— Какие мужики? — смотрю на него непонимающе.

— Какие-какие? — он поворачивается ко мне. — Те самые, которые букетики и подарки тебе носили.

Я вздыхаю и прикрываю глаза. Чем больше Дима пытается объяснить, тем больше я запутываюсь.

— Не понимаю. При чем тут они? Они просто клиенты, которые таким образом благодарили меня за выполненную работу. И все. Что ты себе навыдумывал?

— Я ничего не навыдумывал. Кира, я мужик. Тебе меня не понять. Я в интеллигентных семьях не рос, жизни учился во дворе. И с юности привык добиваться своего. У нас так принято было — если девчонка понравилась, дерись, но завоюй ее. Кулаки в кровь разбей, только никому своего не отдавай.

— И часто ты кулаки в кровь разбивал? — усмехаюсь, так как его объяснение выглядит каким-то нелепым и не имеющим ко мне никакого отношения. При чем тут детство и двор? Мужику уже за сорок, а он какие-то сказки рассказывает.

— Не часто, — смотрит на меня, прищурившись.

— Ну а я-то тут при чем? — нахожусь уже на грани истерики, но все еще пытаюсь сдерживаться. Расстегиваю крутку — мне душно и немного мутит.

— При том — я завелся на тебя, как малолетка. Не выходила ты у меня из головы. А после того как увидел взгляды этих… твоих клиентов…

— Ну допустим, ты увидел их взгляды, — говорю устало. Не хочу слушать эту ерунду про каких-то мужиков, которых у меня не было. Я даже не флиртовала ни с кем, кроме него. Я только хочу получить ответ на свой вопрос. — Только почему ты не сказал, что женат? — наш разговор идет по кругу.

— И что бы это изменило?

— Всё, — порывисто говорю я. — Я бы никогда не согласилась выпить с тобой кофе. Я никогда бы не согласилась на свидание с тобой.

— Вот поэтому я ничего тебе не сказал, — он чуть наклоняется ко мне. — Ни сразу не сказал, ни потом. Потому что ты мне нужна. Понимаешь?

— Не понимаю, — перестаю себя сдерживать и начинаю плакать. Так, как хотела — тихо-тихо. — Дима, я ничего не понимаю…

— Кира, послушай…, — он протягивает ко мне руку, но сразу же убирает, как только перехватывает мой взгляд.

— Ты знаешь, почему мы развелись с мужем? — не даю ему возможности договорить.

Он отрицательно машет головой.

— Потому, что он мне врал. Он завел себе бабу и бегал к ней. Три года я жила во лжи и в бесконечных упреках! А потом, когда я его прямо спросила, изменяет ли он мне, так мало того, что он во всем признался, он еще и меня в грязь втоптал. Я вообще тогда думала, что не выплыву. И теперь меня тошнит от любого вранья, у меня на него аллергия.

— Кир…

— Не перебивай, пожалуйста. Я договорю, — делаю вдох и утираю слезы. Представляю, как выгляжу сейчас. Но это уже не важно, так как это наша последняя встреча. — Я не знаю, что у тебя там с женой произошло. Меня не волнует, в каком ты с ней браке — официальном, гражданском, фиктивном. Но она — твоя жена. Понимаешь? Своим враньем ты делаешь больно не только мне. Ты делаешь больно ей. А я знаю, что такое боль измены. Это как соль в рану сыпать и не давать её промыть. Я поверила тебе, думала, что ты другой. Но ты меня предал. Предал своим враньем. Лучше бы ты мне сразу во всем признался, чтобы я не испытывала того унижения и той боли, которые чувствую после встречи с твоей женой. Лучше бы ты остался для меня своенравным и заносчивым клиентом, чем…, — спохватываюсь и не договариваю.

Потому что сама испугалась того, что хотела сказать. А хотела я сказать, что он стал для меня близким и родным человеком. Но он никогда не узнает об этом.

— Кира, — Дима все-таки протягивает руку и осторожно касается моей щеки.

Боже, я сейчас умру от этого прикосновения. Сколько раз я таяла в его руках, уносилась в другое измерение, засыпала в его объятиях. А как я люблю с ним танцевать. Хочется сильнее прижаться к его ладони, чтобы запомнить это прикосновение. Последнее прикосновение, которое больше никогда не повторится.

Ко мне приходит ясное осознание конца. И от этого душа рвется на части. Мне нужно на воздух. Я больше не могу находиться рядом с ним. Я не выдержу.

Берусь за ручку двери, но Дима останавливает меня, взяв за локоть.

— Подожди, мы не договорили.

— Дима, отпусти меня, пожалуйста. Все же понятно. Ты женат. А я в любовницах быть не собираюсь.

— Послушай, ну ведь люди могут ошибаться? — он смотрит на меня, и я вижу, растерянность в его глазах. — Не нужно рубить все вот так, на корню. Я понимаю, что сейчас в тебе кипит возмущение и негодование, и ты не хочешь слышать мои аргументы. Но я прошу дать мне шанс, дать возможность всё исправить.

— Что исправить? Ложь? По-моему, ты тоже не хочешь меня слышать. Я ненавижу, когда врут.

— Кира, — Дима бьет рукой по рулю. Владеть эмоциями тяжело не только мне. — Наш разговор ни к чему не приводит. У каждого из нас своя правда. Поэтому… я исчезну из твоей жизни…

Я мгновенно оказываюсь на краю пропасти — ещё одно слово, и я разобьюсь.

— Исчезну на время, — уточняет Дмитрий, давая мне возможность не упасть вниз сразу. — А потом появлюсь, чтобы расставить все точки над i. И сделаю так, как ты скажешь. Скажешь уйти навсегда, значит уйду навсегда.

Я бросаю на него короткий взгляд, открываю дверь и выхожу из машины. Дима меня больше не останавливает. Наш разговор закончен, и он забрал у меня все силы.

Иду с опущенной головой — прячусь от снега, который летит прямо в лицо. А еще прячусь от реальности. Ведь понимаю, что все кончено. Назад дороги нет. И Дима это тоже понимает, иначе он не предложил бы исчезнуть из моей жизни. Это не в его характере — давать кому-то возможность принимать решения. Значит, для меня рядом с ним отведена только роль любовницы. А я на неё не соглашусь никогда. И он это понял.

Слезы крупными каплями катятся по щекам и смешиваются со снежинками, летящими в лицо. Иду прямо по газону, не разбирая дороги. Снег набивается в ботинки, так как за день его намело достаточно много. Ветер пробирается под расстегнутую куртку. Холодно. Но боль в моем сердце перекрывает этот холод.

На свой этаж поднимаюсь пешком. Захожу в квартиру, закрываю дверь и практически падаю на танкетку. Зажимаю рукой рот, чтобы не зарыдать в голос.

Из комнаты выходит Андрей.

— Мам? — смотрит на меня вопросительно. — Что с тобой?

— Не очень хорошо себя чувствую.

— Температура? — волнуется он.

— Вроде нет. Просто слабость, — снимаю ботинки и поднимаюсь, чтобы повесить куртку на вешалку. Свет не включаю, чтобы не пугать сына. — Сейчас умоюсь и все пройдет.

Захожу в ванную, закрываю дверь и включаю воду на всю мощь. Смотрю на себя в зеркало, и то, что вижу, накрывает меня с головой осознанием потери. Сползаю по стене на пол и содрогаюсь в рыданиях. Как я все это вынесу, как я буду жить без Димы? Ведь я люблю его. Люблю. Люблю. Нужно было остаться с ним, стать его любовницей. И плевать на принципы и правила. Сколько женщин так живут? Тысячи. И ничего. Зато могут быть с любимым мужчиной. А я никогда больше не буду с ним, с моим любимым. Как же больно.

— Мам, — слышу голос Андрея из-за двери. — У тебя все нормально?

Утираю слезы и отвечаю, как можно спокойней:

— Да, все нормально. Ты что-то хочешь?

— Нет, просто ты уже почти пол часа в ванной.

— Пол часа? — удивляюсь я.

— Да.

— Уже выхожу, — поднимаюсь с пола и беру себя в руки.

Нельзя пугать Андрея, кроме меня у него никого нет. Раздеваюсь, быстро принимаю душ и выхожу. Конечно, выгляжу я плохо — лицо отекло и покраснело от слез. Но, по крайней мере, на нем нет следов размазанной туши. Мы ужинаем и расходимся по своим комнатам. Время почти десять. Я ложусь в кровать и мгновенно засыпаю, опустошенная.

Утром, проводив сына в школу, ощущаю дикую слабость и тошноту. Подумав немного, отправляю Васе сообщение, что сегодня поработаю дома. Ложусь в кровать и снова засыпаю. Меня будит звонок мобильного — Лера просит проверить договор, который она отправила мне на почту.