– «Крунк» частично финансируют и морально поддерживают богатые представители армянской диаспоры из Франции. Шарль Азнавур зря, что ли, приезжал, с детьми у фонтана песни пел? Это он всему армянскому народу послание от французских братьев передал: «Мы – с вами! Действуйте решительнее, и Миацум состоится». Чую, наступают «веселые» времена! Скоро на стрельбу обращать внимания не будем. Вадим Петрович, у меня есть личная просьба: как только на каком-нибудь из твоих КПП засветятся журналисты из Западной Украины, дай знать! У меня к этим господам особое отношение. Мне есть что им припомнить.

Разведка внутренних войск не ошиблась в прогнозах. После двух дней передышки стрельба на окраинах Степанакерта стала происходить каждый вечер. Кто в кого стрелял – непонятно, но сам факт ружейной пальбы нервировал посты на КПП, заставлял постоянно быть начеку.

…Пока у генерала Коломийцева шло совещание, на КПП № 22 прибыла следственно-оперативная группа прокуратуры НКАО. Осмотр места происшествия затянулся на пару часов. Бегло осмотрев сгоревший КамАЗ, сотрудники прокуратуры тщательным образом прочесали каждый метр у КПП и нашли несколько автоматных гильз.

– Нам надо взять объяснение у слушателя, который стрелял, – сообщил следователь прокуратуры, немолодой седой мужчина с манерами потомственного интеллигента.

– Даже не вздумай рот открыть, – сквозь зубы процедил Агальцов. – Ты же сам видишь, что их только гильзы интересовали, а на сожженный грузовик – наплевать.

Никитин совету одногруппника не внял.

– Чего бояться? – запротестовал он. – Я закон не нарушал, по людям не стрелял. Почему я должен за чью-то спину прятаться?

– Мужики, вы что, как дети малые! – обратился к ним следователь. – Была заварушка, была стрельба. Рапорт милиционера патрульной службы о массовом хулиганстве зафиксирован в книге происшествий УВД НКАО. Чтобы вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, нам необходимо получить объяснение слушателя, открывшего предупредительный огонь. Вы же будущие следователи, должны порядок разрешения сообщений знать!

Никитин не заметил подвоха и дал объяснение, как он был вынужден применить огнестрельное оружие для предотвращения массовых беспорядков. Следователь по-товарищески попрощался с нарядом и уехал в прокуратуру.

Через полтора месяца, после отъезда дальневосточников в Хабаровск, прокуратура НКАО возбудила в отношении слушателя Никитина уголовное дело по факту покушения на убийство некого гражданина Мелкумяна, письменно заявившего, что Никитин прицельно стрелял в него из автомата и только чудом не убил. Прокуратура НКАО выслала Никитину несколько повесток с требованием явиться на допрос в качестве подозреваемого. Не добившись результата, карабахские прокуроры стали засыпать прокуратуру Хабаровского края отдельными поручениями с требованием то допросить Никитина, то предъявить ему обвинение, арестовать и этапировать в наручниках в Степанакерт. Хабаровские прокуроры требования коллег из НКАО проигнорировали. Обстановка в стране к сотрудничеству с прокуратурами союзных республик не располагала. С началом Первой Карабахской войны в Степанакерте о Никитине забыли. Своих забот стало хватать.

Прошло две недели. Командировка Архирейского подходила к концу. Воронов съездил на железнодорожный вокзал, купил командиру отряда билеты на поезд Степанакерт – Баку. На вокзале не было ни души, даже кассира пришлось искать в служебных помещениях. Поезд из НКАО в столицу Азербайджана ходил практически пустым – желающих выехать из армянского анклава в азербайджанскую часть республики не было.

На смену Архирейскому из Хабаровска должен был прибыть подполковник внутренней службы Немцов, преподаватель кафедры специальной тактики. Сорокапятилетний Немцов был худощавым меланхоличным мужчиной, неинициативным, излишне осторожным. Воронов немного работал с ним зимой и хорошо знал положительные и отрицательные стороны нового командира.

31 июля, за день до отъезда Архирейского, с КПП № 15, расположенного в селе Дашбулаг, сообщили по рации о перестрелке на окраине селения. Командир отряда решил напоследок лично проверить обстановку и разобраться в происшествии. На предложение Сопунова взять с собой взвод оперативного реагирования Вадим Петрович ответил отказом.

– Мало ли что здесь может случиться! – сказал он. – Оперативный резерв всегда должен быть под рукой в расположении отряда, а не в отдаленном поселке. Пусть парни отдохнут, наберутся сил, но будут готовы в любой момент выдвинуться в Дашбулаг.

Истинная причина отказа Архирейского взять сопровождение была вовсе не в защите десятой школы от возможного нападения, а в моральном настрое личного состава. Все чаще слушатели в отсутствие офицеров спрашивали друг друга: «Что мы здесь делаем, кого защищаем, если нас одинаково ненавидят и армяне, и азербайджанцы? Одни считают, что мы не даем им очистить родную землю от врагов, а другие – что мы их плохо охраняем от бесчинствующих националистов. Надо оставить их один на один, пускай сами разбираются, кому какие горы принадлежат». Архирейский, безусловно, знал об этих разговорах и решил лишний раз не дергать отдыхающую смену, дать слушателям возможность заняться своими делами.

Около четырех часов вечера Воронов и Архирейский выехали в Дашбулаг. Шабо, куривший на крыльце школы, нехорошо ухмыльнулся им вслед, словно знал, что их ожидает в далеком поселке, за которым начинались деревни, населенные азербайджанцами.

Зимой у Воронова и Шабо были нормальные отношения. Шабо часто рассказывал об истории Нагорного Карабаха, объяснял суть некоторых местных обычаев, вызывавших изумление у дальневосточников. Например, в кассу магазина стояли две очереди: мужская и женская. Как-то раз слушатели встали в более длинную женскую очередь. Пожилая армянка приказным тоном велела им перейти в мужскую очередь: «Вам нельзя тут стоять! Вы же мужчины».

В марте Шабо с грустью в голосе рассказал, что в окрестностях Шуши азербайджанцы сожгли старинную церковь.

– Скажи, чем церковь-то им помешала? – спросил Шабо. – Мы же мечети не разрушаем, а они…

Воронов стал лихорадочно вспоминать оперативные сводки за прошедшие дни, но в них не было сообщений о поджогах церквей или часовен на территории Карабаха.

– Когда они сожгли церковь? – спросил он.

– В ХVI веке! – совершенно серьезно ответил Шабо.

Говоря о мечетях, специальный уполномоченный степанакертской автобазы лукавил. Мечети действительно никто не разрушал, так как в столице Нагорного Карабаха их просто не было. Ближайшая мечеть дореволюционной постройки была в населенной азербайджанцами Шуше. Эта мечеть не использовалась по прямому назначению – внутри нее располагался музей Ленина, никогда в Карабахе не бывавшего.

В первых числах апреля, когда Воронов готовился к отъезду в Хабаровск, его отношения с Шабо резко и окончательно испортились. В этот день перед обедом началась демонстрация детей и школьников младших классов. Построившись в колонну, ребятишки раз за разом ходили вокруг кинотеатра, скандируя: «Арцах! Миацум! Требуем!» В руках дети держали плакаты с призывом к воссоединению с Арменией. Возглавлявшая процессию девочка лет двенадцати несла репродукцию центральной части картины Рафаэля «Сикстинская Мадонна».

Детские крики быстро надоели слушателям, и они ушли внутрь кинотеатра. На крыльце остались только Воронов и Шабо.

– Почему дети вокруг кинотеатра ходят? – по-товарищески поинтересовался Виктор. – Мы же ничего не решаем. Шли бы в центр города, у Вольского независимости требовали.

– Это же дети! – ответил диспетчер. – Где хотят, там и ходят.

Воронов, глядя на очередной заход колонны к кинотеатру, усмехнулся:

– Дети хотят присоединиться к Италии? «Сикстинская Мадонна» – это же итальянская картина.

Доктор Зорге буквально взорвался от гнева.

– Ты ничего не понимаешь! – завопил он. – Эта картина – символ нашей матери-Армении, а не Италии! Если бы твой народ страдал столько, сколько страдаем мы, ты бы не зубоскалил…