолеть всё. Глядя на спящих малышек, она чувствовала, что её жертва не была напрасной. В её сердце росла уверенность в том, что Аврора и Беляна вырастут сильными и счастливыми, как она всегда мечтала.

Тимофей Валентинович появился в избе, осторожно прикрыв за собой скрипучую дверь, и сразу же его ухо уловило нежный, успокаивающий голос Людмилы. Она сидела на деревянной лавке у окна и бережно укачивала своих дочек, напевая им колыбельную. Тихий, мелодичный напев заполнял уютное пространство, словно ограждая его от внешнего мира. Мерцающий свет лампы отбрасывал мягкие тени на стены, создавая атмосферу покоя и тепла.

Мышка Кус-Кус, маленькая и проворная, выскочила из своего укромного уголка и подбежала к люлькам. Она внимательно заглянула в первую люльку, где мирно спала Аврора, и радостно пискнула, махнув хвостиком. Затем, с замиранием сердца, она подошла ко второй люльке, где лежала Беляна. Как только она посмотрела на неё, её писк вдруг стал тревожным, полным испуга.

Мышка, дрожащая от страха, поспешила обратно к домовому, который сидел у камина, покачиваясь на своём излюбленном месте. Тимофей Валентинович, заметив беспокойство на её мордочке, нахмурился и встал с места, делая несколько быстрых шагов к ней.

– Что случилось, Кус-Кус? – испуганно спросил он, чувствуя, как холодок пробежал по его спине. В его голосе звучала тревога, которую он никак не мог скрыть.

– Вокруг второй девочки много темноты, – слабо пропищала мышка, её маленькие глазки были полны страха. Тимофей Валентинович присел на корточки, чтобы оказаться на уровне её глаз, и почувствовал, как сердце сжимается от дурного предчувствия.

– Темнота? – переспросил Тимофей Валентинович, ощущая, как ледяной страх охватывает его разум. Он посмотрел на люльку Беляны, которая казалась теперь пугающе тихой. – Что это значит?