– Ты пьян.

– Что?

– Ты пьян?

– Ну, вроде немного есть.

– Ты давно напиваешься после боя? Откуда он знает?

– А пошел-ка ты в жопу со своей психологией!

– Извини...

– Что? – Но Гонзо уже скрылся в заднем салоне. Разве можно обидеть киборга? – Ах ты, чтоб тебя через колено! Твою в душу! Гаденыш мохнатый!

Андрей подскочил, больно ударившись головой о мягкий поручень над дверью, и закрутился на кресле, потирая уколотое бедро.

– Ты чего, крысеныш, делаешь?!

Гонзо совершенно спокойно, даже не пытаясь удрать от праведного гнева, отбросил в сторону пустую ампулу «бодрячка», как называли его шоферы. Поднял мордочку, пошевелил усами. Андрей почувствовал, как пьяный туман понемногу рассеивается, а мир вокруг становится чище. Толкнула в затылок тупая боль и отвалилась прочь. Он был трезв. До тошноты трезв.

– Тебе сейчас нельзя.

Больше Гонзо ничего не сказал, развернулся и залез на соседнее сиденье.

Андрей почесал бедро и шмыгнул носом. Киборг его отрезвил. В Европе за такое действие его бы уже судил комитет по робототехнике. Но тут вам не там. Здесь не Европа. Андрей столкнул почти допитую бутылку на пол и вылез из машины, чувствуя себя дефективным подростком, которого только что научили справлять большую нужду сидя.

Чокнутый, с трудом убежденный, что в адские лагеря мифической Сибири его ссылать пока не будут, спал, кое-как скорчившись от ветра за мотоциклом. Друг его, тоже спавший, но сном иным, лежал в кустах, куда его отнес Андрей. Второе, недочиненное еще колесо обвиняюще разглядывало Андрея из-под машины. Если бы ты не надумал допивать водку, говорило оно, мы бы уже давно были в пути!

Собранные с дороги инструменты, разбросанные в драке с Саньком, были аккуратно ссыпаны в ящик, рядом лежала аптечка, «еж», цепь и нож последнего.

Хуже нет, чем трезветь внезапно и сразу. Андрей сплюнул в кювет и достал сигареты. Закурил, задумчиво скользя взглядом по далеким лескам, последил за кружением опадающих листьев. Вернулся к машине, нагнулся внутрь, наполняя салон ментоловыми облаками, и включил радио – обычную, не действующую на нервы волну.

Тяжело, словно перед марафонским забегом, вздохнул, нырнул под машину и открыл инструменты. И замер. Медленно поднялся на ноги.

Как говорится, я не тормоз, у меня просто зрительная память хорошая. Андрей нахмурился, припоминая, что именно в этих безмятежно-холодных рощах, разбросанных по полям в нескольких километрах вокруг, показалось ему не таким, как должно быть... Обернулся, ощущая, как помимо воли опять начинает все быстрее стучать сердце, а предчувствие, что всегда накатывало накануне первого удачного выстрела, принимается штурмовать двери спокойствия.

Вон там, в полутора километрах от дороги, возле леса. Андрей отбросил сигарету и вновь скрылся в машине, извлекая из футляра новенький поблескивающий лаком электронный бинокль.

Поднял к глазам, настраивая дистанцию, уже точно зная, что увидит.

Люди.

Восемь человек, стоящих неподвижно на опушке леса. Рассматривающих дорогу. Неподвижных, словно изваяния. Стало значительно холоднее. Андрей поежился, поправляя вязаную шапку, и снова приложился к объективам, увеличивая мощность.

Люди-изваяния стремительно приблизились, наползая в упор, заполняя весь объектив, и Андрей вздрогнул. Худые, оборванные, сгорбленные и кривые, одетые в тряпье и развевающиеся на ветру шкуры, с мешками и свертками за спинами. Двое из группы – дети, пацаны лет двенадцати, одна из двух женщин держит на руках грязный сверток. Андрей судорожно втянул воздух.

Бинокль зажужжал снова, тихонечко, чтобы не напугать случайно, и Андрей разглядел их лица. Задохнулся, резко опустил руки, сглотнул. Человечки снова стали маленькими, нестрашными. Покрытые опухолями и язвами лица вновь отшатнулись к далекому лесу.

Фигурки шевельнулись, разом, словно по команде, и поползли вперед.

Медленно. Шатаясь.

– Твою мать, – прошептал Андрей. Надвинул шапку на лоб и, едва не поскользнувшись на инструментах, бросился за машину. – Эй, здоровяк, просыпайся!

Мотоциклист вздрогнул, мгновенно открывая глаза, и машинально потянулся к ножу. Нащупал воздух, криво усмехнулся и с трудом сел, опираясь об асфальт.

– Мне необходимо знать, что это за люди. – Андрей бросил бородатому бинокль, нервно оглядываясь в сторону едва ползущих к дороге людей.

Чокнутый нахмурился, с недоверием глядя на полицейского, но бинокль поймал и послушно проследил взгляд Андрея. Сам себе пожал плечами, поднял электронику к глазам и вдруг сказал такое, чего Андрей не слышал даже от живых водителей такси. Когда байкер опустил бинокль, лицо его, вытянувшееся, казалось, вдвое, было бледнее, чем когда он умирал. Немигающими глазами глядя на Андрея, еще раз выматерился.

– Чего мычишь, козел?! – Андрей подскочил, вырвал бинокль и еще раз вгляделся в оборванцев. – Ну, отвечай! Твои люди?! Знаешь их? Беженцы?

– Не оставляй меня им... – вдруг еле слышно прошептал Чокнутый, – лучше в Сибирь...

Андрей едва не выронил бинокль, внимательно посмотрел на раненого. Нагнулся к нему, почти в упор глядя в глаза.

– Я спросил: кто это такие? – медленно, по слогам.

– Это прокаженные, – словно подписывая обоим смертный приговор, сказал Чокнутый, – зараженные людоеды.

Андрей почувствовал, как дорога стремительно вырывается из-под ног. Но устоял.

– Людоеды?

– И трупоеды тоже. Падальщики, прокаженные, для меня это смерть... причем не лучшая, полицейский, не отдавай меня им!

Андрей быстро поднял глаза на прокаженных – медленно, падая и спотыкаясь, они ползли к дороге. Приближались.

– Они что, ничего не боятся?

– Им терять нечего, они мертвые уже. И дети их мертвые. Это все с севера идут, от баз заброшенных.

Андрей отошел, нет – отбежал к машине, забрасывая бинокль внутрь, схватил инструменты, упал к колесу. Постоянно оглядываясь на чернеющие посреди поля фигурки, принялся искать проколы.

Чокнутый тихонечко стонал:

– Полицейский, слышь? Не надо, не бросай, у тебя же есть оружие, полицейский, кончай их, слышишь... А, полицейский, ты где?

Стиснув зубы и стараясь не думать о приближающихся за спиной людях, Андрей отрывал заплаты, давил клей, зажимал. Но казалось, еще немного, и вот уже опускается на плечо тонкая, пахнущая старой кровью рука с длинными обломанными ногтями. Инструменты выскальзывали из рук, проколы убегали из-под пальцев.

Гонзо сидел над головой, белым столбиком замерев на капоте, и молчал, прислушиваясь к бормотаниям Чокнутого.

– А ведь мотоциклист в чем-то прав, – внезапно сказал он, и Андрей вдруг взорвался, отшвыривая чемодан. Вскочил, прожигая киборга яростным взглядом. Он тяжело дышал, зубы стиснуты, пальцы сжаты в кулаки.

– А детей тоже кончать? – выдохнул, поднял кулак и замер на секунду. Вдруг расслабился, разжимая пальцы, и устало посмотрел на Гонзо, обмяк, плечи поникли. – Детей, – переспросил он тихо, – тоже скажешь кончать?

Гонзо не пошевелился, бесстрастно взирая на человека.

– Анализ полученных данных позволяет предположить мне, что ты обладаешь правом на уничтожение всей стаи. – Слова, ледяные и металлические, словно иглы «Тигра», впивались в Андрея.

– Стаи? – сдавленно спросил Андрей. Обернулся. Люди приближались – метров шестьсот. Гонзо кивнул. Крысы очень смешно кивают. Сейчас было страшно.

– Ты уже не успеешь починить колесо, – подвел итог он. Чокнутый за машиной тихо скулил, умоляя, чтобы его хотя бы пристрелили.

– Не успею, – словно автомат повторил Андрей.

Вдруг сорвался с места и нырнул в машину. Гонзо не сменил позы:

– Что ты задумал?

– Я собираю вещи, мы уходим!

Невероятно как расслышавший эти слова Чокнутый вскрикнул и застонал. Андрей продолжал потрошить сумки, набивая походный рюкзак самым необходимым.

– Ты где поедешь – в сумке или за пазухой? – Чокнутый снова завыл.

– Андрей, я уверен, что ты выбираешь наименее оптимальный вариант выхода из сложившейся ситуации...