– С добрым утром, Лариса Андреевна. Как мы сегодня себя чувствуем?

Лара ещё раз посмотрела по сторонам. Это «мы», прозвучавшее из уст незнакомца, немного её смутило. Она подумала, что, может быть, в комнате есть ещё какие-то люди. Но никого, кроме себя и этого человека, Лара не обнаружила.

– Где я? – слабым голосом промолвила Лара. – Где бабушка?

– Ты не волнуйся, – продолжил мужчина. – В больнице ты. В безопасности. Меня зовут Пётр Алексеевич. Я доктор. Ты помнишь, как тебя сюда привезли?

Лара напрягла память. Вода в голове перестала переливаться, но последним событием, которое она смогла вытащить из воспоминаний, осталась всё та же колышущаяся от ветра блеклая занавеска.

– Нет, – выдохнула девочка. – Долго я уже здесь?

– Две недели.

– Так где же бабушка?

У Петра Алексеевича дёрнулся правый глаз. Он нахмурился, отвёл взгляд, вынул из кармана бумажку с ручкой и сделал вид, будто что-то записывает.

– Бабушка осталась в деревне, – после некоторой паузы промолвил он.

– Она ведь придёт за мной? – Лара начала догадываться о том, что случилось нечто ужасное и непоправимое. Она не могла выразить это для самой себя как-то конкретно, но убеждённость в том, что бабушку она уже никогда не увидит, росла с каждой секундой, наполняя ледяным ужасом её сердце.

– Бабушки больше нет? – Лара постаралась сказать это спокойно, устремив на доктора не по-детски серьёзный взгляд.

Тот наконец решился на неё посмотреть, поёжился, силясь не отводить глаз, и, убрав в карман бессмысленную бумажку, коротко подтвердил:

– Нет.

В этой больнице, расположенной в шестидесяти километрах от Синих Раков, Лара пролежала ещё неделю. Ей ставили капельницы, брали бесконечные анализы, делали уколы и кормили горькими пилюлями, но выявить какое-то серьёзное заболевание так и не смогли. Решили, что таким образом сильный стресс просто ослабил её организм, не нарушив, слава Богу, никаких жизненно важных функций.

Теперь Лара чувствовала себя другой, не такой, какой была ещё месяц тому назад. Вслушиваясь и всматриваясь в глубины своего существа, она понимала, что масштабы этих глубин многократно увеличились. Сначала её пугало то, что она могла утратить свои былые способности видеть и взаимодействовать с тем, что недоступно большинству окружавших её людей. Но потом стала бояться обратного – её дар сделался слишком велик, так что его тёмные, пока ещё с трудом различимые границы терялись в густом тумане неизведанного. Кем же она стала? На что она теперь способна? И куда ей двигаться в этой новой реальности, когда рядом нет ни бабушки, ни мамы, ни Боди, ни даже своенравного кота Пашки? Никто не мог подсказать ей правильное направление. Никто не мог поддержать и объяснить те правила, по которым отныне придётся жить. И Лара решила на некоторое время отдаться на волю подхватившего её течения. Пусть оно уносит её куда угодно, а она будет только смотреть, как пассажир, изучать и пытаться понять, на какой станции можно выйти и повернуть свою судьбу в желаемом направлении.

Прямо из больницы на стареньком голубом «Зиле» её увезли ещё дальше на север, в маленький городок, на окраине которого среди елового леса расположился детский дом-интернат «Чистый ручей». Название внушало оптимизм. Однако реальность оказалась совершенно иной.

Интернат представлял собою старое здание из побуревшего от времени красного кирпича, в левом крыле которого жили девочки, а в правом – мальчики. В центральной части, в три этажа высотой, располагались учебные классы, медицинский кабинет с примыкавшим к нему стационаром на пять коек, столовая, откуда всегда несло рыбой, и актовый зал, бо́льшую часть времени ни для кого не доступный.

Лару поселили в комнату под номером «33», где обитали ещё три девочки: Наташа, Лиза и Люба. Лидером в этой случайной компании была Наташа – толстая, рослая деваха лет двенадцати с вечно лоснящимся лицом, испещрённым угрями. Классы подбирались не по возрасту и не по успеваемости, а по каким-то совершенно непонятным критериям, так что в одной комнате разница между жильцами могла доходить и до четырёх лет. Почти на равных с Наташей старалась держаться и Люба, но, как только начинала заходить за негласные границы дозволенного, тут же ретировалась под суровым взглядом старшей подруги. Лиза была самой забитой, всегда молчаливой и с глазами, в любую секунду готовыми разразиться слезами. Её никто как бы не замечал, но, когда требовалось на ком-то сорвать злость, то всякий раз именно она оказывалась под тяжёлой рукой. Лиза была на полгода младше Лары, потому им как-то поневоле пришлось сдружиться. Эта дружба была условной, поверхностной и ни на что не обязывающей. Лара видела, что такой расклад Лизе не очень нравится, поскольку по степени робости и молчаливости Лара немногим уступала соседке. В первые дни к новенькой только присматривались, не решаясь сразу же приступить к испытанию её на прочность. Уж чего-чего, а времени в этом заведении было у всех более чем достаточно. Но спустя полмесяца, в первых числах октября, Лара почувствовала, что тоже стала мишенью для нападок и Наташи, и Любы. Всеми возможными способами она старалась избегать конфликтов, но, чем больше она терпела, тем сильнее становилось у девочек желание наказать её за эту смиренность. Здесь такое не приветствовалось. Здесь ты либо среди волков, либо среди овец. Затеряться в этой стае ни у кого не получалось, у каждого должно было иметься клеймо, чтобы остальные видели и знали, кто ты есть и что от тебя ожидать.

Умея только читать и едва разбираясь в элементарной арифметике, Лара совершенно не знала ни истории, ни географии, да и писать она могла только печатными буквами, часто с лишними «ять» и другими атрибутами письма из прошлого века. Её настольными книгами в доме бабушки были только «Евангелия», «Жития святых» и «Псалтырь» дореволюционных годов изданий. Дети, видя такую беспомощность, смеялись над ней и считали умственно отсталой, хотя сами были не семи пядей во лбу. Однако к Новому году Лара сумела наверстать упущенное, чем очень поразила всех, особенно учителей, которые успели махнуть на неё рукой. Больше всего по душе ей пришлись ботаника и рисование. Раньше она просто чувствовала любое растение, знала всё о его свойствах, читала его судьбу, смысл и предназначение. Теперь же Лара стала понимать и чисто физическое его устройство – все эти рыльца, пестики и тычинки завораживали её, а разделения на виды, на зоны произрастания и особенно латинские названия звучали как музыка. На уроках рисования, получив представление о законах перспективы и о золотом сечении, она пыталась изобразить то, что видела за пределами физической оболочки. Сергей Вадимович, учитель изобразительного искусства и музыки, по достоинству оценил эти её «фантазии», даже как-то особенно заинтересовался некоторыми деталями, задавал много вопросов и удивлённо округлял глаза, получая неожиданные ответы. В невероятные способности Лары он поверил, не пытаясь даже в них усомниться. Но, видимо, для пущей уверенности предложил ей как-то один необычный эксперимент. Из довольно смутных объяснений девочки, когда та пыталась объяснить ему, каким образом она способна выходить за пределы своего тела и свободно путешествовать по знакомому ей миру, общаясь с разными существами, он сделал вывод, что она могла бы прочесть, к примеру, записку, содержание которой ей не известно, но которую она держала в руках и знала, в каком именно месте та будет находиться. Сергей Вадимович провёл её в свою комнату на третьем этаже, позволил потрогать ручку двери, бумажку, на которой написал два произвольных слова, и деревянные настольные часы, под которые эту бумажку и положил. Этой ночью девочка должна была мысленно – астральным телом, как он выразился, – проникнуть к нему в комнату и прочесть эти два слова. Трогать предметы руками необходимо было по той причине, что иначе девочка не могла ни открыть дверь, ни приподнять часы, ни развернуть записку. Ларе была интересна такая игра. Для неё-то это задание было совершенно пустячным, но видеть, как в очередной раз от удивления лезут на лоб глаза взрослого человека, было забавным. К тому же Сергей Вадимович много рассказывал интересных историй о тибетских монахах, об индийских йогах, о некой Ванге, к которой стекался за пророчествами весь белый свет, о Нострадамусе… Да много о чём. От этих рассказов Лара успокаивалась, понимая, что она не одна такая в этом мире, а значит, есть, в случае чего, куда и к кому пойти. В записке была написана коротенькая фраза – «это возможно». Сергей Вадимович был без ума от счастья от состоявшегося эксперимента. А Лара только улыбалась, довольная тем, что смогла вдохновить учителя рисования.